Только ты - Мелани Харлоу

были задеты?

Я надеялся, что нет. В этом не было ничего личного — я был без ума от нее, и я имею в виду это в самом прямом смысле слова. Бывали моменты, когда я думал, что схожу с ума, потому что так сильно хотел ее. Я постоянно думал о ней, постоянно задавался вопросом, что могу сделать, чтобы заставить ее улыбнуться, а удержаться от того, чтобы не прикоснуться к ней, было практически невозможно. Не было ничего, на что бы я не пошел ради нее…

Кроме женитьбы. Я просто не мог.

Многое в моей жизни вышло из колеи. За последние пару недель мне пришлось отбросить все планы и мечты, которые я строил для себя. Мне пришлось принять совершенно новую реальность, наметить совершенно другое будущее. От этого земля стала скользкой под ногами. Как будто ничто не было определенным.

Не слишком же многого я прошу, чтобы удержать какую-то часть моей прежней жизни, какую-то часть моего прежнего «я»?

И разве недостаточно того, что мы теперь вместе? Что я чувствую к ней больше, чем когда-либо к какой-либо женщине? Что я, Нейт Пирсон, адвокат по разводам и с фобией обязательств, состою в отношениях?

Прошлой ночью я рассказал ей то, что никогда никому не рассказывал. Она знала обо мне настоящем больше, чем любой человек на планете. Я доверял ей. И я изо всех сил старался быть таким человеком, каким она хотела меня видеть.

Разве всего этого недостаточно?

Не говоря уже о том, что я знал, насколько маловероятно, что брак продлится долго, и на собственном опыте убедился, насколько дерьмовыми могут быть разводы. Они были душераздирающими. Сокрушительными. Постыдными. И чертовски дорогими. Честно говоря, я понятия не имел, почему люди вообще продолжают жениться. Это не то свидетельство, которое нужно, чтобы иметь детей, если ты действительно этого хочешь. А я не хотел больше детей, в любом случае. Одной было достаточно.

Я взглянул на Эмми, которая с каменным лицом смотрела в лобовое стекло. Она, вероятно, хотела иметь собственных детей, может быть, даже двух или трех. А до этого она хотела большую свадьбу на 500 гостей, 27 подружек невесты, 5 цирковых шатра, с куропаткой в грушевом лесу и прочей ерундой, которую только могут придумать невесты. Я знал это о ней. Я всегда это знал.

Но я хотел быть с ней.

И что теперь? Нужно ли нам поговорить об этом? Должен ли я убедиться, что она знает о моих чувствах? Но что, если это будет препятствием? Что, если она разорвет отношения?

Шоколадно-молочный коктейль, которым я запил свой обед, казалось, свернулся в моем желудке.

Мне не нравилось думать о своей жизни без нее. Я не хотел возвращаться к отношениям на одну ночь с женщинами, имена которых я едва мог вспомнить. А когда я думал о ней с кем-то другим — мои руки сжались на руле — мне хотелось, черт возьми, пробить кулаком лобовое стекло.

Я не мог потерять ее. Она была мне нужна.

Особенно сейчас, когда я поворачивал на свою старую улицу, и мои нервы уже завязывались в узлы.

Каково будет психическое состояние моей матери? Как она встретит внучку? Какая из ее версий встретит нас сегодня — раздраженная агорафобка, которая так и не смогла оправиться от трагической потери младшего сына или некое подобие той матери, которую я когда-то знал, которая пекла потрясающее шоколадное печенье, пользовалась духами «Счастливчик» и смеялась над всеми ужасными шутками Адама?

Я въехал на подъездную дорожку и поставил машину на стоянку, но не выключил двигатель.

Эмми посмотрела на меня.

— Ты в порядке?

— Да, — я прочистил горло, которое внезапно сжалось, и запершило. — Приезжать сюда иногда трудно.

— Понимаю.

Ну конечно, понимаешь.

Мое горло сжалось еще сильнее.

Почему я чувствую, что должен извиниться перед ней?

Может, это дом издевался надо мной?

Я посмотрел на него через окно со стороны водителя: колониальный дом из красного кирпича с центральным входом, черными ставнями и белой отделкой. Кусты гортензии по обе стороны от входной двери все еще имели мертвые, коричневые листья, но я знал, что этим летом они зацветут ярко-розовыми и голубыми цветами. Прищурившись, я все еще мог видеть, как мама подстригает их, как отец стрижет лужайку перед домом, как мы с братом мчимся по подъездной дорожке на велосипедах, а наши плащи развеваются за нами.

Мама появилась в окне гостиной. Она отодвинула занавеску и пристально смотрела на улицу, как одинокая старушка, ищущая соседские сплетни. Я не мог понять, в перчатках она или нет.

Я отстегнул ремень безопасности.

— С таким же успехом можно войти.

Эмми на мгновение накрыла мою руку своей, но ничего не сказала, и я почувствовал прилив благодарности.

Я посмотрел на наши руки.

— Безумно рад, что ты здесь.

— Я тоже. Я смогу увидеть твою старую спальню? Там есть, например, постеры с Синди Кроуфорд на стенах?

Смеясь, я покачал головой.

— Скорее ты увидела бы постеры фильмов 90-х, но уверен, что моя мама их все сняла.

Через несколько минут мы подошли к входной двери, которая открылась еще до того, как мы ступили на крыльцо. Моя мама стояла, скрутив руки вместе, выражение ее лица было немного озабоченным, но, по крайней мере, на ней не было перчаток. Она была одета в джинсы и водолазку, а ее волосы были короче, чем в последний раз, когда я ее видел, а это было около 2 месяцев назад. Когда я был ребенком, они были темными и густыми, и она их долго отращивала, но сейчас они были намного тоньше, почти полностью седые и едва прикрывали уши.

— Ты здесь, — сказала она, судорожно переводя взгляд с меня на Эмми и на Пейсли в ее автокресле, которое я держал в одной руке.

— Привет, мам. Мы здесь.

— Я уже начала волноваться. Это такая долгая поездка, и есть один участок, который очень длинный, без съездов с шоссе, — она накрыла одну руку другой, и так несколько раз. Они были розовыми и потрескавшимися от частого мытья. — Я всегда боюсь этой части пути. Иногда так сильно, что приходится разворачиваться и возвращаться домой.

— Я знаю. Но мы в порядке, — я кивнул в сторону Эмми. — Это моя подруга Эмми, — и поскольку я знал, каким будет ее следующий вопрос, я добавил: — Она не мать ребенка.

— Приятно познакомиться, миссис Пирсон, — Эмми тепло улыбнулась.

— Здравствуй, — моя мать быстро кивнула Эмми, а затем снова посмотрела на Пейсли. — И ребенок?

— Это Пейсли.