Когда тебя любят - Денис Георгиевич Войде

0,8.

«Распорядитель»… – читаю слова. Мне повторяют вроде бы всё слово в слово. Повторяют громче, как будто я чем-то выдал себя глухим.

Читаю ещё раз бейдж на левом фиолетовом бугре блузы. И будто правда, оглох. Поднимаю глаза до сливовых губ. Помада. Цвет к месту. Трезвит. Понимаю, что мне описывают получившийся сценарий похорон отца. Прошу номер телефона землекопа для решения нюансов. Получаю визитку с золочёным оттиском штыка и совка. Вижу цифры. Это важнее, но эмблема не дала их запомнить. Оплачиваю услуги. Прощаюсь.

В конторе не принято говорить «До свидания». Этика.

«Нужно ли музыкальное сопровождение?» – крутятся слова громко-громко в голове. Всё, что я вынес за собой. «Нет». «Не нужно». Так как нужно – никто не сыграет. Иду и слышу: раз-стук, два-стук – ритм биения сердца. Быстро иду и слышу скрипку. Что – не знаю. Никогда не знал. А ведь помню неудержимое желание услышать игру отца. Помню чувство голода и пренебрежение к школьному портфелю, своими ремнями разрезающему плечо. Стучу в дверь уже совсем обессиливший. Пенал бряцает с учебниками на пыльный коврик в прихожей. Мама зовёт не обедать, а в комнату. Торопит. Не мамочка, а мама… Не мама – мачеха! Писклявые взвизгивания из проигрывателя вонзились в самую глубь живота. Мама, отвернувшись сказала слушать отчётный концерт моего отца. Как это концерт? Как он так вкрутился в пластинку такими скрежащимися звуками? Дома! Отец! В пластинке! Округляюсь в улыбке, успокаиваюсь. Ничего не понимаю, но горжусь. Светло, тепло, весна, звуки музыки отца тут, рядом со мной и превратившейся из мачехи мамочкой.

Не надо музыки. Иду на раз-стук. Вжуу! Просмотрел машину. Чуть было снова на капот не насадили. Другую вижу. Люди с телефонами в ушах глазами ощупывают каждый свой путь. Я – свой.

– Хрисанфыч, – приветствую. Беру ключи от гримёрки.

– Ты как? – Молчу. Не знаю что сказать. Вдруг потороплюсь. Прислушался – всё вроде ничего.

– Нормально, – отвечаю. Но зачем-то безразлично дёрнулись плечи. Думаю непроизвольный наигрыш. Может от того, что последний раз «ты как?» было при живом отце…

«Здравствуйте», – кидают работники сцены, электрики, артисты.

Привет! Добрый день. Привет! Будь здоров.

Тихо становится только в гримёрке.

Стук и стук, и стук – бьётся сердце.

Включил настольный свет, зашторил окно. Потемнело. Почти так же сейчас в комнате отца…

Начал переодеваться. Вроде тишина, вроде всё как должно быть… Что это? Перед глазами платье, костюмы… Что это?! Срываю. Бегу к костюмерам. «Что это», – кричу. – Отвечают. – «Я знаю! Почему оно здесь? То есть там, у меня сейчас?» – Да за тем, мол, так надо, а где ж костюмам быть? – Я вспоминаю день, расписание, спектакль. Мной интересуются вкрадчиво, с осторожностью, а я – Да как вы могли подумать! Это я вас проверял, заодно проорался… Смеюсь искусственно, пытаюсь перестроиться, словно смена роли, а сам чувствую липкость по телу. И скрыться надо, а стыдно. Поправляю смявшийся костюм. Прошу погладить и вдоль плинтуса, пятками вперёд, удаляюсь.

– Это ты шумел? – встретил Женя в коридоре.

– Я. Не шуми и скорее закрой дверь.

Женя закрыл дверь. Одёрнул штору. На обрушившийся свет Вико ничего не ответил.

– Ничего? Так лучше?

Вико уставился в окно. Женя закопошился в вещах. Выложил книгу к себе на стол.

– Я спутал дни… – Вико взглянул на книгу, но не смог прочитать названия, – попутал спектакли, представляешь?

Под стул Женя пихнул пакет с чем-то мягким. Обычно так Женя клал сменную мягкую обувь.

– Дни? – Женя обернулся.

– Дни, – повторил Вико. – Всё нормально. Я впорядке. Но напрасно накинулся на девчонок…

– Да пойди, извинись… – Женя отложил сумку.

– Холодно…

– Что?

– Пойду. Конечно, извинюсь. Я и так постарался перевести всё в шутку… – Вико перевёл дыхание, – холодно, говорю, а ничего не заметил… – Вико постучал себя пальцем по лбу, – чувствуешь? Ну, естественно, ты чувствуешь… Запах конфетти из декорационного, клеёнчатых ёлок, конфет, детей и как будто их послесказочный смех… – Вико ещё раз глубоко вдохнул. – Всё нормально, дружище. Просто я впервые бальзамировал тело отца. Не сам. – Поспешил оправдаться Вико, – в смысле, я заказал услугу бальзамирования тела. Так делают, когда хотят оставить… его дома… Я присутствовал.

Женя подошёл к окну. Вико встал рядом. За стеклом должен был быть пейзаж новогодних иллюминаций. Позже. Было бело. Вико пересказывал недавнее прошлое, в которое уже не верил. Впрочем, как и будущего для Вико уже не существовало. У человека нет прошлого, нет будущего. Есть здесь и сейчас. Женя сейчас увидел в рассказе Вико, как могилу его отцу будут рыть в виде мусульманского склепа, или древнеегипетских усыпальниц, с возможностью спуска к гробу.

– Ничего не изменилось в моей жизни. Я думал всё – конец! Что будет, если отец умрёт? – Вико пожал плечами. – Ничего. Если его и не было в моей жизни, как говорила мама, то он есть и будет теперь. И сейчас он меня ждёт. Там, дома. Под простынёй.

Они помолчали. Женя спросил, как «голова»? – «На плечах», – ответил Вико.

Потом прозвучало предложение по традиции сходить в буфет: «к шефу?»…

53

«Ты всегда на гастролях и концертах! Тебя нет! Тебя нет со мной и сыном! Ты испортишь психику ребёнка! Я прошу! Заклинаю! Молю тебя наконец. Исчезни! Я обещаю, что Витя будет знать о тебе только хорошее! У него будет единственный отец – это ты! И ты будешь лучшим! Поверь, я смогу тебя ему нарисовать! Только тебя не должно быть рядом по часу, по три, по десять в неделю! Ты не должен стать мальчику воскресным папой! Он всегда плачет, когда ты уходишь! Представляешь?! Ты! Ребёнок плачет ни с того, ни с сего, просто потому что: «папа ушёл…». Твоя мать умерла. Тебе не к кому больше брать нашего малыша. Так и не бери! Оставь. Некому играть в семью! Его семья – я! Давай договоримся, что ты всегда будешь занят! Угум? Точно! Ты – на гастролях. Ты… ты… везде. В телевизоре, но редко… На пластинке! Вы же в филармонии записываетесь? Вот. Только исчезни! Ему почти девять. Он скоро вырастет и сам тебя найдёт. А пока дай мне слово, что ты уйдёшь из нашей жизни! Обещай! Обещай!»

До конца своих дней не могла простить Павлу Карловичу их отношений мать Вико и до последнего просила не сближаться с сыном. Она уверила его, что сын окреп и для него всё в отношениях родителей прозрачно. Всё, что произошло в семье, давно оговорено и сложилось в сознании Вико по-своему. Он по-своему любит и маму, и папу и