Сезон долгов - Елена Хорватова

Вечером Ася долго ждала Дмитрия Степановича, но его все не было и не было. Вернулся он совсем поздно и был, как и накануне, слегка навеселе, источая запахи вина и дорогого табака.

«Что ж, у человека своя жизнь, – подумала Ася, – и глупо было бы надеяться, что он из-за моего появления забросит собственные дела, откажется от всех привычек и станет с утра до ночи заниматься расследованием. Тем более, вчера Дмитрий Степанович был именинник, почему бы ему не погулять? Надо сказать спасибо, что, рискуя репутацией, он приютил беглую каторжанку. Нельзя же требовать слишком многого...»

Но, как оказалось, адвокат по вечерам вовсе не развлекался.

– Анастасия Павловна, вы уделите мне полчаса времени? – спросил он, едва переступив порог гостиной. – Мне удалось переговорить с нужными людьми, собрать кое-какие сведения, и теперь я хотел бы задать вам пару вопросов.

Пригласив гостью в свой кабинет, Колычев прежде всего плотно задернул там шторы.

– Я обнаружил, что за мной следят. Пока не знаю, кто и с какими намерениями, но осторожность не помешает. Пусть то, что происходит в моем доме, останется тайной для стороннего наблюдателя. И вас, Анастасия Павловна, я покорнейше прошу на улицу не выходить и даже из окон не выглядывать. Это в целях вашей же безопасности.

– Что ж, эта тюрьма поуютнее Мальцевской каторжной, – грустно усмехнулась Анастасия.

– Давайте договоримся, что мой дом для вас не тюрьма, а укрытие, – не смог не заметить Колычев. – А теперь перейдем к нашему делу. Расскажите-ка мне поподробнее, какие отношения у вас были с вашим деверем Ксенофонтом Покотиловым.

Глава 14

Как оказалось, брат Никиты Ксенофонт был своим человеком в доме, что называется, дневал и ночевал – Никита чрезвычайно высоко ценил родственные связи и привечал у себя всю родню, а родного братца тем более. Когда-то матушка братьев Покотиловых взяла перед смертью слово с Никиты, что он не оставит младшенького своими заботами. И он это слово свято держал...

Братья были очень близки. Но женитьбу Никиты на Анастасии Ксенофонт не одобрил и даже не считал нужным особо скрывать свою неприязнь к невестке. Несмотря на большое приданое, взятое Никитой за женой, его брату Анастасия казалась совсем неподходящей парой для промышленника Покотилова – легкомысленная пустая бабенка, в разумный возраст еще не вошла, на уме одни наряды и гулянки, наплачется еще с ней Никита, ой наплачется...

Ксенофонт, бывая в доме брата, все время норовил к чему-нибудь придраться – то пыль на шкафу углядит, то пирог ему покажется похожим на подошву, то соленые огурцы не удадутся – соли много, а смородинового листа и хрена мало...

– Н-да, какая хозяйка, такое и хозяйство! – говорил он, злобно косясь на Анастасию. – За прислугой приглядеть некому, вот все и идет в вашем доме валиком.

– Ты, Ксеня, мою хозяйку не обижай, – урезонивал его Никита. – Молодая еще, пообвыкнется.

– Да когда ей на хозяйстве обвыкаться? Только наряжаться да по городу подолом мести. А дома хоть трава не расти. Вот матушка наша, помнишь, братец, та хозяйкой была первостатейной! Огурцы самолично солила, бочками... Бывало, крышку с бочки собьешь, так запах пойдет – аж слюнки текут. А это что?

И Ксенофонт с раздражением бросал на стол надкусанный огурец.

Асе было так обидно, что она частенько тайком плакала после визитов деверя в ее дом из-за придирок и непонятной ненависти Ксенофонта...

Когда Ксенофонт появился в доме родственников после смерти Никиты, он сразу набросился на Асю с самыми жестокими упреками, обвинял ее в убийстве и вообще возводил какую-то дикую напраслину – будто бы у нее имелся любовник, ради которого она и погубила мужа.

– Вы письма от хахаля ее поищите, – требовал он у полицейских. – Знаю, где-то здесь, в доме, она письма те прячет, змея подколодная. Ищите, ищите, господа полицейские! На то вам и власть дадена.

Самое странное, что невесть откуда взявшиеся письма действительно нашлись...

