Солдат великой войны - Марк Хелприн

– Австрийцы стреляют лучше нас, – пояснил лейтенант. – Они дисциплинированнее и ответственнее. Голову надо всегда держать ниже уровня земли – ночь исключение. Ночью можно смотреть на реку. Она прекрасна, особенно когда на поверхности отражается лунный свет. Нас им не видно даже в полнолуние. Некоторые психи из Девятнадцатой купаются по ночам. Утверждают, что это безопасно, если держаться близко к нашему берегу. Они могут утверждать, что угодно.

– Чокнутые, – согласился курсант.

– Да. – Лейтенант уже сунул револьвер в кобуру, пригнулся и двинулся дальше. – Только представь себе, сидишь по горло в ледяной воде, голый, а на другом берегу десять тысяч винтовок и пулеметов.

– Я не плаваю без стула, – ответил курсант, продемонстрировав в улыбке отсутствие переднего зуба: ему понравилась собственная шутка.

– Не выпрямляйся в полный рост, идиот. Тебе прострелят голову. И надень каску.

Они шли по траншее мимо сотен людей, десятков пулеметных гнезд, круглых выемок, к которым вели зигзагообразные отводные окопы. Там стояли минометы и складировались мины. Предполагалось, что при попадании в такую выемку вражеского снаряда, зигзаг окопа смягчит удар, но, находись в выемке полный боекомплект, сила взрыва разнесла бы не только отводной окоп, но и саму траншею на участке в добрых двадцать пять метров, уничтожив всех, кто там находился, и бросив на землю солдат, которые стояли в отдалении.

Вдоль стен траншеи висели полусгнившие камуфляжные сети.

– Почему вы не используете их, чтобы создать тень? – спросил курсант.

– Попробовали однажды, – ответил лейтенант. – Показав, куда надо целиться.

– А почему не прикрыть все?

– Сетей недостаточно, и в них можно запутаться, вскакивая, чтобы открыть огонь.

Лейтенант еще несколько раз останавливался, чтобы переговорить с солдатами, несущими вахту, потом они подошли к окопу, который уходил на северо-восток под углом в тридцать градусов от основной траншеи.

– Он ведет к твоему посту, который находится в сотне метров впереди на обрыве над рекой, – сказал лейтенант. – Мы называем его Колокольней из-за открывающегося оттуда вида. Смотри. – Он пнул два заизолированных провода, закрепленных на стене окопа. – Это телефонные провода. Один в штаб батальона, расположенный по другую сторону тоннеля, которым мы прошли, второй – в штаб дивизии. Разговаривая по этому телефону, никогда не знаешь, а вдруг слушает сам Кадорна[39], поэтому надо быть аккуратнее в выражениях.

– Я что, буду говорить с Кадорной?

– На хрен Кадорну. Ты будешь передавать донесения, когда освоишься, и я просто тебя предупреждаю. Ты также должен знать, что нельзя находиться в коммуникационном тоннеле между траншеей и Колокольней.

Внезапно началась стрельба из винтовок, пулеметов, даже минометов.

– Что это? – нервно спросил курсант.

– Что – что? – переспросил лейтенант.

– Эта стрельба.

– Не знаю. – Лейтенант пожал плечами. – Ерунда. Никто не задерживается в этом окопе. Он слишком уязвимый и неглубокий, расположен под углом к передовой. Как ты сам можешь убедиться, не защищает от летящих с той стороны снарядов. Ты должен знать пароль на обоих концах окопа, иначе тебя пристрелят. Днем обычно смотрят, кто идет, прежде чем открывают огонь, но лучше на это не рассчитывать. Ночью стреляют сразу. Пароль надо произнести достаточно громко, чтобы тебя услышали часовые, но и не слишком громко, чтобы не услышали на том берегу.

– И какой же пароль?

– Раньше был банка с маслом, а теперь Vittorio Emanuele, Re d’Italia[40]. Но это очень длинно, сам видишь, поэтому мы говорим «Верди».

– А если я забуду?

– Не забудешь.

– А вдруг? Слова так легко вылетают из головы.

– Скажи им, кто ты, произнести слова на итальянском как можно быстрее и молись.

Они двинулись по коммуникационному окопу. Лейтенант взвел курок револьвера, словно ожидал столкнуться с врагом. Через несколько минут они прибыли к Колокольне и обнаружили, что на них смотрит дуло пулемета.

– Пароль?! – услышали они, прежде чем увидели того, кто задал вопрос.

– Верди! – ответили они хором, возможно, это слово они произнесли более отчетливо, чем любое другое, ранее слетавшее с их губ, а потом прошли в Колокольню.

