Встретимся в раю - Вячеслав Сухнев

— Рядышком, рядышком, Альберт Николаевич… У нас разговор долгий.

— Не уверен, — сказал Шемякин, озираясь. — Где девушка?

Белобрысый задрал рукав десантной куртки, посмотрел на часы:

— Думаю, она уже проехала Тверь. Машина у господина Зотова хорошая и водитель классный. Очень жаль, что эта замечательная девушка так быстро исчезла. Мы надеялись с ней потолковать. Однако поздно разгадали маленькую хитрость с балконом. Впрочем, кроме девушки в поселке осталась ваша семья. Ну-с, как дети? Успевают в гимназии?

Шемякин беспомощно молчал. А потом сделал шаг к белобрысому. На этот раз кожаный оказался проворнее. Он тут же перехватил Шемякина и выдернул из кармана разрядник.

— Что там, Гвоздев? — недовольно спросил белобрысый.

— «Свечка» на пятьсот тыков, господин капитан!

— О, Господи… — вздохнул белобрысый. — Знаете, господин Шемякин, почему вы здесь, а не дома? Потому что вы — дилетант. А мы, извините, профессионалы. Я, например, работаю в отделе режима «Космоатома».

— И что же? — вздохнул Шемякин. — Зачем эта провокация?

— Зная вашу щепетильность в вопросах чести, морали… Мы организовали встречу здесь, подальше, так сказать, от соратников.

— Не вижу необходимости… Дело о статье в «Вестнике» закрыто, это сообщил академик Самоходов. Меня переводят на Чукотку. Как говорится, больше никому не должен.

— Вот тут позвольте не согласиться, — усмехнулся белобрысый. — Всю вину вы взяли на себя. Надо полагать, из благородных побуждений. И теперь, с облегчением, что легко отделались, собираетесь на Чукотку. Вы туда обязательно поедете. Но не держите меня за дурака! Я все хочу знать о людях, которые помогали собирать материал, переправлять статью в Москву. Гнилые зубы рвут с корнем. Меня также интересуют ваши отношения с господином Зотовым. Итак, сначала — люди. Люди!

— Какие люди! — раздраженно сказал Шемякин. — Вы уж, господин капитан, и меня за дурака не держите! Академик Самоходов, между прочим, весьма высокого мнения о моих аналитических способностях — можете справиться. Я сам по старым данным рассчитал вероятность аварии на Тверской атомной. И статью написал сам. И попросил ее доставить с оказией. Человек вез конверт, даже не подозревая, что в нем… Не там копаете! Лучше бы занялись изучением моего прогноза. А то ведь в дерьмо сядете вместе со своим отделом режима, если котлы завтра рванут…

— Пусть о котлах заботятся ученые, — небрежно отмахнулся белобрысый. — У меня точно поставленная задача: выйти на здешнее гнездо. Сегодня вы имели случай убедиться, что мы знаем гораздо больше, чем вы предполагаете. Поэтому рекомендую не валять дурака. Хочется, чтобы вы сами, добровольно, назвали сообщников. Вам же будет лучше.

— А то — что? — севшим от гнева голосом спросил Шемякин. — Бить будете?

— Да ну вас! — засмеялся белобрысый. — Была охота…

Слава Богу, в двадцать первом веке живем. Хватает разнообразных средств. Не хотите ли посмотреть?

Он обернулся к горилле Гвоздеву и щелкнул пальцами. И через несколько томительных минут Гвоздев втащил в избу Мясоедова. Шемякин взглянул на приятеля и передернулся от брезгливого ужаса — Мясоедов расслабленно улыбался, словно дебил, и пускал слюни.

— Оп-па! — сказал Мясоедов, безумно оглядываясь. — Уже другая компания… давайте споем? И вопрошал рыбак рыбачку: куда, мол, ездила вчерась… И вопрошал…

— Довольно, — сказал белобрысый. — Проводи, Гвоздев. Хочет петь — пусть поет.

Что ответила рыбачка, осталось невыясненным, потому что горилла Гвоздев вытолкал Мясоедова прочь, и невнятное пение донеслось вскоре с берега озера.

— Это реакция, — объяснил белобрысый. — Скоро будет в норме. Проснется дома, в кроватке, и даже не вспомнит, что он тут наговорил. А он наговорил… Хотите послушать?

И включил уже знакомый Шемякину диктофончик.

— … тогда Шемякин попросил меня, — мертвым голосом сказал с ленты Мясоедов, — попросил меня… смоделировать процесс карстообразования… И тогда я… потому что он друг…

Белобрысый выключил диктофон:

— Поймите, Альберт Николаевич! У нас нет времени трясти персонал… Да и зелья на всех не хватит. Я же хочу уехать отсюда с твердой уверенностью, что все гвозди из сиденья выдернул! Помогите же!