– Анастасия Павловна, подскажите, каким бы образом нам достать бумагу, написанную рукой Ксенофонта Покотилова? – спросил Колычев. – Любую бумагу, письмо, счет, денежную расписку – лишь бы был образец его почерка.

– А ничего доставать не надо, у меня такая бумага есть, – тихо ответила Ася и достала какой-то помятый и потрепанный листок. – Я получила это письмо от него на каторге и специально забрала с собой при побеге, чтобы когда-нибудь швырнуть Ксенофонту в лицо.

Ксенофонт писал, что передает невестке горячий привет на каторгу, где ей самое место, так как она есть убийца и злыдня, и жаль что так мало ей дали за загубленную душеньку Никиты – всего шесть лет. Но Бог все равно правду видит и, придет срок, накажет ее еще сильнее. А Ксенофонт, как христианин, готов подать каторжанке милостыньку в честь Христова праздника и прилагает к своему письму три рубля...

Колычев бережно разгладил смятый листок и вложил его в папку.

– А для чего вам это нужно, Дмитрий Степанович? – поинтересовалась Анастасия.

– У сыскного агента, который был тогда на месте убийства, случайно сохранилось одно из писем, написанных якобы вашим возлюбленным. Хорошо бы узнать, кто их настоящий автор.

– Неужели Ксенофонт их сам и написал? – поразилась Ася.

– Это было бы весьма неосмотрительно с его стороны, – хмыкнул Колычев, – но чего только не бывает. Ксенофонт теперь проживает в вашем особняке на Пречистенке, получив его вместе с другой семейной недвижимостью после смерти брата и суда над вами. Что и говорить, трагедия, случившаяся в вашем доме, была для него весьма небезвыгодна. А алчность порой толкает людей на совершенно необъяснимые поступки.

– Господи, Господи! – Анастасия схватилась за виски. – Неужели он убил Никиту, чтобы теперь сидеть за его письменным столом, пить из его чашки и спать на нашей постели?

– В этом нет ничего невозможного. Но пока мы можем говорить лишь о том, кто написал и подбросил в вашу комнату компрометирующие письма. Однако я распоряжусь, чтобы мои помощники собрали сведения о состоянии финансовых дел Ксенофонта Покотилова накануне убийства Никиты и о том, как он распорядился полученным наследством. Такие сведения могут представлять интерес.

Наутро в дом Колычева был доставлен пакет, содержавший отчет его агента Володи о слежке за таинственным фабричным.

Володя своим круглым ученическим почерком подробно описывал, как, переодевшись старушкой, появился у ограды Зачатьевского монастыря и взял под наблюдение означенного субъекта, откровенно не сводившего глаз с дома господина Колычева и даже не заметившего, что и у него самого появился «хвост». Для удобства Володя присвоил объекту наблюдений кличку «Картуз».

«Увидев, как господин Колычев покинул свой дом и на извозчике отправился в адвокатскую контору, «Картуз» тоже взял извозчика и поехал следом. Так как третьего извозчика для меня не было, мне пришлось бегом бежать на Пречистенский бульвар, коротким путем, через переулки и проходные дворы. Успели на бульвар мы все почти одновременно, ведь у Пречистенских ворот извозчику быстро не развернуться, там всегда толкучка.

У адвокатской конторы господин Колычев отпустил экипаж и прошел внутрь.

«Картуз» тоже отпустил извозчика и устроился на бульваре, где купил у торговки два стакана семечек. Скамью он выбрал с видом на двери адвокатской конторы и наблюдал за всеми входящими и выходящими, лузгая семечки. Он сильно замерз и дважды пил горячий сбитень, покупая его у проходящего сбитеньщика, но с бульвара не отлучался. Когда часа в три пополудни господин Колычев покинул контору и направился к Арбатским воротам, «Картуз» проследовал за ним.

На площади у фонтана мы все один за другим взяли по извозчику и гуськом, следом за господином Колычевым, поехали на Никольскую в «Славянский базар». В ресторан «Картуз» не входил, поджидал господина Колычева снаружи, подкрепляясь пирогами, купленными у уличного разносчика.

Вечером, когда господин Колычев покинул ресторан, «Картуз» проследил за ним до самого дома в 3-м Зачатьевском переулке, побродил там еще с полчаса, потом взял извозчика до Плющихи, где вышел из экипажа, расплатился и скрылся в трехэтажном деревянном доме в 4-м Ростовском переулке, откуда более не выходил.