Ключи от цивилизации - Райдо Витич

— Любить — нравиться, тянет, очаровывает, — поцеловал ей нежно пальчики. Стасе понравилось прикосновенье теплых губ. Значит, точно любит?

Женщина решила потрогать себя сама, потянулась рукой к руке.

— Осторожно, — попросил граф, накрыл ладонью руку, придерживая. — Ты ранена, попала в неприятности.

Ну, это она еще вчера поняла, так что, не новость.

— В какие неприятности?

— На тебя напала толпа.

— Зачем?

— Трудно объяснить.

— Что тут объяснять? — в спальню медленно, вальяжно вошел еще один мужчина. Стася видела его вчера, запомнила нехороший, испытывающий прищур.

Иона не обратив внимания на недовольство графа, остановился у постели и уставившись на женщину, добавил:

— Стадное чувство. Один сказал «му» — все тут же замычали. Потом подумали: с чего вдруг и зачем.

Усмешка и взгляд Ферри не понравились Локлей, как и его речь.

— Я вас не приглашал, — заметил жестко. — И потрудитесь впредь стучать, это спальня замужней дамы.

— Я лекарь и лишен тем пола на время надобности больной, а значит, мне простительна некоторая бестактность.

— Вас поучить манерам? — граф обернулся и смерил наглеца неприязненным и предупреждающим взглядом.

— Извольте… А даму пусть поднимает ваша знахарка. О, она легко с этим справится, — усмехнулся.

Стася настороженно переводила взгляд с одного мужчины на другого и пыталась понять, чем вызвано соперничество. Мужчины мерились — не господа и слуги.

А что такое господа, и что такое слуги?

Женщина побледнела, пытаясь вспомнить и ужасаясь собственной избирательности в памяти: что-то там есть, чего-то нет. Почему? — ладонью по лицу провела.

— Вы волнуете больную, — тихо процедил Теофил, видя, что ангелу стало нехорошо. Иона перестал перепираться и насмехаться — посерьезнел, изучая лицо Стаси. А та морщилась, глядя перед собой и трогала поджившие ранки на скуле и щеке.

Ферри подошел, провел перед ее глазами ладонью, привлекая внимание к себе:

— Как ваше самочувствие? Вы слышите меня? Мадам?

Женщина уставилась на него, но видела ли — судить он не взялся. Складывалось впечатление, что Станислава не притворяется, а действительно не в себе после травмы.

— Мадам?

Тревога в голосе помогла ей очнуться:

— Что с лицом? — спросила.

— Вас не портят шрамы, — заверил мягко Иона.

— Шрамы?… Рубцы.

— Именно.

— Дорогая моя, лекарь прав — ты все равно прекрасна.

Стася перевела взгляд с Ферри на Локлей, немного удивившись: я печалилась по этому поводу? Или положено переживать? А почему? Из-за чего?

— Гораздо больше меня волнует, что я ничего не помню, — прошептала, при этом думая, что говорит про себя.

— Совсем ничего? — тихо спросил Иона и Стасе почудилось недоверие в голосе, подозрение во взгляде. Кто он такой? — чуть не спросила, но вспомнила — лекарь.

— Ангел мой, ты еще больна, раны свежи, поэтому память тебя подводит. Ей нужно время, чтобы восстановиться, — заверил Теофил. Женщина поверила ему, сжала руку в благодарность и, он опять поцеловал ее ладонь. — Ты поправишься, дай срок.

— Спасибо.

Иона хмуро посмотрел на «голубков».

Заметил бы граф его взгляд — погнал бы тут же вон, если б не убил на месте.

Глава 16

День складывался в день, ночь в ночь. Прошла еще неделя. На смену оптимизму и желанию хоть землю рыть, но что-то делать, чтобы вернуть Стасю, пришло равнодушие.

Чиж сидел на стуле в раздевалке после неслабого спарринга с новеньким — Борисом, измотанный, но не испытывающий ничего, кроме пустоты и апатии и смотрел на товарищей, слушал их разговоры. Все как всегда, как обычно… а Стаси нет.

Как странно и как страшно осознавать, что близкий тебе человек выпал из реальности, фактически погиб и мир то не заметил. Иштван сует жвачку в рот и ухмыляется на подколку Сван. Тот переодевается, кося на Яна, а парень красуется перед Ларисой. Девушка смеется, игриво смотрит на него. Жизнь продолжается и место Стаси занято другой. Может быть, это правильно, но Николаю кажется, что в этом и заключается высшая несправедливость — взять и вычеркнуть живого из списка живых, из памяти, как из группы. Так просто и легко, что даже больно.

Если б еще сердце и душа так же легко с тем, кто с ними сжился расставались.

— Ты чего, Чиж? — заметил его взгляд Сван.

