После измены. Буду счастлива снова - Анита Кароль

Руслана так били втроем, он не сдавался, силы были неравны. Я вскрикивала поневоле и закрывала лицо ладонями, но снова убирала их, нужно знать, как все было. Потом его заставили достать телефон.

Наверное, хотели, чтобы он мне позвонил, сказал, что по делам уезжает, или еще что, но увидев, что он не набирает номер, а пишет, один из амбалов выхватил смартфон из рук и зашвырнул его в снег.

− Хороший смартфон, столько в снегу провалялся, − восхищается Дмитрий, который с нами смотрит видео. — О, я вот этого, лысого третий день вижу, он тачку припарковал почти вплотную к подъемнику, и все высматривал кого−то, я еще подумал, как лысина не мерзнет.

− А я этого знаю, − стискивает зубы Герман, показывая на того, кто стоял в стороне. — Кислицин, он в мэры нашего городка метит. А ставить его не хотят, предложили занять должность Руслану твоему, он реально городок отстроил за четыре года, и даже озеленил. Ясно, из−за чего весь замут. Выбивать письменный отказ будут.

Или убьют… льдом сковывает мои руки и ноги, при этой мысли. Сознание пытается оставить меня, но держусь из последних сил. Кое−как отвечаю на вопросы полиции, Герман помогает написать заявление, потом везет меня к себе домой.

Я так устала, но спать не хочу, боясь упустить время. Сижу в кухне, гипнотизируя телефон. Сказали, что сразу позвонят, если найдут моего мужа.

− Иди к Лёве, приляг. Надо поспать, − уговаривает Эля, которая тоже сидит рядом, то наливая чай, то просто обнимая и успокаивая. — Утро уже скоро.

− Ты иди, я еще посижу… они же звонить будут.

− Дозвонятся, не бойся. Идем, а то я тебе укольчик со снотворным поставлю, тогда проспишь сутки.

Она пугает, я знаю. Но может так сделать. Покорно иду к сыну в спальню, укладываюсь рядом с малышом. И молюсь. Пока не проваливаюсь в суматошную липкую дрему.

Позвонили только вечером. Сутки прошли, как Руслан пропал. В доме Германа и Эли собрались все, кому не равнодушна судьба Руслана. Ходят молча, как тени, или сидят. Женщины готовят на всю ораву ужин. Даже детишки играют тихо, или жмутся к нам.

Звонят на мой телефон, Герман вперед меня успевает взять. Слушает, сдвинув черные брови, а мы все застыли, глядя на него. Ничего хорошего он не услышал, раз не появилась улыбка на напряженном лице.

− В город надо ехать. На опознание…

Дальше я не слышу, меня будто мешком оглушили и выключили свет.

Глава 40

− Герман! Кто же так новости сообщает? — сначала слышу голос Элины, и сразу резкий запах нашатыря. — Катюша, давай, приходи в себя… надо тебя осмотреть, мне кажется, что ты…

− Я здесь, − шепчу, прокашливаясь. — Руслан…

На глаза набегают слезы, сердце щемит, кладу руку на грудь. Думать не хочу о плохом.

− Мы уже опознали, по фотографии, из полиции прислали. Это он.

От слов Эли снова накатывает тьма, руки−ноги отнимаются будто.

− Да жив он! — гаркает Герман. — Просили приехать и опознать живого, но сильно избитого. В больнице он городской. Эх, Эля, на меня ругаешься, а сама чуть снова Катю в обморок не отправила.

Я привстаю. Ехать надо. Я в гостевой комнате, на кровати лежу, поэтому так тихо, детей не слышно. Эля не дает сразу встать с кровати, считает пульс, задает вопросы.

− Голова не кружилась в последнее время? Не тошнило? На соленое не тянет, или на колбасу, например? Когда были критические дни?

− В этом месяце не было еще… забыла, когда должны. Дома календарик есть, там отмечаю.

Вдруг вспоминаю, что на яблоки тянет, причем хочется их подсолить. И пару раз поташнивало, я думала, что стресс, мы с Германом готовили базу к открытию лыжного сезона, работы было много, боялась, что не успеем.

− Яблоки соленые, говоришь? — смеется сестра мужа. — Ну, кажется мама Ника дождалась внученьку! Поехали, обрадуем папашку.

Я не верю своим ушам. Не может быть… или может?

− Как обрадуем? Руслан в сознании? Как он? — я готова сейчас же бежать к любимому.

− Все нормально, в сознание пришел, всех помнит, все видит. Правда одним глазом, второй заплыл, − успокаивает меня Герман, подавая руку и помогая встать. — Вот только маму Нику надо дома оставить, а то снова приступ случится. Или истерика.

Мы выходим из комнаты, я шепчу Эле, чтобы не сказала маме Нике о предполагаемой беременности, нужно удостовериться сначала.

− Сдашь анализы в городской больнице, там видно будет, − успокаивает меня.

Мама Руслана просилась с нами, всхлипывая и вытирая платочком мокрые глаза. Она все причитала — за что нам такое, мой сыночек никому зла не сделал. Эля пригрозила ей, что уложит в соседнюю с Русланом палату, если не успокоится.

− Мам, ну вот куда тебя такую? Руса расстраивать? Успокойся, все нормально. Через месяц его мордашка заживет. Главное — он жив! А ты лучше мальчишек спать уложи, расхулиганились.

− Я помогу, − подхватывает на руки Данилку младшая сестра, Алина. — И уложу, и приберусь. А вам удачи!

Мы собрались выезжать, но мама Ника стала беспокоиться, что с отоплением что−то не то в нашем доме. На улице мороз и нужно было проверить, все ли работает, пришлось заехать домой. Без Руслана дом осиротел будто, нет его громкого веселого голоса, нет смеха. И самого нет, огромного и сильного.

Герман проверяет котел, все работает исправно и в доме тепло.

− Может, подождем до утра? — вдруг говорит Эля. Она зевает в кулак, устала.

Да все устали.

− Да можно, нас все равно не пустят в больницу ночью, − поддакивает Герман и смотрит на меня.

Он почти не спал за двое суток. То искал моего мужа, то помогал полиции. И до города путь не близкий. Я сдаюсь.

− Давайте поспим. Руслану, наверное, снотворное дали, так что…

Думала, не смогу заснуть,