Тайна масонской ложи - Гонсало Гинер

Подобное отношение к происшедшим трагическим событиям отнюдь не свидетельствовало о черствости людей и безразличии к чужому горю — этого, конечно же, никто не мог пожелать другому. Просто таким образом в безобидной форме выражалось недовольство теми привилегиями, которые в течение уже многих лет постепенно присваивал себе правящий класс, обделяя при этом народные массы.

— Нам бы их проблемы! — говорила на рынке одна женщина другой. — Я слышала, что один лишь герцог де ла Инфантадо владеет в Мадриде двенадцатью большими дворцами и особняками, а еще в его огромных имениях по всей Испании насчитывается более тридцати шести тысяч овец.

— Да что ты мне рассказываешь, — подхватывала ее собеседница, которой тоже не терпелось излить душу, — когда я сама из Андалусии и знаю, что у герцогов де Мединасели, де Альба и де Осуна там больше восьмисот тысяч фанег[11] земли. — Эта женщина была не такой осторожной, как первая, и ее громкий голос раздавался на весь рынок. — Лишь на малую долю этого богатства могли бы прожить сотни семей — те, которые работают в поле и затем продают то, что вырастили. Так что, как видишь, одним все, а другим — ничего.

Два человека с внешностью иностранцев, стоя неподалеку от этих женщин, внимательно слушали их разговор. Они несколько последних дней просидели в одном доме, даже носа не высовывая на улицу, однако их запасы еды в конце концов закончились, и они, выйдя этим утром на рынок за покупками, прислушивались к разговорам по поводу недавних взрывов.

Эти двое купили столько продуктов, чтобы можно было еще несколько дней никуда не выходить, и затем отправились в свое убежище, обсуждая по дороге полученные в ходе этой вылазки впечатления.

— Когда мы выполним все поручения Уилмора, что тогда, по-твоему, произойдет?

— Я могу только предполагать, однако мне кажется, что произойдет именно то, о чем мы столько раз говорили на собраниях нашей ложи и что является главной задачей нашего братства, — революция, которая установит в прогнившем обществе новые порядки. Я думаю, что наши самые влиятельные братья скрытно уже работают над подбором как можно большего числа подходящих людей, чтобы поставить их на самые важные посты, когда придет время разрушить нынешнюю систему. Тогда именно наше славное масонское общество возглавит тех, кто будет устанавливать новый порядок, основанный на тех принципах и законах, которыми мы сейчас руководствуемся.

— Если это произойдет, то, учитывая важность данных нам поручений, мы с тобой будем играть при новом порядке ключевые роли.

— Я уверен, что именно так и будет. Однако сейчас поднялась такая суматоха, что нам нужно будет выждать некоторое время, прежде чем снова начать действовать. А пока что хорошо бы нанести визит послу Кину и спросить его, не знает ли он, по чьему доносу был арестован наш Великий магистр Уилмор.

— Да, неплохо бы к нему сходить. И кто бы ни был этот доносчик, он поплатится за свой поступок, потому что из-за этого утратил право на жизнь.

Услышав это заявление, второй масон вернулся к их недавнему разговору о странном плане, который его товарищ предложил ему еще несколько дней назад, а он не хотел быть к нему причастным.

— Я так и не понял, чего ты хочешь добиться этой завершающей церемонией, которую намереваешься провести, когда мы выполним все данные нам поручения. Насколько я помню, среди наших ритуалов нет ничего подобного. — Увидев, что его собеседник собирается ему что-то возразить, он поспешно добавил: — Я хочу, чтобы ты знал: я не желаю в этом участвовать.

— А придется! Судьба связала нас одной веревочкой, и ты не сможешь отказаться от завершающей церемонии, которую я предлагаю провести. Это будет своего рода ужин с почетным гостем — моим Господином. Именно ему мы посвятим свою месть, и, можешь мне поверить, ты будешь рядом со мной — хочешь ли ты этого или нет. Уилмор не давал нам такого поручения. Я знаю. Это моя собственная затея.

Отец Раваго решил не принимать этим утром никаких посетителей, поскольку то недолгое время, которое оставалось между утренней мессой — с участием короля и королевы — и полуднем, он хотел использовать для чтения многочисленных писем и документов, ежедневно попадавших к нему на стол.

Этим утром — как и в любой другой вторник — он исповедовал королеву. Из всех его занятий именно это, как он сам себе мысленно признавался, приносило ему больше всего удовлетворения. «Да и как же может быть иначе, — подумал он, вернувшись к себе в кабинет, — если благодаря этим исповедям я при монаршем дворе единственный человек, который знает о сокровенных мыслях, душевных страданиях и тайных желаниях королевы?» Через решетчатое окошко исповедальни королева, забыв о монаршем статусе, открывала священнику свое сердце, как самая обычная женщина.

Впрочем, Раваго как исповедник королевы не всегда ограничивался лишь утешением ее души, потому как королева время от времени обращалась к нему за помощью, и это не касалось духовной сферы. Например, не далее как сегодня утром Раваго, утешая королеву, переживавшую по поводу своей неспособности родить королю наследника, рекомендовал ей кое-какие снадобья и эликсиры, которые могли бы помочь ей в этом важном деле.

Очень часто на исповедях королева признавалась — причем без особого раскаяния, — что люто ненавидит Исабель де Фарнесио, мачеху своего супруга, за радость, которую та испытывает из-за бесплодия королевы, потому что такая ситуация дает возможность ее родному сыну Карлосу, правящему в настоящее время в Неаполе, взойти на испанский престол, когда ее пасынок — нынешний король Испании Фердинанд VI — умрет, не оставив после себя наследника.

Раваго знал, что таила душа доньи Барбары. Ее внешняя кротость являлась отражением осознания ею своего довольно шаткого положения при дворе, причиной чего, по-видимому, было то, что она иностранка (это очень не нравилось простым испанцам), что не может родить королю наследника и что проявляет нетерпимость к придворным дамам, затмевающим ее своей красотой. В общем, как бы то ни было, для Раваго возможность быть в курсе прегрешений королевы, а также и прегрешений короля, которого он исповедовал каждую среду, являлась особой привилегией, дававшей ему немало выгод.

Быть королевским исповедником для Раваго означало иметь доступ к самой разнообразной информации относительно ситуации в Испании и управления этой страной. Кроме того, давая монарху советы в духовной сфере, он умело перемежал их советами относительно государственных дел.

Раваго знал короля Фердинанда как человека намного лучше, чем кто-либо другой. Именно поэтому он понимал, что для подталкивания короля к принятию того или иного решения ему нужно предварительно дать ясные, вразумительные объяснения и — в большинстве случаев — не раз и не два повторить их, чтобы королю не составило труда их понять. Раваго даже рекомендовал своему другу маркизу де ла Энсенаде во время встреч с королем, ведя разговор о необычайно важных и сложных государственных делах, излагать информацию лишь в самых общих чертах, вести себя, как актер на театральной сцене, а его объяснения должны звучать понятно и доходчиво. Если короля удавалось хотя бы в общем заинтересовать предлагаемой идеей, следовало подключать уже его супругу, Барбару Браганскую, и Раваго. Совместными усилиями они наконец добивались полного согласия короля, восхваляя при этом его как хорошего монарха и защитника своих подданных.