Услышали, как свистит ветер, словно они действительно поднялись на колокольню, причем не в большом городе, а на побережье, где постоянно дует ветер, посвистывая среди балок под ржавой железной крышей. Они увидели амбразуры, врываясь через которые ветер заставлял стволы винтовок и пулеметов петь как флейты. Однако в Колокольне царила жара, прохладный ветер не мог справиться с жаром солнца, заливающего лучами открытые пространства и через крыши нагревающего блиндажи.

– Я привел нового человека, – объявил лейтенант солдатам, которые стояли у входа в Колокольню. Потом повернулся и ушел, не сказав больше ни слова, даже не взглянув на курсанта, который боялся, что лейтенант его невзлюбил. Тот даже не спустил курок револьвера, помчался по окопу, напоминая кролика, боявшегося поднять голову. Завернул за угол и исчез.

– На сегодня он работу закончил, – проговорил один из солдат. – Теперь поест жареного мяса по-пьяченцки и будет дрыхнуть, пока не наступит ночь.

– И что с того? Мы пойдем купаться, – ответил другой. – Ты кто? – Он указал на курсанта.

Кадет почувствовал себя маленьким и испуганным, и, поскольку он на самом деле был маленьким и испуганным, решил показать солдатам, похоже, закаленным войной, что тоже не лыком шит, и ответил: «Я был на «Эвридике». С этого момента его только так и звали, пусть это было и женское имя, – даже после смерти.

* * *

Колокольня являла собой круглый железобетонный дот размером с арену для корриды в провинциальных городках. По периметру cortile[41] диаметром метров восемь располагались девять бункеров. Внутренний двор обычно использовали, чтобы позагорать и подышать свежим воздухом. Снаряды, попавшие в середину двора, убили бы всех вокруг, если бы его не отделяла от бункеров крепкая кольцевая стена из мешков с песком. Австрийцы каким-то образом прознали об этом, так что оставили попытки положить снаряд точно во двор.

Бункеры были бы разного размера, если бы их проектировали те, кто их впоследствии использовал. В Колокольне жили двадцать человек, Эвридика стал двадцать первым. В трех, служивших казармой, койки стояли почти вплотную. Бинокли, шинели, оружие, вещмешки висели на гильзах, вбитых в доски обшивки и потолочные балки. В центре каждого бункера располагался стол, на котором стоял фонарь. У стен под амбразурами для стрельбы стояли стулья, винтовки, ящики с патронами. В каждом помещении спали по семь человек. Как минимум семь всегда несли вахту, наблюдая за позициями австрийцев через амбразуры в семи бункерах. Временами четырнадцать человек, а то и все двадцать один стреляли, перезаряжали винтовки, перемещались из одной части укрепления в другую, таская с собой все три пулемета. При атаке противника, которой они опасались, их число следовало удвоить, чтобы каждую амбразуру обслуживали два человека: один стрелял, второй заряжал или мог занять место первого, если бы тот устал или выбыл из строя. Еще в одном бункере находились карты и телефоны, в другом – кухня, в трех хранились амуниция и боезапас. Лазаретом Колокольня похвастаться не могла, поскольку врач отсутствовал: носилки, хирургические инструменты и перевязочные материалы держали в одном бункере с картами. Самое сильное впечатление, конечно же, производил последний, девятый бункер, отведенный под отхожее место.

Очевидно, здесь заканчивался мир – на двух рядах грязных досок, лежащих над переполненной выгребной ямой. Многие предпочли бы умереть, чем дышать, слушать или смотреть в этом бункере. Любое животное, справляющее нужду в открытом поле, будь то лошадь, поднимающая хвост на бегу, или медлительная и бесстрастная корова, выглядело куда пристойнее, чем два десятка морщащихся, дергающихся, стонущих существ с бритыми головами и гнилыми зубами, которые изо всех сил пытались не свалиться в отвратительную массу, объем которой они же и увеличивали. Алессандро учился выживать в таких условиях, но процесс шел трудно. Он брал протирочную фланель у минометчиков, чтобы очищать доски, на которых приходилось балансировать, наклоняясь чуть вперед, чтобы не опрокинуться в выгребную яму: именно такая судьба постигла двух неаполитанцев, которые пытались дрочить друг дружке. Он заворачивал голову в одеяло, чтобы не видеть, не слышать, не обонять, чтобы его самого никто не видел. Когда Алессандро страдал на мостках, отчаянно пытаясь удержать равновесие, он представлял себе прогулку по Вилле Боргезе в прохладный ясный осенний день: он в лучшем костюме, под ногами тихо шуршит палая листва, чистый воздух бьет в лицо, словно мимо несется курьерский поезд. Некоторые солдаты пели, другие кричали от боли, кутаясь в шерстяные шлемы, изобретенные Алессандро. В этом месте слепота служила подспорьем, но и несла с собой немалый риск. Если кто-то затаил на тебя зуб и хотел отомстить, одного толчка бы хватило, чтобы отправить тебя вслед за неаполитанцами.