Ты сказала, что это сработает - Энн Гарвин

сразу и беспокойство, и восторг. Я не знала, что ответить дочери. Выходит, я научила ее спрашивать совета, а не слушать собственные желания? Мне хотелось сосредоточиться на том, что происходило непосредственно в эту минуту. Был ли у Гриффа интерес ко мне? Был ли у меня интерес к нему? Проснулась. Я проснулась.

– Я здесь недавно, а окружающий мир уже движется слишком быстро. Требует слишком многого.

– Именно так и происходит. Я думал, что буду здесь только для того, чтобы лечить, а теперь не могу представить, что вернусь к обычной жизни.

МЭДДИ: Ю-ху

Я: Сейчас не могу.

МЭДДИ: Грубо, мама

Я не ответила.

Когда Холли ворвалась в клинику, я складывала белье, стараясь по-буддийски спокойно воспринимать задержку с отъездом. Я только что решила связаться с Кэти по видеосвязи – мне хотелось увидеть ее улыбку, оценить цвет лица, успокоить себя. Я нашла место, куда пристроить телефон, но тут, точно в замедленной съемке, дверь со свистом распахнулась, возникло перепуганное лицо Холли и послышался ее пронзительный крик.

– Помогите!

Сейчас лицо Холли выражало меньше ярости на Сэм, зато больше панической надежды на неотложную помощь. Всегда язвительная и собранная, Холли тряслась, и это было шокирующее зрелище, но вместе с тем я чувствовала облегчение от того, что причиной этого конкретного кризиса была не я.

Дверь за ней захлопнулась, и на этот раз она громче закричала «Эй!», прижимая к груди одеяло. Грифф двигался с невозмутимой уверенностью, а ассистент обнял Холли за плечи и сказал:

– Сюда.

– Помогите, – сказала Холли.

Грифф с привычной осторожностью взял сверток, который Холли держала в руках, и положил на смотровой стол из нержавеющей стали. Со щелчком загорелся теплый верхний свет. Грифф аккуратно развернул мягкую ткань.

Холли стояла, заламывая руки, лицо у нее было белое, как бумажный стаканчик.

– Я не знаю, что произошло. Буквально минуту назад с ним все было в порядке.

– Расскажите подробно, – сказал Грифф.

– Я была в «Мире кошек», как и полагалось. Нужно было вымыть кастрюли. Раньше я играла с Пушистым Орешком в общей комнате. У меня никогда не было кошек. Я не знаю, как их гладить. Есть какой-то специальный способ?

Я посмотрела на сверток и сказала:

– Пушистый Орешек?

– Я прикоснулась к его спине, он перевернулся. Потом из него что-то вывалилось – огромный шевелящийся ком какашек.

– Шевелящийся ком?

– Из какашек, – с нарастающей громкостью сказала она.

Холли схватила меня за руки и с широко раскрытыми испуганными глазами произнесла:

– Это было ужасно. Он издавал это жуткое мяуканье, точно ему прищемили хвост дверью или вроде того. Я схватила первое попавшееся полотенце, завернула его и какашки. Я не смотрела. Я сразу принесла его сюда. Я не смогла найти тамошнего сотрудника. Я не смогла ее найти!

Я погладила Холли по плечам – я не делала этого со времен колледжа, когда она, будучи пьяной и на взводе, блевала в раковину после того, как выпила слишком много красного вина.

– Ты поступила совершенно правильно.

– Он издавал такие звуки.

– Но сейчас он затих. Ты поступила правильно.

– Он умер?

Я обняла ее за плечи, это было так приятно. Я сказала:

– Нет, конечно, он не умер. От какашек не уми- рают.

Я знаю, что сказала бы Мэдди, наблюдая за этой сценой. Она бы сказала:

– Мама, почему ты так добра с Холли, тогда как она так злится на тебя?

Ответ был таким простым. Мне хотелось, чтобы она снова полюбила меня. Я понимала, что это было жалко. Возможно, это было проявлением той странности, которая присуща нам, людям. Мы хотим быть членами клуба, в который нас не принимают. Возможно, в этом проявлялась моя почти отчаянная потребность нравиться, и вот этот человек дико, агрессивно не любил меня. Но когда Холли оказывалась уязвимой и нуждалась в ком-то, мне просто хотелось ее утешить, мне хотелось ее дружбы, потому что, несмотря ни на что, я все еще лю- била ее.

– Пойдем посмотрим на Арахиса.

– На Арахиса?

– На пса Кэти. Из-за которого мы здесь.

Я попыталась отвести ее в помещение, где тихо лежали Арахис и Лось, но она сопротивлялась. Молодая женщина в синей форме сказала:

– Она рожает. Пушистый Орешек стала мамой.

– Ну вот все и разъяснилось, Хол. Она была беременной.

– Он был беременным?

– Это она. Пушистый Орешек – кошка.

Холли уставилась на стол, на Гриффа и на котенка.

– Я тащила ее. Схватила, когда она рожала.

– И малыша ты тоже схватила. Хотя у них все хорошо, верно ведь? – сказала я.

Женщина улыбнулась и кивнула. Холли посмотрела себе на руки и содрогнулась.

– А так мерзко выглядело. И это был ребенок? Дети не мерзкие.

Грифф рассмеялся.

– Если такие вещи вам в новинку, они определенно кажутся мерзкими.

– Я чуть не потеряла сознание, – перебила его Холли.

– Ладно. Тогда присядь.

Я подвела Холли к высокому табурету.

– Ты так хорошо держалась, когда рожала Мэдди.

Я оцепенела от удивления. Я так желала получить от Холли толику чего-то хорошего, но когда это случилось, была поражена.

Кэти была у моей постели и позвонила Холли, чтобы та привезла ей сменную одежду на случай, если придется остаться на ночь. Холли появилась в самый неподходящий момент. Именно тогда, когда Мэдди выскользнула из родовых путей в руки врача, а за ней последовали плодные оболочки.

Но потом она ушла.

– Ты держалась так достойно. Вокруг было так мокро. Все кругом. Точно океан.

– Это лишь один из способов описать это.

Холли покачала головой.

– Столько всего. Влажность, боль, разрывы. Это было выше моих сил. Кэти осталась рядом с тобой. Держала тебя за руку, помнишь? Мне надо было уйти.

Я столько лет думала, что она ушла из-за безразличия. Теперь, понимая, что Холли была подавлена, а не отчуждена, я хотела успокоить ее, сказать, что все в порядке. Это стало бы потрясением для кого угодно.

– Я помню, ты принесла мне «на потом» два бутерброда с ростбифом.

– Я собиралась положить их и уйти, но оцепенела. Я хотела остаться, но была бесполезна. Ты не знаешь, но в коридоре у меня сильно закружилась голова, и мне пришлось лечь на каталку. Меня поднимали с нее. Она требовалась для операции. Меня вырвало в стаканчик с кофе.

– Я понятия не имела.

Это прозвучало скептически, но я действительно ничего не помнила. Во время родов мне ставили обезболивающие, и я не понимала, что происходит вокруг. После у меня не было времени подумать