«Если», 2006 № 06 - Журнал «Если»

Она вытащила из ридикюля белоснежный батистовый платочек и быстрым аккуратным движением промокнула уголки глаз. Потом схватила стакан и решительно отхлебнула.

— А потом к нам в Баию приехал дон Луис…

Мария де Легисамо, в девичестве Малютина

Дом семьи Мендоза по праву считался самым роскошным в Баие, и сегодняшний прием должен был продемонстрировать всем, что табачные короли Бразилии, невзирая на страшный кризис, поразивший мир после «черной пятницы» на Уолл-стрит, по-прежнему крепко стоят на ногах. Белый зал, где ломились от яств длинные столы, освещался двенадцатью выписанными из Франции люстрами, каждая из которых представляла собой уменьшенную копию знаменитой люстры из парижской Grand Opera. Вдоль стен замерли тридцать лакеев, готовых по первому знаку прийти на помощь любому гостю. Посреди всей этой роскоши Маша чувствовала себя очень скованно.

— Не робей, Мари, — тихонько прошептал ей на ушко папенька.

— Ты должна произвести впечатление. А будешь стоять в уголке и трястись, как заячий хвостик, никто на тебя и не посмотрит.

«Ну и слава Богу», — подумала Машенька, и тут же устыдилась: как она может так думать, как смеет так подводить папеньку? Ведь он так заботится о ней, он столько денег потратил на ее праздничное платье, на ее украшения, на модистку и парикмахера… «Это твой первый бал, — сказал папенька, — и ты должна быть на нем лучшей. Ты очень красива, доченька, почти как мама (тут его голос на мгновенье прервался), но сегодня ты должна быть ВЕЛИКОЛЕПНА. Понимаешь меня, Мари?»

Машенька понимала. Папеньке удалось невозможное: старый Педру Альвареш возвысил его, сделал первым управляющим-непортугальцем в истории семьи, нарушив все существующие традиции. Но положение папеньки оставалось шатким — завистников в Бразилии было не меньше, чем в далекой снежной России, и он ужасно боялся вновь потерять все. Некоторое время папенька не без успеха играл на бирже, но кризис, потрясший мировую экономику, уничтожил все его капиталы. С тех пор он лелеял мечту выдать Машеньку за богача. Желательно за кого-нибудь из клана Мендоза. И когда Педру Альвареш объявил, что устраивает самый пышный прием в двадцатом столетии, папенька решил использовать свой шанс и разорился на платье, прическу и модистку.

Вот только Машенька самым позорным образом трусила и мешала осуществлению далеко идущих папенькиных планов.

— Иди, — незаметно подтолкнул ее папенька. — Вон там, видишь, собрались девушки? Твоя подружка Розалинда с ними, подойди и заговори с ней. А там, глядишь, молодые люди наконец наберутся смелости и пригласят вас на танец.

И Машенька пошла. Ей казалось, все на нее смотрят, и она так переживала, что поскользнулась на натертом воском паркетном полу и полетела носом вниз, судорожно пытаясь ухватиться за воздух. Но не упала — кто-то аккуратно поддержал ее за туго стянутую корсетом талию.

— Осторожнее, сеньорита! Я не знаю, куда вы торопитесь, но вряд ли это место находится под паркетом.

Машенька подняла глаза, в которых уже начинала скапливаться предательская влага. Перед ней стоял невысокий, начинающий лысеть мужчина лет сорока, немного похожий на римского патриция с рисунков Карлетти. В глазах мужчины бегали веселые искорки, и Машенька, разумеется, тут же решила, что он смеется над нею.

— Я благодарна вам, сеньор, за помощь, однако если бы вы убрали свою руку с моей… с моего платья, было бы куда лучше.

Мужчина немедленно исполнил ее просьбу и вежливо поклонился.

— Луис де Легисамо, к вашим услугам, сеньорита.

«Испанец, — подумала Машенька. — Говорят, они все такие жестокие. Не то что добряки-португальцы».

— Могу ли я просить вас оказать мне честь и составить пару в следующем танце? — снова блеснул глазами испанец.

Машенька гордо вскинула голову.

— Сожалею, сеньор, но следующий танец уже обещан, — это была беспардонная ложь, разумеется, но слова сами срывались у Машеньки с языка. — Позвольте пройти!

— Будьте же милосердны, — взмолился де Легисамо, изящно отступая в сторону. — Подарите мне танец после того, который вы так опрометчиво пообещали!

— Я подумаю, сеньор, — сказала Машенька, чувствуя себя настоящей королевой. — Возможно, я потанцую с вами.

И поплыла к Розалинде и ее подругам, уже ни капельки не беспокоясь о том, смотрит ли на нее старый Педру Альвареш.

