Мой знакомый медведь. Зимовье на Тигровой. Дикий урман - Анатолий Александрович Севастьянов

на разные голоса, прижимая уши и полузакрыв глаза. То одна, то другая упряжка выделялась из общего хора. Букет вытянул передние лапы, потянулся, сладко зевнул и, покружившись на месте, свернулся на снегу клубком.

Он никогда не отвечал на вой других собак. Но на гудок океанского судна или на чуть слышный гул самолета отзывался первым, вовлекая в эту перекличку всех ездовых собак. Порой какая-нибудь упряжка начинала «концерт». Но это всегда получалось плохо. Когда же голос подавал Букет, над всем поселком перекатывалась по-своему красивая, берущая за душу мелодия.

Глава двадцать шестая

Лесник замахнулся сделать затеску на дереве и замер с топором возле уха. Большой сгорбленный медведь, тараня грудью снег, перебирался через распадок. Едва шатун перевалил за гребень, лесник, шагая по своим следам, дошел до лыж и заспешил к избушке.

На другой день к директору заповедника пришла бригада лесорубов.

— Делайте что-нибудь… Пока шатун по лесу ходит, не пойдем на работу. Противопожарный просек как раз там рубим. Нам работать надо, а не оглядываться.

В тот же день к избушке на Горячих ключах, из которой ушли лесорубы, направилась собачья упряжка. Витька нетерпеливо погонял собак, следил, чтобы каждая тянула в упор. Рядом с ним на нарте дремал Гераська, а позади — одетый в тулуп Сергей Николаевич. Главной его заботой было не упасть. Он не привык к такому транспорту и при каждом толчке впивался руками в края нарты. Собаки быстро домчали до ключей. Их наскоро привязали возле избушки, а сами пошли в конец просеки, где лесник видел медведя. След нашли сразу. Широкий шаг говорил о том, что медведь крупный, а узкая борозда следа — что зверь исхудалый, тощий. Сыпучий снег скрывал отпечатки лап. След был вчерашний, но Гераська на всякий случай снял с плеча ружье и пошел рядом со следом. Витьке и Сергею Николаевичу велел идти шагах в пятнадцати по сторонам. Внимательно оглядывали все валежины и впереди и сбоку: медведь мог сделать петлю и затаиться недалеко от следа.

Повернули в распадок, но и там зверя не нашли. После неудачных поисков вернулись в избушку. А ночью Гераське пришлось срочно везти Сергея Николаевича обратно: стало плохо с сердцем.

Витька остался в избушке и утром пошел искать шатуна один.

«Надо же посмотреть, что он делает в зимней тайге. И почему стал шатуном?.. Стреляю не хуже Гераськи, — думал Витька, — и места эти еще летом облазил… Заявится шатун в поселок, наломает там дров. Из-за него потом всех медведей в округе перестреляют».

Утро было искристое, солнечное. На западе вздымались бурые скалы, пестрые от пятен снега, а на востоке каменноберезовая тайга бороздами распадков спускалась к притуманенному вдали океану, не замерзающему в этих местах круглый год.

Неподалеку Витька увидел, как северный олень переходил распадок. Против света он казался обведенным золотой каймой. Олень шел спорым размеренным шагом — при ходьбе он всегда опирается сразу на три ноги, потому и не проваливается в снег.

Витька дал ему спокойно уйти из распадка и чуть оттолкнулся. Лыжи плавно заскользили вниз.

Из-под наклонной березки, взрыв задними лапами снег, выскочил заяц. Лениво отпрыгал вверх по откосу, глядя на Витьку черным немигающим глазом.

Ровного места в камчатской тайге почти не увидишь. Путь по распадкам то вверх, то вниз — обычное дело.

Белый вулкан выделялся на небе, как будто на синей обложке школьной тетради приклеили треугольник белой бумаги. Справа океан зеленой горой уходил в небо. Все было бы похоже на туристскую прогулку, если бы не борозда в снегу — след шатуна. Может, на другом конце ее чья-то смерть… Витька снял с плеча ружье, взял в руки. Медведь мог вернуться по своему следу.

Из распадка, не выбирая удобного места, шатун полез вверх напрямую, но видно было — не одолел крутого подъема, сполз вниз, оставил на откосе глубокую, до бурых камней, полосу. Прошел там, где склон поотложе, и выбрался наверх.

В другом распадке след его вдруг пропал.

В скругленных ветром снежных берегах черными изгибами бежал ручей. Мелкая, сжатая холодом вода прыгала по камням. Медведь, оказалось, зашел в ручей. По заходу было видно — направился вверх… Долго шел по ручью. Витька даже засомневался, не обманул ли медведь: может, направился вверх, а потом развернулся в воде и ушел назад? Почему он зашел в ручей? Прячет следы или просто вода теплее снега и греет лапы? И что ему делать в горах? Зачем он туда идет?

Над головой время от времени пролетали вороны.

Наконец медведь вышел из ручья. Снег у самой воды был плотным, и на нем черной грязью отпечатались следы. Ширина лапы — восемнадцать сантиметров. Витьке стало не по себе. Зверь был большой… Пошел по его следам помедленней, чаще стал поглядывать по сторонам. Следы как будто были знакомые. Где-то он уже рисовал такие. Но где — не мог вспомнить. Надо было разобраться дома по картотеке.

Медведь шел к заметному издали пятачку… Но он опоздал. Площадка была утоптана волчьими лапами. Волки раньше его по полету ворон нашли падаль и сожрали все. Только по клочьям оленьей шерсти можно было понять, над кем пировали.

Медведь поскреб когтями плотный снег, прошелся полукругом за площадкой, разогнал ворон, все-таки умыкнувших кое-что у волков, перевалил в другой распадок и по нему побрел назад. Временами он ложился на снег — отдыхал. Грудь оставила в снегу узкий глубокий желоб. По нему, по отпечаткам острых локтей зверя представлялось, каким он был тощим. Лежал, видно, долго: снег под ним застекленел, кое-где впаялись темно-рыжие шерстинки.

Витька быстро шел под уклон на лыжах. Была надежда догнать медведя. По увалам каменноберезовой тайги, похожей на громадный яблоневый сад из старых деревьев, снег избегали соболи. Встретился свежий след росомахи, похожий на след медвежонка. Она долго топталась у медвежьего следа, совала в него нос. Уж если Гераська только второй раз в жизни увидел на Камчатке след шатуна, то для росомахи, пожалуй, это был первый зимний след медведя.

Правда, Гераська рассказывал, как в одну из зим повсюду в тайге появились медвежьи следы. Тогда над Камчаткой впервые стали брать звуковой барьер самолеты, и непривычный грохот выгнал медведей из берлог. Хорошо еще, до весны оставалось немного, и они кое-как прокормились на выбросах океана. А потом привыкли к этому грому и зря из берлог уже не вставали.

Следы шатуна резко свернули. Это были не борозды, а ямы-прыжки. Дальше они пропадали в месиве следов помельче. Это волки взяли шатуна