— Свидетельства, собранные таким образом, ничего не стоят, — сказал Шемякин. — Если, например, в суде доказать, что признание получено с помощью психотропов…

— Милый! — хлопнул себя по ляжкам белобрысый. — Не для суда стараюсь! У меня свои задачи. Ну-с, будем без смазки разговаривать?

Шемякин долго молчал, собираясь с духом и припоминая все давнишние уроки эниологии, до сих пор запрещенной науки… Он пожалел сейчас, что редко тренировался в последнее время. И’ все же почувствовал, как медленно-медленно забилось сердце, как похолодели, остывая, руки, а в душе открылась светлая пустота — слепящий мрак. И тогда Шемякин, уже на пределе сознания, сказал таким же замогильным, как у Мясоедова на диктофоне, голосом ритуальное:

— Низменные желания убивают разум. Восходящий не должен оглядываться.

Белобрысый нахмурился и повернулся к Гвоздеву:

— Ну-ка, вкати ему пару кубиков!

— Не много? — заколебался Гвоздев.

— Делай что велят! — нетерпеливо крикнул белобрысый.

— Он же уходит!

Гвоздев повозился в углу, под лампой, достал из небольшого металлического саквояжа шприц и посмотрел на свет:

— Как раз два кубика…

Не видел и не слышал Шемякин, как Гвоздев, прижав шприц к артерии, сопит в ухо. Шемякин начал оседать на пол, но Гвоздев и белобрысый капитан привязали его к двум ржавым металлическим костыликам в трухлявой бревенчатой стене. Ветер, ровный мощный ветер, дул в лицо Шемякину, разгоняя ослепительную тьму.

Через пять минут белобрысый вкрадчиво спросил:

— Как чувствуете себя, господин Шемякин?

— Замечательно, — промычал Шемякин. — Вижу горы… Ледник.

— А кого вы взяли с собой? Ведь одному в горах скучно. Кого взяли?

— Никого…

— А господин Мясоедов? Вы же друзья!

— Никого, — упрямо повторил Шемякин. — В горы надо ходить одному… Восходящий не должен оглядываться.

— Ну-с, хорошо, — пробормотал белобрысый. — А когда вы спуститесь с гор, к кому пойдете в гости? У вас много друзей… К госпоже Сергановой пойдете? Вы любите госпожу Серганову? Я знаю, вы любите госпожу Серганову. Об этом все знают, все-все знают, что вы любите госпожу Серганову! Вот вы спускаетесь с гор, вот идете к госпоже Сергановой…

— Нет, — сказал Шемякин. — Я не спущусь. Я не люблю госпожу Серганову. Я остаюсь в горах. Здесь светло и тихо. Низменные желания убивают разум.

— Од-на-ко! — побарабанил пальцами по коленке белобрысый. — Я о таких фокусах, Гвоздев, только слышал. Сроду не думал, что мне их покажут… И кто? Собственный клиент! Добавь еще кубик. Это становится просто любопытно.

— Может, не надо? — неуверенно спросил Гвоздев. — Он же… так там и останется, в этих дурацких горах. Напрочь съедет…

— Полагаешь, съедет? — задумался белобрысый. — А неплохо было бы! Все решат, что сдвинулся из страха перед увольнением. Автор скандальной статьи — псих! Начальство только спасибо сказало бы…

На улице, зашуршали шины, хлопнула дверца, и через некоторое время в избу вошел второй эксперт, губастый.

— Один поет, — кивнул он на окно. — Еще в воду свалится… А этот? Выложил что-нибудь?

— Черта с два, — развел руками белобрысый. — Не действует на него химия. Редко, но такое бывает. Полюбуйтесь, господин майор, настоящий колдун. Уж не знаю, белый или черный. Профессор Моргентау, помнится, описывал подобный случай…

— Некогда теории разводить, — перебил губастый. — Сколько надо, чтобы он переварил вашу химию?

— Час, не меньше, — сказал из угла Гвоздев.

— Тогда будь другом, отвези домой певца… А мы посовещаемся.

«Эксперты» подождали, пока Гвоздев уедет.

— Вам, господин майор, не хочется плюнуть на всю эту историю? — спросил белобрысый.

— Низменные желания убивают разум, — сказал со стены Шемякин.

— Видали? Ну, что будем делать с этим философом?

— Дело доведем до конца, — сказал губастый. — Но сначала пожрем.

Он достал из карманов сверток с бутербродами и бутылку:

— Гляди, что я нашел у него в тачке! Кагор. Самое, говорят, поповское вино. Вот и причастимся. А потом я покажу, как надо вышибать мозги у слишком умных…

Шемякин медленно возвращался с сияющих ледяных высот в полуразрушенную избу. Болела голова. Понизу тянул сквозняк, и что-то бренчало. Он почувствовал, как затекли связанные руки, открыл глаза и в первые мгновения не мог понять, как очутился здесь, привязанный к бревенчатой стене, кто эти люди, с угрюмым любопытством наблюдающие его возвращение.