Стены Иерихона - Тадеуш Бреза

Кристина, не подумав, бухнула, что да.

Костопольский покачал головой.

- Самое паршивое, что на легальные партии ни у кого нет аппетита. Я-то знаю.

Он умолк, не высказал своей мысли до конца. Вокруг женщины-кровь с молоком, а ты живи с призраком, вот что такое санация, если уж кто хочет в образной форме охарактеризовать ее идеологию. Он бросил еще одну общеизвестную истину:

- Только религия способна выкорчевать суеверия, рационализм-никогца.

Кристина пошла в наступление:

- Так мы-суеверие?

Он не возразил. Так уж случилось, что сегодня вечером все неприятные для себя истины ей приходилось изрекать своими собственными устами. Наперекор такому стечению обстоятельств она торжественно заявила:

- А я вам объявляю, что мы-религия!

Костопольский молчал.

- Разве неправда? - Кристина потребовала помощи от Ельского. - При тайте же, что мы-религия, и признайте также, что мы в последнее время немножечко обратили вас в нашу веру.

- В последнее время? - вслух размышлял Костопольский.

Перевел взгляд с Ельского на Кристину, затем снова на молодого человека. Пара, не пара? - попытался он разобраться в их отношениях, [[ара! - решил Костопольский и улыбнулся Кристине. - Мне кажется, - заявил он наконец, опустив голову, словно старался откуда-то с самого дна памяти вытащить какое-то воспоминание, - вы, господин Ельский, всегда были немножечко националистом.

Ничего подобного. Но хотя Ельский и подумал так, у него даже не дрогнули губы. Он знал, чем обосновывал Костопольский свое суждение-его первыми шагами в министерстве. Для тогдашнего начальника отдела кадров каждый вновь принятый был подозрителен. А поскольку в те времена эндеция считалась самой подозрительной ориентацией, Ельский и показался ему-пока он с изумлением не убедился в том, что в корне ошибся, - скрытым националистом, о чем он и оставил соответствующую запись в деле. И хотя Ельский вел с Костопольским разговоры лишь на служебные темы, Костопольскому, видно, показалось, что от них попахивает левизной. Он сопоставил это с персональными данными, и тогда Ельский представился ему человеком со светлой головой, думающим парнем, хотя тот просто-напросто высказывал банальности-в неожиданной для Костопольского манере. И вот теперь опять высосанное из пальца мнение бывшего начальника отдела кадров-видно, о последующих, опровергавших их, Костопольский забыл, принесло Ельскому выгоды. Он вырос в глазах Кристины.

- Ну, - крикнула она, - теперь я все поняла, и вам незачем признаваться.

И протянула министру руку.

- У меня есть свидетель.

С отвращением, вызванным тем, что он с помощью лести подбирает ключи к Ельскому, фигуре такой незначительной, Костопольский процедил:

- В те времена, когда мы работали вместе, позиция господина Ельского казалась мне достаточно смелой, сегодня она уже не шокирует, а завтра, возможно, шокировать будет любая.

Он не мог отделаться от неприятного ощущения, что унизился до подобных слов. Они прозвучали печально.

- О! Какое же отчаяние в вашем тоне! - Кристина встревожилась. Она подумала, что Костопольского пугает его судьба при будущих порядках. Кристина полагала, что вправе его утешить. - А вы у нас на очень хорошем счету.

Это вышло так по-детски, что Костопольский перевел все в шутку.

- Стало быть, у вас я могу рассчитывать на покой?

Она не поняла и полезла дальше.

- Даже на большее, на пост. - Она очень серьезно сообщила ему о такой перспективе.

И тут Костопольский вдруг обратился к Ельскому.

- Что с паспортом? - спросил он и зло посмотрел прямо в глаза Ельскому, скривил губы, словно улыбался, процедил сквозь зубы: - Мне надо немного проветриться, отдохнуть, раз уж я получил от вас, Кристина, такое обещание.

Ельский смутился, он еще не принял решения, но теперь уже поздно хитрить. Костопольскому не нужен обычный паспорт, который Ельский совал ему в руки. Ему хотелось дипломатический. На каком основании?

- Вы позабыли, - и в голосе его прозвучал упрек.

Он хорошо знал, что это не так. Нелегко позабыть Костопольского, который подбивает на злоупотребление. Зачем он ему открылся! Ельский пытался еще хотя бы на секунду оттянуть ответ. Как неделю назад. Тем самым он укреплял у бывшего министра уверенность в том. что что-то удастся сделать.

- Позабыл! - вмешалась Кристина и, негодуя на подобную рассеянность, надула губы: - Как же можно.

