Новичок - Валерий Петрович Большаков

война не подгадила на этот раз! Американцы устроили таки несколько мелких пакостей, но на бойкот не отважились. Я, правда, беспокоился насчет Польши, но нет, учения «Союз-80» прошли идеально, как Московские олимпийские игры. Даже «Тайм» вышел с ярким фото на обложке, где собрались в кучку четыре солдата – поляк бойко треплет языком, похоже, анекдот рассказывает, а русский, чех и немец-осси весело хохочут.

Какое уж тут вторжение! Дружба народов и торжество идей социализма…

Правда, штатовские спортсмены отжали у наших ряд медалей, но все равно, наград мы собрали больше всех.

Я успокоено расслабился. Кажется, релакс сошел на меня впервые за это лето, до того насыщенное, что ни вздохнуть, ни охнуть. Бешеная карусель событий, дел, задач не унимала вихревую круговерть, а лишь накручивала и накручивала обороты.

«АЛЛА» неплохо выступила в «Эрмитаже», а в «Олимпийском» нам хлопали куда громче, чем «Песнярам» или «Самоцветам» – девчонок буквально завалили букетами. Правда, на телевидение мы не попали, но все же мелькнули в новостях. Поющую Аллу показали крупным планом – яркую, цветущую, счастливую. Из Липовец звонили потом весь день, поздравляли…

А мы с ней, в перерывах между выступлениями, еще и экзамены сдать умудрились. В ЦМШ Комова поступила без труда, да и мне, в принципе, волноваться не пришлось. Колмогоров тогда правильно сказал: экзамены в физматшколу – не барьер, это фильтр. ФМШИ не для слабачков, вот их и отсеивали. А меня взяли!

Я блаженно улыбнулся, не теряя некоего духовного сопряжения со всем множеством людей, обсевших трибуны. Сбылось то, о чем я мечтал, чего хотел в прошлой жизни, но смалодушничал – и даже попытки не сделал добиться исполненья желаний.

А теперь – всё. Я опять новичок! И это в школе-интернате особое звание: все, кто поступают сюда после восьмого – «новички» или «новичихи».

Ух, как же хорошо всё складывается! Даже страшно становится…

Тычок в бок вернул меня в чашу Центрального стадиона – это Мишка Тенин пихнул от избытка чувств.

– Здорово, правда? – завопил он, скалясь.

Я молча выпрямил большой палец – люкс! А и правда…

Восемь атлетов спустили и вынесли олимпийский флаг, огонь в чаше медленно потух… Пять раз бабахнул салют, на огромном табло прокрутили короткометражку, в темпе повторив самые выдающиеся моменты… А уж как солдатики отработали, выкладывая живые панно – это вообще песня!

 Расстаются друзья,

Остается в сердце нежность,

Будем песню беречь,

До свиданья, до новых встреч…

 Громадный надувной Мишка медленно выплыл на арену. «Бойцы шоу» дисциплинированно отразили его задорную мордашку человечьей мозаикой. Проступили буквы: «Доброго пути» – и вот она, та самая слеза! Стадион охнул, а Мишка, помахивая лапой, плавно взмыл в темное небо, держа на привязи надутые шары.

 До свиданья, Москва, до свиданья,

Олимпийская сказка, прощай.

Пожелай исполненья желаний,

Новой встречи друзьям пожелай…

 – До свиданья, Москва… – пробормотал я, но даже сам не услышал слов расставанья – они слились с небывало дружным многоголосьем.

Тут мою шею обвили сзади гладкие руки Томы, а девичьи губы приложились к щеке.

– За что? – зажмурился я по-котячьи.

Выдох обжег мне ухо:

– За всё!

 Вторник, 5 августа. День

Стокгольм, Санкт-Эриксгатан

 Девчонки приклеились к панорамным стеклам «Неоплана», за которыми помаленьку вырисовывалась, проявлялась столица Швеции. Я наблюдал за красавицами с ласковым снисхождением человека, пожившего в эпоху «потреблятства».

