Оловянное царство - Элииса

Утер умеет писать. А про его окружение тебе все известно.

— Тебе смешно, Полу-бритт?

— Я уже сказал: иди утопись. Тогда мне станет смешно.

С каждым новым шагом своего коня Амброзий с холодком в груди понимал, что движутся они в сторону касситерита. Это было странное чувство, будто во сне, он был здесь один единственный раз, да и то, израненный и в полубреду, прошло десять лет — но это была та дорога. На горизонте сквозь осенний туман ему почудились очертания крепости.

— Поворачивай назад! — с тревогой окрикнул он Вортигерна.

Император не сбавил скорость и вновь притворился глухим.

— Вортигерн!

Крепость касситерита, бывшее детище императора, все явственнее проступала сквозь серый туман. Сколько им надо ещё проехать по открытой пустоши с парочкой невзрачных кустов, чтобы их заметили соглядатаи саксов? Сколько у Лодегранса людей? Скольких ещё тот отправил рыскать по туманной округе?

Амброзий выругался. Здоровой рукой он оторвал от пояса флягу. Затем размахнулся и бросил ее императору в голову. Та глухо стукнула, а потом упала в дорожную пыль.

— Поворачивай назад, ты, тупица! — вражеская крепость надвигалась на них, точно корабль-призрак. Он поравнялся с конем императора. Его голос дрожал от ярости. — Ты что, собрался убить нас?

Вортигерн мог задумать все, что угодно, Амброзию это было известно. Может, это новый, прекрасный, бесхитростный план, который так любят варвары после заката империи — его вновь отдадут врагу, как игрушку, он снова станет рабом разбойников с юга, как Мирддин. А после, кто знает — назреет новый союз против Утера. Оловянную шахту и весь их касситерит варвары поделят между собой, а потом канут в Лету — как Рим и как те, что были до них. Но не сегодня.

— Слезай! — рявкнул он.

Амброзий загородил ему дорогу и спешился.

— Слезай, глухой ты тупица!

Вортигерн придержал свою лошадь. Он отбросил поводья и спрыгнул. Если они затеют разборку прямо здесь, на пустоши и дороге — то мало ли кто их сможет услышать. Амброзий тяжело дышал, стараясь сдерживать ярость. Он знал, что теперь ему не одолеет императора.

— Ты!..

— Чего ты добиваешься, — перебил его Полу-бритт. — Нет, молчи! За все эти годы — и месяцы, что я служил тебе, делал для тебя невозможное! — я заслужил право знать! — какую мерзость ты задумал на сей раз? Отвечай!

Лицо императора скривилось от гнева, и он стал походить на себя молодого — жестокого, хитрого, умного и голодного.

— Ты хочешь знать, Полу-бритт, — заговорил Вортигерн. — Хочешь знать… Так смотри же!

Он грубо толкнул его, чтобы центурион обернулся на крепость.

— Видишь, — шипел император. В его голосе сквозило отчаяние. — Она теперь его. Он завалил ходы и может сидеть там безвылазно. Люди доносят мне. Стук из тоннелей идёт день за днем, ночь за ночью — он вгрызается в них жадно и глубоко, в эти богатые недра. Ты помнишь ту пещеру, Амброзий? Когда мы впервые нашли ее — я нашел ее, нашел этот проклятый камень и вход! Помнишь эти сверкающие черные иглы в свете факелов, будто отблески в черном небе, усыпанном звездами? Мы оба там были, Амброзий. Ты помнишь, на что толкнула меня та красота. Ты знаешь, как вереницей, точно караваны в сказочных странах востока и юга, в мои земли текли повозки с волшебным касситеритом, как олово плавилось в тиглях — у меня здесь, в Повисе, был свой шелковый путь. А теперь посмотри, посмотри теперь на мою неприступную крепость, которая не пускает хозяина!

Вортигерн с силой повернул его голову. Императора душило отчаяние — но отчего? Новости о Лодегрансе уже много недель, что же теперь волнует его?

— Что ты видишь? — рука императора почти что душила его.

— Отпусти меня!

— Говори! — взревел Вортигерн. — Что видит твоя римская рожа!

— Вереск, пустошь, крепости — все! Отпусти, я убью тебя!

Хватка Вортигерна ослабла, и он отошел, как ни в чем не бывало.

— Ты сумасшедший… — центурион потер затекшую шею. Эта жизнь среди варваров походила на сон больного калеки. Его сон.

— Да, — Вортигерн спокойно вздохнул. На его лице отчетливо проступили и новые морщины и старые шрамы. — Это все. Казалось бы, Полу-бритт… Объединенное войско саксов больше нашего почти что в два раза. За все время, Амброзий, мы не видели ни одного каравана с нашим оловом, идущем дорогой в Кантий. Ни одного. Дорога на юго-восток чиста и свободна.

Он потер свою бороду и замолчал.

— К чему ты ведешь? — Амброзий нахмурился. Любые загадки вызывали у него вспышки необоснованной ярости. Он заслужил ясности в этом мире.

— Лодегранс день и ночь добывает олово, — с готовностью сказал император. — Кузня и шахта работают без перерывов. Оно должно уже выпирать у него из глотки, лезть из ноздрей, это олово, — Вортигерн сжал кулаки, представляя, как душит обидчика. — Но дороги в Кантий пусты. Скажи, Амброзий…

— Зачем он копит олово в крепости?

— Нет, вовсе нет… Кому он отсылает его, если не на юго-восток?

И тут центурион понял, отчего императора раздирали изнутри злость и отчаяние. Вортигерн из Повиса был вынужден в одночасье признать две горькие истины. Первая, мучительная для гордости. Он был неправ, и братья бретвальды не предавали его. Ряды саксов действительно раскололись на две половины, и армия Лодегранса начала завоёвывать новое царство. Вторая же, ужасающая для рассудка. Теперь главный враг императора был скрыт от него и безымянен. Вот в чем была причина ярости Вортигерна.

— Кому, — тихо повторил Амброзий за императором.

— Большому войску, нет — даже отряду, сложно остаться незамеченными на пустоши, — Вортигерн потрепал лошадь по холке и оставил пастись. — Дальше пойдем пешком. Люди Лодегранса снуют здесь повсюду. И я не знаю, кому верить в Повисе. Я найду… найду, куда он вывозит мой касситерит.

Император походил на безумца — как раз такого, которого встретишь на пустошах, с горящим, огненным взглядом, обветренными щеками и прытью дикого зверя. Да, он не боится, такого не подстрелят из лука. Варвар-берсерк. Свое же будущее Амброзий считал до боли плачевным. Он хлопнул свою лошадку по крупу, надеясь, что та окажется мудрее его и сбежит. Темная крепость вокруг шахты становилась все ближе.

Центурион ступал за своим командиром след в след, уже не надеясь на лучшее. Промозглый рассвет пробирал до костей, туманно-белая дымка над шахтой исчезла, и из-под нее показались темные, покрытые копотью стены. Добывать металл — дело грязное.

— Мерзкое зрелище, — пробормотал он сквозь зубы, и по его спине прошла дрожь. Будто труп или призрак под свадебным покрывалом. Те же чувства вызывала у него жрица Морриган.

— Попробуем