Ever since we met (СИ) - "Clannes"

— Я ему травы заварила, но лучше не стало, — вставляет и Саша тихо, будто оправдывается. Мама вздыхает и гладит его по голове, волосы, и без того не особо аккуратно лежащие, растрепав.

— Тогда иди, конечно. Попробуй поспать. Может, еще не подействовало.

В ее голосе сомнение, будто она сама не верит в то, что говорит. Может и правда не верит, как знать? Ему не хочется сейчас разбираться. Он вместо этого встает, ловит обеспокоенные взгляды на себе, губы в улыбке растягивает усилием воли, и идет к себе.

Лестница никогда не казалась ему настолько длинной.

В наушниках шелест листвы и что-то медленное, тихое. Счет времени теряется уже после первой минуты, свет через задернутые плотные шторы не проходит, и ему правда неоткуда знать, сколько сейчас на часах, шесть ли, восемь ли, двенадцать ли часов. Он слышит каждый удар собственного сердца, когда кровь пульсирует в висках, чувствует, как молоточками стучится боль в затылок, но сна нет, он не идет, как бы нужен ни был. Ваня глаза приоткрывает ровно в миг, когда открывается дверь в его комнату, когда Саша на пороге возникает — ее не слышно, но видно.

— Я думала, ты уснул, хотела проверить, — говорит она, когда он вынимает наушники из ушей. — Тебе легче?

— Нет, — со всей возможной честностью отвечает он. — Сколько времени прошло?

— Чуть больше часа. Я спать собралась.

На ней пижама, та самая, с песиками, и плед на плечах, и волосы ее собраны в две косички, и выглядит она мило и беззащитно. Ваня на своей кровати двигается вбок, прекрасно зная, что тут при желании не только она, но и Лиза влезет. Лизу он очень любит, она ему и правда как младшая сестра, но ради нее он бы двигался только если бы она к нему пришла жаловаться на кошмары. С кошмарами Лизка приходит к Саше, не к нему.

— Ложись, — предлагает он, давит из себя эту шутку старательно. Шутку ли? Сашка замирает, будто не поняла, что он сказал, хмурится недоуменно. — Можешь под одеяло залезть, если думаешь, что замерзнешь, я тогда встану, чтобы ты из-под меня его вытянула.

— Пледом обойдусь, — бормочет она, на кровать к нему залезает, устраивается на безопасном расстоянии. Боится она его, что ли? Он не собирается об этом думать, вместо этого к ней придвигается и тянет ей наушник.

Ее голова на его плече оказывается прямо перед тем, как он сам, наконец, засыпает. Может, и не перед этим? Может, ему это снится? Потому что весь его сон — смешение образов, мест, событий прошлого, настоящего, и нафантазированного, часть которого может даже оказаться будущим, и во всем этом сне она, какую он ее знает, какую он ее помнит из детства, какой, он предполагает, она могла быть, и какой, он думает, она может стать.

Когда он просыпается, ее голова все равно лежит на его плече, и головная боль прошла совершенно. Он даже двигается немного, сдвигаясь аккуратно, чтобы Сашку не разбудить — сдвигаться не хочется, на самом деле, хочется притянуть ее к себе, носом ткнуться ей в макушку, и так лежать, слушая тихое посапывание. Он вместо этого отстраняется, на краю кровати садится, босые ноги свешивая, и прислушивается к своим ощущениям. Нет, и правда все прошло.

— Тебе лучше?

У Сашки голос со сна сиплый, тихий. Кровать чуть проминается позади него, когда она садится. Ваня ей через плечо улыбается, ловит сонный взгляд всего на секунду, не больше.

— Лучше, — кивает. — Ты сама как, выспалась?

— Ну типа того, — она тоже кивает. — Поставишь чайник? Я себя в порядок приведу и приду тоже на кухню. Сварю тебе кофе.

Кофе сейчас для него самое то. Если часам верить, уже за полдень, и вставать действительно пора — он босиком ступает по прохладному полу, идет бесшумно, и останавливается у входа в кухню, услышав голоса.

— Когда ему и чай не помог, — мама явно не только что начала говорить, и Ваня замирает, весь в слух обращаясь, — я об этом и вспомнила. Короче, если бы ему Сашуня не помогла, никто бы не помог, даже Ира.

— А что Сашуня? — второй голос явно теть Наташе принадлежит, и прямо-таки напитан любопытством. — Помогла?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Судя по тому, что он уснул, наверняка. Помнишь, как Сережа два дня даже спать не мог, пока Яна не приехала, а потом еще день, потому что она узнала, в чем дело?

