Последний единорог - Питер Бигл

– Вот потому-то… – сказала Она, и он понимал на какой вопрос Она отвечает. Он лежал очень тихо надеясь, что, когда проснется поутру, сможет вспомнить, хотя бы как прекрасны ее уши. Она спросила: – Теперь ты настоящий смертный волшебник. Ты хотел этого, счастлив ты теперь?

– Да, – отвечал он, довольно улыбаясь. – Я не бедняга Хаггард и не потеряю счастья, обретя его. Но волшебники бывают разными, есть белая магия и черная, и бездна оттенков серой между ними, я вижу сейчас, что все это одно и то же. Решу ли я быть тем кого люди называют мудрым и добрым волшебником – помогать героям, расстраивать козни ведьм наказывать злых господ и неразумных родителей, вызывать дождь, лечить сибирскую язву и ветрянку снимать кошек с деревьев, – или я выберу реторты, полные эликсиров и эссенций, порошков, трав и ядов, фолианты тайных наук в переплетах из кож, которые лучше не называть, грязноватый туман, сгущающийся в палате, лепечущий в нем сладкий голос – жизнь коротка, и многим ли смогу я помочь или навредить? Ко мне, наконец, пришла сила, но мир по-прежнему слишком тяжел для меня, хотя мой друг Лир, возможно, думает иначе. – И он вновь довольно печально рассмеялся во сне. Она сказала:

– Это верно. Ты человек, а что может сделать человек? – Голос ее был странно скован и тих. Она спросила: – А какой путь ты выберешь? Волшебник рассмеялся в третий раз: – Ну, конечно, это будет добрая магия, ведь вам она больше понравится. Не думаю, чтобы мне удалось увидеть вас снова, но я попробую делать то, о чем вам было бы приятно узнать. А вы – где будете вы до конца моей жизни? Я думал, что вы уже вернулись в Свой лес.

Она полуотвернулась, от внезапного звездного света ее плеч весь этот разговор о магии встал комом в его горле. Мотыльки, комары и другие ночные насекомые, слишком крохотные, чтобы представлять собой что-нибудь, плясали вокруг ее светящегося рога, и от этого Она не казалась глупей, напротив, поклопение ей делало их мудрыми и красивыми. Котик Молли терся о передние ноги единорога.

– Другие ушли, – сказала Она. – Они поодиночке разбрелись по своим лесам, и увидеть их людям будет так же трудно, как если бы они все еще были в море. Я тоже вернусь в свой лес, но теперь я не знаю, смогу ли я жить спокойно там или где-нибудь еще. Я была смертной, и какая-то часть меня все еще смертна. Меня переполняют слезы, желания и страх смерти, хотя я не могу плакать, ничего не хочу и не могу умереть. Теперь я не такая, как все, ведь не рождался еще единорог, который может жалеть как я. Я жалею.

Как ребенок великий маг Шмендрик закрыл лицо руками.

– Мне жаль, мне очень жаль, – пробормотал он в кулак. – Я причинил вам зло, как Никос тому единорогу, пусть из добрых побуждений, и не более, чем он, я могу изменить это. Мамаша Фортуна, Король Хаггард и Красный Бык, вместе взятые, были к вам добрее меня. Но Она мягко ответила ему:

– Мой народ вернулся в этот мир. Никакая печаль не будет жить во мне дольше, чем эта радость, кроме одной, и за нее я тоже благодарю тебя. Прощай, добрый волшебник. Я попытаюсь вернуться домой.

Она беззвучно исчезла, Шмендрик не спал, а котик с изуродованным ушком одиноко мяукал. Повернув голову, он увидел трепет лунного света в открытых глазах Короля Лира и Молли Отравы. Так молча пролежали они до утра.

На рассвете Король Лир поднялся и оседлал коня. Прежде чем вскочить в седло, он сказал Шмендрику и Молли:

– Я бы хотел, чтобы когда-нибудь вы навестили меня.

Они согласились, но Лир медлил, теребя пальцами уздечку.

– Она приснилась мне сегодня! – сказал он. Молли вскрикнула: – Да, и мне!

А Шмендрик открыл было рот и закрыл его. Король Лир хрипло сказал:

– Ради нашей дружбы, пожалуйста, скажите, о чем вы с ней говорили. – Холодными пальцами он крепко схватил их за руки. Шмендрик слабо улыбнулся в ответ: – Милорд, я так редко запоминаю сны. Мне кажется, мы говорили только о пустяках, как обычно – серьезно о ерунде, пустяках и суете… – Король отпустил его руку и обратил свой смятенный взор на Молли.

– Я этого никогда не скажу, – странно покраснев, сказала она с легким испугом. – Я помню, но я никогда и никому не расскажу этого, даже вам, милорд. – Лир отпустил ее руку и взвился в седло так яростно, что его конь, по-оленьи протрубив, прянул на дыбы в лучах рассвета.

Но Лир твердо сидел в седле, глядя вниз на Молли и Шмендрика столь же тяжело, безнадежно и мрачно, как если бы он, а не Хаггард царствовал все ушедшие долгие годы.

– Она ничего не сказала мне, – прошептал он. – Вы понимаете? Совсем ничего не сказала.

Потом его лило смягчилось, словно лицо Хаггарда на башне, когда в приливе теснились единороги. В это мгновение он был опять тем же молодым принцем, любившим сидеть на кухне вместе с Молли. Он сказал:

– Она смотрела на меня. В моем сне Она смотрела на меня и молчала.

И он уехал не попрощавшись. Они следили за ним, пока Лир не скрылся за холмами: прямой, печальный всадник, возвращающийся домой, чтобы быть королем. Наконец Молли сказала: – Бедняга. Бедный Лир. – Что же, не такой уж он бедный, – отвечал волшебник. – У великих героев должны быть и великие печали или половина их доблести остается незамеченной. Это тоже часть сказки. – Но в голосе его звучало сомнение, и он нежно положил руку на плечи Молли. – Любовь к единорогу не может быть нечастьем, – сказал он. – Должно быть, это самое большое счастье, только самое трудное.

Потихоньку он прижал ее к себе и спросил: — Ну, а теперь ты скажешь мне, что Она тебе говорила? – Но Молли Отрава лишь рассмеялась и качнула головой так, что волосы ее рассыпались по плечам, и она была прекраснее Леди Амальтеи. Волшебник сказал: – Ну хорошо, тогда я снова найду единорога, и, может быть, Она сама мне все скажет. – Он повернулся, чтобы позвать лошадей. Молли, молчала, пока он седлал свою лошадь, но как только он подошел, к ее коню, она прикоснулась к его руке.

– Ты думаешь… ты действительно надеешься, что мы сможем найти ее? Я кое-что забыла ей сказать.

Шмендрик глянул на нее через плечо. В лучах утреннего солнца его глаза светились веселой зеленью травы, но время от времени, когда он заходил в тень коня, в них появлялась глубокая, прохладная и горьковатая зелень сосновых иголок. Он ответил:

– Я боюсь этого, потому что мне страшно за нее. Это будет значить, что она стала скитальцем, это участь людей, а не единорогов. Но я надеюсь, конечно, я надеюсь. – Потом он улыбнулся Молли и взял ее за руку. – Ну раз мы с тобой должны теперь выбрать одну из многих дорог, ведущих в конце-то концов в одно и то же место, может быть, наша дорога пересечется с той, по которой пошла она. Быть может, мы ее никогда не увидим, но где она была, узнаем всегда. Теперь в путь. Едем.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});