Не открывая лица - Николай Далекий

— В самом деле коммунист? — спросил Бойченко удивленно.

— Да. Не сомневайтесь. Проверено. Он на моих глазах партвзносы заплатил… Ага! Пропал один эшелончик у Гитлера.

Партизан с уважением пожал руку солдата.

— Дядя Федя.

— Курт Мюллер.

— Хорошая фамилия, — одобрительно кивнул головой дядя Федя. — Муляр, это по-нашему, по-украински — каменщик.

— А что с рукой, дядя Федя? — спросил Тарас, увидев, что кисть левой руки у партизана забинтована.

— Задело… На засаду напоролись, — помрачнел Бойченко и обратился к солдату. — Вы, товарищ Муляр, карабин дайте сюда. Такой порядок… До разрешения командира. — Он забрал у солдата карабин и вздохнул. — Десяти человек у нас недостает, Тарас. И все хлопцы, как на подбор.

— Сынка нет… Знаете?

— Знаем… Иди к командиру. Он уже давно вас ждет.

Тарас сбросил полушубок и, волоча его за собой по снегу, повел Курта к землянке командира. Хлопец на ходу здоровался с выбегавшими из землянок партизанами. Он повеселел, подбодрился и даже лихо сдвинул набок свою шапчонку.

Командир уже шел им навстречу. Радостное оживление исчезло с лица подростка, когда он увидел глаза Учителя. Темные, так похожие на глаза Сынка, они были спокойны, печальны и строги.

Торопливо подтянув сползающий ватный чулок, Тарас твердые шагом подошел к командиру.

— Я все знаю… — сказал Учитель, поняв, что подросток хочет отдать ему рапорт. — Все! От имени Родины благодарю за подвиг.

— Служу Советскому Союзу! — отчеканил Тарас. Командир взглянул на немца.

— Спасибо вам, товарищ, за помощь.

Курт растерялся на мгновение, но тут же вскинул руку к виску.

— Пролетарии фсех стран, соединяйтесь! — произнес он взволнованно и торжественно.

Командир повел их в свою землянку. Шахмат на столе уже не было, не видно было и шапки, полушубка Сынка. Только его автомат висел на стене.

— Сейчас вас накормят и — спать! — сказал Учитель. — Ночью — марш. Приказано покинуть Черный лес.

Он хотел уже выйти из землянки, но тут увидел устремленные на него глаза Тараса, полные тоски и страдания.

Несколько секунд они, не тая скорби, смотрели друг другу в глаза, читая в них то, что было понятно только им двоим.

— Иван Петрович… — глотая слезы, подступающие к горлу, произнес подросток.

— Не надо… — остановил его Учитель. — Я знаю, я все понимаю.

Командир шагнул к подростку и, крепко прижав его к груди, поцеловал в голову.

— Возьмешь его автомат, — сказал он и вышел из землянки.

Через час Учитель, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить спящих на постели из хвои подростка и солдата, зашел в землянку. Тарас сейчас же поднял голову. Смазанное гусиным жиром лицо его блестело.

— Не спишь? — удивился командир.

— Не могу, — признался хлопец. — Не верится, что я дома, у своих.

Учитель присел к нему.

— Ну, расскажи. Немножко… — попросил он и закрыл лицо рукой.

Тарас поднялся и сел, опершись спиной о стенку.

— Вышло так, Иван Петрович, что нас заметили. Ласточка предупредила меня — будьте осторожны, полицаи обыскивают с ног до головы. А я уже знал это — ночью была облава. Я сказал Васе. Он приказал: “Бери мой мешок, иди в лес, спрячь мину. Если что случится — разбейся в лепешку, но выполни задание”. Я не хотел его оставлять одного, но он на меня зверем: “Я старший. Приказываю!” Я подчинился приказу. Отошел уже далеко, слышу выстрелы.

— Потом ты его видел?

— Да, в комендатуре.

— Как он держался? — Учитель наклонил голову. — Говори правду. Не бойся… Его били?

— Да. Его сильно били еще до того, как меня привели. Но он смеялся.

— Смеялся?

— Ага. Он смеялся над ними и надо мной. Увидел, что я плачу… А я плакал, Иван Петрович, брехать не буду. Мне страшно стало, когда я его увидел. Ну, думаю, если они за меня так возьмутся — я не выдержу, силы воли не хватит. А он смеется и говорит: “Чего ревешь, дурак! Дерьмо ты, а не партизан. Держись своей линии, выкручивайся. Мне — каюк. А ты должен отомстить”.

— Я не понял: где он тебе так говорил?

— В комендатуре при немцах и полицаях. Он, конечно, мне другими словами сказал, но я все понял… Тут он еще двух самых главных гадов уложил: обер-лейтенанта — умный дьявол был — и начальника полиции.

— Расскажи мне об этом… Как ему удалось?

— А я и не рассмотрел хорошенько. Это все в одно мгновение произошло. Вижу: Вася кидается под ноги офицеру, и сразу — выстрел. Тут каша получилась, заорали все, кто к нему, кто от него бросились. Стрельба, автомат затрещал. Вася упал… Гляжу: офицер и Сокуренко тоже лежат. У немца кобура открыта, а у Васи из рук фельдфебель пистолет вырывает. Я гляжу на Васю, подбородок у меня от страха отвис, не могу поднять. Меня фельдфебель по затылку, коленкой под заднее место. Заперли в сарай. Вечером ведут в комендатуру, вижу — висит Вася на столбе…

Тарас умолк, печально взглянув на Учителя.

— Он ничего им не сказал?

— Ничего. Меня было сперва в пот ударило — слышу называют Васю по имени и фамилии. Что такое, думаю, неужели сказал? Гляжу, а на столе у коменданта фотография Нины Возняк лежит. Помните Нину из девятого “А”? Еще она на сцене Наталку играла. Вася с ней дружил… Ну, я и понял, откуда им имя и фамилия стали известны. Больше они ничего не узнали.

Учитель поднял голову. Несколько секунд он молча, грустно, с суровой нежностью смотрел на Тараса.

— Что ж ты о себе ничего не расскажешь, — спросил он. — Тебе тоже досталось?

— Не без этого, Иван Петрович. Но я терпел. Вот уже вижу: нет моих сил — вспомню Васю, и сразу мне легче. Я им концерты устраивал…

Тарас невесело, но самодовольно улыбнулся.

— Помните, как я “Злоумышленника” Чехова на вечерах художественной самодеятельности читал? Даже премию получил… Так я им из этого рассказа целые куски шпарил, на свой лад, конечно. Сильно помогало. На что обер-лейтенант умный гад был, и тот сразу не смог разобраться… Я на полоске засыпался, один мешок с полоской был, а полицай ее заприметил… Так и этот обер-лейтенант, вижу по его глазам, сомневаться начал… Ну, а с лейтенантом, который вместо убитого комендантом остался, мне было легче. Он тоже учитель… Лекции мне о арийской расе читал. Смеху было… На шпиона сватал… Я говорю — согласен. Только, думаю, вы, гады, зевнете, как этого “шпиона” и след простынет. Нет, дай ему мину сперва. Я не выдержал и засмеялся. Он мне по зубам заехал. Говорит: улыбаться не будешь. А потом совесть замучила: ранку мне йодом смазал. Я понял, Иван Петрович, — немцы не один в один, а — разные. Мне Курт всю историю рассказал, как у них с Гитлером произошло… Хороший, умный парень. Иду с ним, а все не верится — неужели друг, неужели все понимает и нам сочувствует.