— Ничего, — ответил тихо и лениво. Встал и потопал в душевую.

Иштван и Вадим переглянулись:

— Совсем плох. Надо его вытаскивать, а то совсем от тоски с ума сойдет.

— Уведем вечером к девочкам, пусть сделают массаж. Расслабится и все пройдет.

— Вряд ли, — протянул задумчиво Пеши.

— Тогда остается дождаться, когда кинут на задание. Там голова сама на место встанет.

Мужчина пожал плечами: возможно… а возможно, нет.

Борис оттер лицо, покосившись на Чижа:

— Уделал ты меня, — улыбнулся смущенно.

Тот шагнул в кабинку, включил воду:

— Наоборот, — и встал под душ.

— Коля, я спросить хотел: чего ты постоянно смурной такой? — облокотился на край огораживающего кабины экрана парень. Чиж покосился на него: какое ему дело? Что за привычка у местных лезть в душу?

— В архив не пускают, — брякнул первое пришедшее на ум, чтобы только отстал.

— Туда только комсостав пускают.

— Это почему? — заинтересовался, развернулся к Борису.

— Не знаю. Заведено так.

— Считаешь нормально?

Парень потер нос, соображая, но так и не понял, что ненормального:

— Почему нет?

— Значит, в пасть к динозаврам лезем вместе, а в архив по отдельности.

— Нет, подожди, если очень надо, я могу тебе пропуск пробить. Я же лейтенант.

— Угу. В смысле — пожалуйста, но со мной.

— Я помешаю? Ты собрался установить пластид под кресло? — улыбнулся Борис. Улыбка у него была по-мальчишески открытая, искренняя и Николай невольно улыбнулся в ответ.

— Нет.

— Тогда в чем дело? — развел руками. — Сегодня же попрошу допуск и идем. Мешать не буду, честно.

— А чем это твоя помощь вызвана? — прищурился Николай.

— Терпеть не могу, когда человек хмурый и печальный ходит. Ясно же, что ему помощь нужна. А тут такая мелочь.

— Обязательно помочь надо?

— Конечно. А зачем еще друзья, товарищи существуют и с чего нас людьми называют?

— Где-то я это уже слышал, — тихо сказал Чиж: Стася ту же идею проповедовала. — "Помочь всегда, помочь везде, и помогать до дней последних донца. Помочь, и никаких гвоздей, вот лозунг мой и солнца".

— Ты поэт? — еще шире заулыбался парень.

— Угу. Маяковский фамилия.

— Не понял — ты же Чижов вроде.

— Для кого как… Вот что, уговорил, помогай — бери пропуск.

— На сегодня или на завтра?

— Лучше на сегодня. У меня тоже лозунг есть: "не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня".

— Ясно, — мотнул головой парень и вышел из душевой.

Стася сделала первые шаги с поддержкой Теофила, дошла до окна и замерла: какая красота! Поля и нивы, островки лесов, холмы и горы.

Франция и Россия. Пройдет какой-то миг и две страны, как в искривленном зеркале повторят пути друг друга. Одна отрепетирует, вторая сделает постановку. Междоусобицы, борьба за трон, смена династий. Революция…

Стася нахмурилась: откуда эти знания? Что за слова?

— Теофил Локлей погибнет в битве при Мюре не оставив потомства, — прошептала. Граф вздрогнул:

— Когда?

— В четырнадцатом году.

Голос женщины был тих — она смотрела вдаль и складывалось чувство, что она не ведает, что говорит.

— Теофил Локлей типичный представитель знати начала тринадцатого века. Озабоченный поисками Бога, он всю жизнь будет метаться меж конгрегациями и не находить свою… Как странно, — развернулась к нему, уставилась потемневшими глазами в глаза мужчины. — Кого вы ищите? На что тратите свою жизнь?

— На Бога. Каждый ищет его и это святое.

— Зачем его искать? Он не прячется. Мне непонятно. Вы видите меня, я вас — поищем друг друга? А ваша рука, нога, небо и земля? Это вы их ищите изо день изо дня? Как глупо.

Теофил нахмурился пытаясь понять и принять услышанное. Ангелу он верил, потому что знал — она посланница небес и ей как может никому иному известно все.

— Вы утверждаете что Бог везде?

— Да. Искать его не надо — он не терялся, другое — может что-то потеряли вы?

— Наверное — цель, — растерянно отвернулся, посмотрел на вид за окном.

— Хотите укажу? Не ищите Бога, а покажите его людям.

— Цель благородна, но… как показать, раз сам не видел.

— Себя?

Локлей внимательно посмотрел на женщину: на что намек? Не может быть…

— Бог в нас.

— Да, в каждом. Имя ему благородство, правда, совесть и любовь.

— Тогда мы и творим?