Кольцо Сатаны. Часть 1. За горами - за морями - Вячеслав Пальман

Теперь ему предстояло идти на прием к полупьяному придурку — начальнику лагеря за новым пропуском для вольного хождения, за сухим пайком, за постелью и бельем. Сергей все еще носил свой потерявший от стирок цвет комбинезон, полученный от инженера Антона Ивановича, — мир праху его! — на дебинской стройке.

И он поплелся из конторы в лагерь, куда же денешься. Пришлось сидеть в «предбаннике», где за обитой дермантином дверью находился начальник лагеря. Долго сидел, пока из кабинета не вышел бравый грузин. Он грубо спросил:

— Что надо?

— К начальнику за пропуском.

— Каким пропуском? Куда?

— На Дальнее поле. Посылает совхоз.

— Заключенными распоряжаемся мы, а не совхоз, понятно? Иди за мной.

Сергей пошел, поняв, что указание уже есть, что этому напыщенному калифу на час поручено сделать все, что полагалось.

Они пришли в учетно-распределительную часть, где у грузина был кабинетик. Сергей закрыл за собой дверь, а грузин плюхнулся на стул и уставился в окно. Не глядя на Сергея, сказал:

— Я люблю огурцы и помидоры. Все, что есть в совхозе. Витамины нужны, понятно? Я южный человек, без витаминов мне нельзя. Кругом бабы… Что молчишь?

— Я огурцами и помидорами не заведую, начальник. На Дальнем поле только турнепс, морковь и капуста.

— Я не бык, чтобы жевать капусту. Я — мужчина! Ты дружишь с тепличником. Обеспечь.

— Украсть?

— Не надо говорить громких слов. Обеспечь — и будет порядок. — Он вдруг легко вскочил, пересел за стол, поворошил бумаги.

— Держи, Сережа. Вот пропуск. Вот записка в каптерку, там все получишь. Иди.

Из его волосатых рук противно было брать даже бумажки. И этот жеребец, эта скотина вершит судьбами трехсот женщин, царь и бог в лагере. Ни слова не сказав, Сергей вышел, получил все необходимое и до позднего вечера работал в теплице, где все зеленело, цвело, как на летнем огороде. Конечно, рассказал Василию Васильевичу о грузине.

— Обойдется и без витаминов, — ответил Кузьменко. — Меня он тоже уговаривал. Осечка вышла.

На парниках Сергея встретила Зина, позвала и Катю.

— Бросаешь нас, негодник? — спросила Катя. — И не жалко?

— Ты меня лучше пожалей. В дикое место ухожу, как в ссылку. Иду с надеждой на успехи в трудах.

— Нам бы твои заботушки, — вздохнула Катя. — Ты скоро вольняшкой будешь, а у нас и края не ведать.

— Есть край, — решительно сказал Сергей. — Верю, что пройдет беда.

— Мы тоже верим. — И Катя заплакала.

Он ушел от них расстроенный. Вот такая жизнь…

СНОВА НА ДАЛЬНЕМ ПОЛЕ

К Любимову заявился около полуночи. Было относительно светло, но дорога очень грязная, а по обочинам кочкарная хлябь. Устал, поклажа в матрасном мешке казалась многопудовой, у избушки сбросил, сел на лавочку.

Скрипнула дверь, выскочила и завертелась у ног лайка, норовила лизнуть в лицо. Любимов вышел одетым и очень удивился:

— Ты что, Серега? Никак больной? Или убег?

— Устал, дядя Коля. И груз на плечах порядочный. Жить у тебя буду, Пышкин послал. Целину разрабатывать начнем. Еще двое постояльцев придут. Шалаш надо ставить.

— Да ведь палатка-то на чердаке! Вот ее и поставим. Пусть живут. А жердей нарубим. Значит, пахать новину? А я все думал — и зачем мы зиму по снегам ныряли? А оно вон что! Отдышись, посиди, а я кипяточек налажу.

Избушка стояла на пригорке у самого склона. Ниже избушки и чуть выше ее лежало Дальнее поле, покрытое, как одеялом, толстым слоем молочного тумана. Вверх по склону уходило еще одно ровное поле, оно все лето сочилось водой, и Сергей еще во время зимних работ понял: без канавы здесь не обойтись. Излишек воды сделал эту удобренную пашню холодной и неродимой. Выше пашни, на горе темно стояла стланиковая заросль с редкими лиственницами. По другую сторону долины, за ручьем с распаханными берегами, тоже подымалась пологая сопка, а через нее шоссе.

За мостом ручей впадал в Дукчу, дальше река прорывалась к морскому заливу, на берегу которого стоял поселок Ола — первоначальные ворота на Колыму, откуда началось продвижение в нагорную Колыму в поисках золота.

Места, выбранные для новой распашки, отличались от пахотных массивов своей защищенностью. С севера и востока подымались лесистые сопки, они закрывали путь холодным ветрам. А от влажного и прохладного дыхания моря долину загораживала седловина перевала. Все это Сергей усмотрел еще зимой, во время съемки. Микроклимат на Дальнем поле позволял растить культуры без опасения холодов и ночных заморозков. Когда-то по всей долине стоял хороший лес, но теперь от него и следа не осталось, пни выкорчевали и увезли на топку. Лесная земля? Нет, скорее вейнико-вая, травянистая, трава росла и под покровом леса, возможно, он был редкий.

Уставший, измотанный за день Морозов поужинал с Любимовым, отошел от стола, прилег и уснул. Солнце еще не вышло из-за седловины, когда он открыл глаза. Сбегал к ручью и, ухая от ледяной воды, вымылся до пояса. Бегом пробежал до избушки, там уже дымился на столе брусничный чай. Прошлогодней брусники по ближним полянам краснело великое множество, только не ленись собирать.

Трактор с плугом прогрохотал на поле, они с Любимовым пошли следом. Заглубили плуг на самую малость, пустили. Но что это? Плуг не врезался, а скакал по неровностям, по кочкам. Если лемеха углублялись, то царапали по близкой мерзлоте, на стойки наматывалась старая трава, отвалы громоздили рваную дернину, позади оставалась не пахота, а срам, сплошные бугры и навалы. Морозов остановил трактор, задумчиво оглядел исковерканный луг и поверженные кочки. И вдруг понял, что плугу здесь просто нечего делать. Прежде чем пахать, надо как-то разорвать, изрезать плотную дернину, сделать верхний слой рыхлым, тогда теплый воздух свободно пройдет в глубину и мерзлота отступит, а уж потом можно и плуг, и борону. Но чем рыхлить? Диски не взрежут крепкую и мягкую поверху дернину, они будут просто плясать по ней.

Любимов сосредоточенно думал. Сергей стоял и покусывал губы. Вот задачка! Он ощущал в себе настойчивое желание, возникшее из необходимости принять решение. Это был порыв творческой мысли, явление редкое и счастливое, посещавшее его, когда требовалось что-то решить, придумать…

Любимов вдруг сказал:

— У нас на Алтае целину сперва раздирали рельсовой бороной, такой треугольник из толстых бревен, а через эти бревна пропущены десятка полтора рельсовых кусков — вверх и вниз, как зубья. Железная гребенка, что хошь взрежет. Как сором забьется, так трактор заходит сбоку и переворачивает угольник, и опять режет и коренья, и дернину. Получалось.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});