Ельский чувствовал, что сейчас ему, во всяком случае, никак нельзя возвращаться к существу дела. И вообще иначе, кроме как с глазу на глаз с Костопольским. Почему же он сразу его не отшил? Когда только спустя какое-то время говорят "нет", то уже в этом есть частичка обещания. Что-то, позволяющее надеяться. Теперь он расплачивался за свою мягкотелость и услужливость.

- У меня были кое-какие трудности! - начал Ельский.

Но Костопольский преградил путь всем подробностям. Боже милостивый, он еще, пожалуй, скажет, что они связаны с его особой.

- Меняют форму печати, чиновник, ставящий подпись, заболел, бланки кончились! - он пренебрежительно махнул рукой.

И не спускал с Ельского своих цепких глаз, не позволяя ему проронить и слова.

- Загляните ко мне завтра, - предложил он, потом задумался, жестом попросив помолчать, делая вид, что вспоминает, свободен ли, а ведь ради этого паспорта он бы все бросил. Свободен! И Костопольский повторил: - До десяти я не выйду из дому.

Ельский старался сократить поездки в город. Попытался договориться о встрече до работы.

- Отлично! - сказал он. - Ничего, если в половине девятого?

Костопольский пожал плечами. Любезно договаривается о часе, когда придет отказывать! Он разозлился. Как бы не так, его всего трясло от ярости. Подмажу, а заставлю! Он презрительно посмотрел на Ельского, словно сопротивление, которое тот оказывал, говорило о низости его натуры.

- А помимо того у вас никаких трудностей нет? Точно нет? С самим собой?! - спросил он неприязненным тоном, в котором слышались какие-то намеки, угрозы, предостережения. И добавил: - Во всяком случае, до отъезда вы можете располагать мной.

Костопольский ушел. Ельский вдруг почувствовал себя брошенным. Так бывает с каждым при соприкосновении со злом.

Своим собственным или чужим. Оно вызывает ощущение одиночества. Костопольский был для него великим человеком, и смотреть, как он совершенно сознательно идет на злоупотребление! Упал, а теперь разваливается на куски. Кристина ничего не поняла. Женщина не чувствует величия в чужом мужчине, она видит его только в -своем. А может, от непосвященной и нельзя требовать, чтобы она разобралась в смысле сказанного Костопольским, который обещал взятку и шантажировал. Ей надо простить, что она не возмущена. Ельский снова возвращается в мыслях к бывшему министру. Ну что ж! Он хочет удрать отсюда.

Кто улепетывает, тот должен сжаться в комок. Достаточно ли это для объяснения того, что он не сумел сохранить своего лица?

- Идем? - торопила Кристина Ельского. - Остаемся?

А он не двигался с места. Все еще был под впечатлением разговора с Костопольским. Он пытался положить себе торт, но кусок то и дело сваливался с вилочки. Ельский повторил эту операцию несколько раз. И каждый раз рот его, который он машинально открывал, так и закрывался ни с чем.

- Я так рассчитывал на этот вечер с вами!

- И ничего? - рассмеялась она.

Он возмутился. Мужчина, если уж ему нечего сказать, молчит, женщина-смеется. Ну и что? Почему это так его задевает? Он не женщина, не отвечает за них. Какие есть, такие и есть. Вот на чем ему надо успокоиться! Быть с той, которую он выбрал. Разве это не наслаждение? Очень хорошо. Но быть, подумал он, недостаточно. Нужно так изменить ее, чтобы стало возможным общее счастье. Он погрузился в свои мысли. Что, в конце концов, для него Кристина? Мысль, которая приходит в голову чаще других. А когда она рядом и перестает быть мыслью, что она приносит ему с собой? Радость, нежно ласкающую сердце, но такая она легкая, что ее уносит самый слабенький ветерок. И сегодня так?

- Всякий раз, как я вас вижу, я волнуюсь, словно в первый раз, словно он должен быть и последним!

Она недоверчиво отнеслась к его словам.

- Откуда это? - спросила. - Из какой-нибудь книги?

Он обиделся, но тут же и сам усомнился, его ли это слова.

- Я так чувствую. Вы помните, как мы познакомились?

Кристина ответила:

- А как же! Мы всегда вспоминаем этот день.

Однако, будь они действительно так уверены в настоящем, они не призывали бы тот день в свидетели. Все, что произошло потом, было неудачным его порождением. Ельский так и остался в плену первой встречи. Как она его слушала! Неужели же у него тогда даже не промелькнула мысль, что та прекрасная встреча никогда больше не повторится. И что же? Необычность Ельского потускнела, словно соблазненное целомудрие. Он перестал возбуждать в Кристине пылкое волнение. Просто вошел в ее повседневную жизнь. В их отношениях мучила его еще какая-то покорность.