Сюда мне довелось приплыть однажды на пароме, за партией оборудования «Электролюкс», и картинки будущего не слишком совпадали с теми видами, что открывались из автобуса нынче.

Стокгольм никогда не поражал теснотой и давкой мегаполиса, но сейчас его провинциальность куда резче бросалась в глаза – размеренное бытие сопротивлялось напору ХХ века, не желая ускоряться, срываясь в бега.

Особенно порадовал Вазастан – его неширокие улочки, слипшиеся боками дома, бережно хранили в себе старину, краем перевоплощавшуюся в сказку. Пока идет запись, будем жить здесь, в просторной мансарде, откуда открывается море разномастных крыш – и где-нибудь за трубой обязательно отыщется зеленый домик Карлсона…

– Подъезжаем! – старательно выговорил молоденький переводчик, мучительно красневший в присутствии наших вокалисток. А Тома с Машей, озорства ради, в упор постреливали глазками, томно вздыхая…

«Неоплан», низко урча, одолел мост Санкт-Эриксброн, и мягко притормозил, отражаясь в холодных, тяжелого вида окнах студии «Полар». Стиг Андерсон вышел встречать нас лично, сияя в умопомрачительном розовом костюме.

– Zdrasste! – воскликнул он, продолжая лучиться, и куртуазно подал руку Томе, сходившей по ступенькам с достоинством принцессы крови. – О, Мария… О, Алла…

Крепко поручкавшись со мной, Стиккан чуть небрежно поклонился Ромашову, и приветливо помахал парням. Словно всех занес в свой табель о рангах, сочтя ступеньки иерархии.

– Здесь когда-то стоял кинотеатр «Ривьера», – оживленно балаболил Стиг, – а мы его переделали в студию грамзаписи, о которой мечтали! У нас тут девятисторонняя пультовая со стеклянными стенами, а за ними – звукозаписывающие комнаты. И какие! Все свободно подвешены по принципу «коробка в коробке», чтобы стены не соприкасались, передавая звуковые волны. А под пол и потолок мы встроили резиновые блоки… Тут есть «тихая» комната, есть «каменная», есть «деревянная» – мы ее специально обшили досками для пущего резонанса… Да что говорить! Прошу!

Я первым зашел в студию, встречая громоздкий музыкальный автомат какого-то Руне Сёдерквиста, актера, кажется, – и безмерно довольного Бенни Андерсона. Он улыбался зубасто и блаженно. Ну, еще бы… Руку-то он жмет мне, а сам на Тому зыркает! Масляно. Ну-ну…

Я прошелся, с любопытством осматриваясь. Самая современная студия грамзаписи в Европе, не хухры-мухры. Вот только почтению никак не одолеть меня, циничного иновременца.

«Полар» закроют в «нулевых». Все эти креативные выдумки Тома Хидли и студийная модель East Lake Audio никому уже не будут нужны – бездушные компьютеры сметут грамзапись в корзину с анахронизмами. Чего там изощряться вокалом или игрою выделываться? Да пусть певица хоть и вовсе безголосая, лишь бы ноги подлинней! И выйдут на сцену «поющие трусы», голосящие под фонограмму…

Наступит время тотальной фальши. Правду заменят фейками, а еду эрзацами. Колбасой из шкурок и кишок мелкого помола. Ароматизаторов подмешать, сои со стабилизаторами, да «ешками» добавить, и жрите! Пипл схавает…

Сгущенка несчастная, и та – полбанки пальмового масла! Тьфу, ты, гадость какая…

– Дань, смотри! – локоток Аллы ткнулся в меня, призывая к доске объявлений. Там висела куча фото с подписями тех, кто записывался на студии. – Деф Леппард… Боб Хоуп… «Дженезис»… «Роллинг Стоунз»… «Роксетт»… «Скорпионс»… О, «Лед Зэппелин»!

– Да, фрекен, – гордо улыбнулся Стиккан. – Они записывали у нас альбом в декабре позапрошлого года. Работали три недели подряд. Ха! Помню, как им отказали в