Нет, подслушивать нехорошо, когда люди подозревают хотя бы немного, что ты слышал их разговоры, и неловко себя чувствуют из-за этой вероятности. Ваня возвращается так же тихо на несколько шагов назад, и к дверям кухни подходит снова, на этот раз преувеличенно-шумно. Мама и тетя Наташа, ожидаемо, замолкают, улыбаются обе, когда он на кухню заходит, приветственно руку поднимая — даже если бы не знал, решил бы, что говорили о нем.

— Как ты себя чувствуешь? — мама смотрит так, будто что-то в его лице выискивая. Ему хочется спросить, неужели она поняла, почему у него голова болела — он молчит. Он много о чем молчит, по тем или иным причинам. Спросить сейчас — значит, признаться, что он их слышал. Он вместо этого плечами пожимает, пузатый чайник ставя на плиту.

— Лучше, — говорит он, наконец. — Даже поспал. О чем болтаете?

— Да так, сплетнями делимся, — смеется теть Наташа, взгляд на двери переводит. — Привет, Сашунь. У вас у обоих круги под глазами такие, как будто вы на пару несколько суток не спали.

— Спали, вот минут пять назад еще, — возражает Саша. — Ваня, как настоящий рыцарь, отпугивал от меня кошмары, я, как настоящая ведьма, даже во сне отгоняла от него подкроватных монстров. Плодотворное сотрудничество вышло.

— Хорошо, что вы поспали, — резюмирует мама. Саша, оттеснив его бедром от плиты, достает турку с верхней полки, куда ее стабильно убирает папа, встает для этого на носочки, и той полоски кожи, что обнажает задравшаяся кофта, очень хочется коснуться. Когда он заставляет себя взгляд отвести, мама на него смотрит так, будто все понимает. Понимает ли? Да и все ли? — Вам, похоже, вместе хорошо спится.

Он бы не отказался вместе с Сашей не только спать, но кто ж его спрашивает?

========== Глава 26 ==========

— Если ты нам свою девушку не представишь в ближайшую неделю, я решу, что ты ее выдумал!

Гриша не выдерживает вполне справедливо, думает Саша. У них свободная пара, а послезавтра чертов день влюбленных, который она и так не особо любит из-за банальнейшей зависти по отношению к парочкам, которые в этот день особо усердно демонстрируют свои отношения на людях, а тут еще и Игорь, не затыкающийся уже, наверное, около получаса, но отказывающийся демонстрировать фото со своей девушкой. В том, что это фото у него есть, она не сомневается, потому что этот инстаграмщик и любитель селфи и вообще фото никаким образом бы не упустил шанса запечатлеть эту мифическую красавицу, умницу, и вообще лучшую девушку в мире — «прости, Саш!».

— Думай что хочешь, — фыркает Игорь в ответ, даже не обижаясь. Явный знак того, что эта «она» правда существует. Иначе, думает она, он бы обиделся, что его подозревают во лжи. Обижаться в таком случае стоит либо если ты врешь, либо если тебе очень важно, чтобы тебе поверили, что, в принципе, первого варианта не исключает. Игорю, похоже, все равно, верят ему или нет, он просто рассказывает им это потому, что держать в себе сил нет.

— Неделя, Игорь, — пихает его Нейт в бок. — Нечестно, что вы про Алину все знаете, а мы про твою девушку ничего.

Про Алину они и правда знают все — если там вообще есть что знать. В конце концов, ей еще шестнадцати нет, и она тихая и застенчивая девочка — это не отменяет, правда, того, что ей явно приятно не только внимание, но и общество Нейта, и когда он ее впервые неловко и смущенно поцеловал, она Саше позвонила через пять минут, сдавленно визжа в трубку от восторга. Не то чтобы от Саши она услышала что-то, кроме того, что услышала потом и от Этери Георгиевны, умело сочетающей слова поддержки с предупреждениями быть осторожной.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Да отстаньте вы от него, — Саша конспекты откладывает в сторону — в голову все равно ничего не лезет, какой вообще смысл повторять? — и виски трет. Давит. Сейчас бы ромашкового чаю, а не того, что ей тетя Лена всучила перед выходом, чтобы уж точно не уснула на парах. Слишком много учебы, в конце концов, тоже плохо. — Созреет и представит нам ее. Он просто беспокоится, что мы ее не одобрим, ну как обычно насчет родителей беспокоятся.