Лестинца - Егор Фомин

В топот, шутки и смех, доносившиеся со всех сторон, вплелся скрип тележных колес. На лицах сидящих возле костра появились улыбки и предвкушение буйного веселья.

Наконец, в кругу света появилась процессия Ёнка.

Впереди, естественно, шел сам Ёнк. Высокий, настолько, что шапка с головы падала, если стоя у его ног пытаться разглядеть лицо, наряженный в цветастые лоскутья ткани с косматой головой и огромным красным носом, он шел, сильно пошатываясь, так что ноги то и дело задевали одна за другую, но каждый раз ему удавалось не упасть.

— Какая сволочь шатает землю?!! — грозно, но риторически вопрошал он.

А у его ног шумно шутя, ругаясь и расплескивая вокруг стеблевку, веселилась свита — пьяны. Только появившись, эти спутники Ёнка тут же заполнили все вокруг шумом, гамом, песнями и плясками. Покатились по земле бочки, со стеблевкой, привезенные на телегах, в руках замелькали бурдюки с пьяным козьим молоком, кувшины с веревой настойкой. Всем сразу стало весело.

— Пить мне!!! — потребовал Ёнк, привлекая всеобщее внимание.

Дрожащий пьян несмело протянул своему непредсказуемому и порой жестокому повелителю кувшин и, отделавшись пинком, радостно заверещал.

— Напьемся, как боги!!! — провозгласил Ёнк, и праздник начался.

Шум и гам тут же многократно возрос. Живые и мертвые пили, больше проливая на землю. Пьяными все стали практически вмиг, старательно поминая умерших товарищей, и, заботясь о том, чтобы они весело провели это время.

Кан-Тун смотрел на огонь, словно не замечая, пляски вокруг. Он отказывался от протягиваемых кувшинов и кубков. Пляска языков пламени завораживала, а он изо всех сил старался вспомнить своего брата, костюм которого сейчас носил, пытаясь понять при этом, почему же вдруг смерть родственника так потрясла его. Его принца крови, того, кто с рождения должен воспринимать смерть близких лишь как исчезновение с доски еще одной фигуры.

Грол напротив, сколько ни пил, все было мало. За последнее время он практически не касался спиртного. Отдавал команды, заботясь о людях, пошедших за ним. Он вновь был воеводой. И тем горше был каждый погибший в той битве. И сейчас, вспоминая их, он вспоминал одновременно и битвы его Отдельного Латного. Сражение в ущелье Ветров, бой у Кровавой лощины, битвы при Огранке, при Гернольстеен. Перед его глазами стояла картина, когда в ночи, в свете костров его парни, лучшие парни из Отдельного Латного, убивали друг друга в лесу, что там, внизу под стеной. Убивали как звери, забыв про оружие, подчиняясь нелепой слепой ненависти. Рвали друг друга зубами, и безумно хохотали. Он пил бочонками и не чувствовал опьянения. Пьяны хохотали вокруг, хватали за руки, толкали, но перед глазами стояли те, кто шел раньше рядом. В последнее время, ему становилось не по себе в День Мертвых. Все эти лица тех, кто уже ушел будили непонятный страх и чувство вины, как будто, это его личину должны были носить его товарищи, а происходит наоборот.

Изредка он взревывал, бил себя в грудь, но легче не становилось. Тяжелый комок встал попрек горла, горький и давящий. И его не удавалось смыть даже стеблевкой. Если бы он мог плакать, думалось ему, если бы только можно было все вернуть…

Но все остальные веселились от души. Вливая в себя хмель и пьянея на глазах, радостно и весело. Этого дня ждали целый год. К этому дню готовились, и, хотя здесь, на Лестнице никто не мог запретить пить во внеурочное время, пили все, как будто в последний раз.

И именно потому, что все были поглощены праздником, никто не заметил, как из тьмы возникли, словно тени, хмурые воины, окружив празднующих.

— Хватит! — вдруг вступил в круг света вооруженный человек, и кругами по воде затих смех и радость вокруг.

— А что это он, — навалился на него кто-то из лесорубов, совершенно пьяный, — давай-ка выпьем! Ты мертвый, или живой?

Человек брезгливо вонзил в него нож и отпихнул в сторону. Лесоруб, хрипя, корчился на земле, из распоротого живота сочилась кровь. Он умирал медленно. Человек вытер кинжал об одежду умирающего и посмотрел на остальных. Воины за кругом приготовили оружие. Лучники положили на тетивы стрелы.

Только тогда мятежники начали трезветь.

— Что тебе надо, Тирмен? — встал принц, гордо выпрямившись.

— Что мне надо? — спросил человек, даже будто несколько удивившись, — Что мне надо? А ничего! Мне не нужно ничего! Все, что я делаю, я делаю ради своих людей! Ваши сказки опасны! Мои парни стали задавать слишком много вопросов. Зачем, зачем вы придумали все это? Лестницы дальше нет! Нет! И никогда не было! Зачем строить какой-то мост?! Все обречено на неудачу! Я решил. Я решил прекратить эту опасную затею.

С этими словами он выхватил из огня пылающую головню и направился к мосту. Ватажники натянули луки, выцеливая самых ретивых.

— Почему ты говоришь?.. — начал было Кан-Тун.

— Оставь, — тихо подошел к нему Итернир, — он пришел сюда не спорить.

Мятежники, скованные смесью опьянения и изумления, не способные даже воспринять происходящее как реальность, стояли, застыв, там, где их застал окрик, не в силах пошевелиться. Несколько ватажников, подбежав, тоже выхватили горящие ветки и, бросившись к мосту, помогли разжигать его. Затрещало пламя, расползаясь по дереву моста сначала нерешительно, а затем все быстрей.

— Что же вы делаете?! — взревел Грол, бросаясь вперед, паскуды рваные!

Он подбежал к мосту, и, одним взмахом руки отшвырнув ватажника, принялся затаптывать огонь.

— Назад! — закричал Ригг.

— Назад! — заревел Грол, когда к нему бросились ватажники.

— Назад! — ревел он, расшвыривая их прочь, один долгим криком проводил себя в бездну, — не будь я Грол Оружейник!

Свистнула стрела. Насевшие на воеводу расступились и всем стало видно белое оперение, расцветшее на груди.

Засверкала сталь наконечников копий, смотревших прямо в грудь мятежникам, оцепеневшим на месте.

— Не-е-ет! — протяжно закричал Ригг, — он же пьяный, оставьте его!!!

Грол недоуменно посмотрел на пронзившую его стрелу.

— Ничего, — мрачно заверил он своих врагов в худших опасениях, — ничего…

И еще три стрелы с хищным свистом вонзились в дородное тело: плечо, нога, грудь.

Остальные мятежники стонали от бессилия. Безоружные, окруженные готовым ко всему врагом.

Мост уже полыхал.

— Ничего, — пробормотал Грол, делая шаг вперед, — не будь я…

И опять стрелы.

Шаг.

Свист. Глухие удары.

Шаг.

Пение тетивы.

Шаг.

Шаг.

Шаг.

Невольно опустились луки…

Мост полыхал, объятый огнем, и его было уже не спасти.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});