Вышло все чрезвычайно удачно. Машенька два раза протанцевала с какими-то мелкими клерками и дождалась-таки своего испанца. Музыканты как раз заиграли аргентинское танго, совсем недавно получившее статус приличного танца, и де Легисамо закружил ее так, что Машенька даже забыла, ради чего она, собственно, явилась на бал.

— Я ослеплен вашей красотой, — шепнул ей Луис, когда она, переводя дыхание, приходила в себя после танго. — Ничего подобного я никогда не видел. Еще один танец, умоляю!

После третьего танца Машенька отчетливо почувствовала, что их пара становится предметом всеобщего внимания. Розалинда и ее подруги бросали на нее косые взгляды, папенька, обсуждавший с другими управляющими свои скучные дела, смотрел недоуменно, седые брови Педру Альвареша сердито наползали на переносицу. Но ей уже было все равно. К концу бала Машенька влюбилась. Ну, может быть, не совсем влюбилась, но увлеклась несомненно.

В следующее воскресенье де Легисамо нанес им визит. Позже Машенька узнала, что перед этим Луис пригласил папеньку в самый дорогой ресторан Баии, где между коньяком и десертом папенька выторговал себе недурное вспомоществование в виде ежеквартальных отчислений с продаж хлопка де Легисамо на бразильском рынке. Когда Машенька выяснила все эти подробности — не сразу, далеко не сразу! — ей стало ужасно неприятно. Показалось, что ее продавали и покупали, словно племенную кобылу. Возможно, это и стало первой трещинкой в их с Луисом отношениях — парадоксальным образом раздражение, поднявшееся у нее в душе, обратилось не на папеньку, который, собственно, и начал этот позорный торг, а на мужа, хотя понятно было, что влюбленный де Легисамо меньше всего думал о том, как бы не прогадать.

Может быть, думая о сделке, которую Луис заключил с ее отцом, Машенька просто не могла отделаться от мысли, что для ее мужа такие договоренности не внове. Ведь двадцать лет назад он пообещал отдать старому Мигелю Эспиноса величайшее сокровище своего рода в обмен на руку и сердце его дочери Глории.

— Одну минуту, — прервал Машеньку капитан. — Откуда вам стало известно о Глории? Ведь муж не делился с вами такими подробностями, верно?

Машенька отвела взгляд.

— Миранда мне рассказала. Я после этого так долго плакала! Ужасно жалко эту Глорию, но и меня ведь тоже жалко… Знаете, у меня такое чувство, что он до сих пор любит свою мертвую невесту, а я ему понравилась только потому, что чем-то ее напоминаю…

— Вы ничуть не напоминаете Глорию, — мягко возразил Анненков. — Я видел ее портрет у Луиса Ивановича в кабинете. Ничего общего. Если уж кто-то и похож на нее, так это Миранда.

Машенька сердито фыркнула.

— Миранда! Вот уж кто хорошо его понимает. Двоюродная сестра… Если б Луис не был ее кузеном, она уже давно бы меня со свету сжила. Верите?

— С пониманием, — кивнул Анненков. — Значит, вы здесь глубоко несчастны?

Машенька немедленно зарделась.

— Ну, не то чтобы совсем… Просто мне очень не хватает участия, ласки, любви… вы мужчина, потому не поймете. Вы можете жить хоть на необитаемом острове, и если у вас будет сеть, чтобы ловить рыбу, и печка, чтобы ее коптить, вы будете счастливы. А женщинам нужно куда больше… мы без этого не можем существовать…

— И все это вы получили здесь, в «Холодной горе», — утвердительно проговорил капитан. — Однако без участия вашего мужа.

Глаза сеньоры де Легисамо превратились в две колючие ледышки.

— Вам обязательно говорить гадости?

— Я всего лишь называю вещи своими именами, — поклонился Анненков. — Если вас это задевает, я готов принести свои извинения. Но я веду расследование и вынужден обходиться без светских условностей.

— Да, это ужасно, — сокрушенно вздохнула Машенька. — Сердечко пропало… Я всегда так называла его — сердечко. Луис так им дорожил, так дорожил…

— Если хотите, чтобы я нашел это «сердечко», отвечайте на вопросы, — посоветовал капитан. — Меня можно не стесняться, я здесь человек новый и вряд ли задержусь надолго… Итак, вы пытались намекнуть на то, что в поместье нашелся некто, заменивший внезапно охладевшего к вам мужа, так?

— Ну, допустим… но вы же не скажете об этом Луису?

Анненков глубоко вздохнул. Когда он наконец смог ответить, голос его звучал спокойно и ровно, как обычно:

— Моя задача — отыскать пропавшую драгоценность. Если ради этого придется вытащить из пекла чертову бабушку — я это сделаю. Если для того, чтобы вернуть El Corazon, придется рассказать вашему мужу о вашей измене, я это сделаю. Другое дело, что я считаю подобный вариант весьма маловероятным. Вас это устроит?