Чёрная маркиза - Олеся Луконина

Рука Грира дрогнула.

Он привык отнимать человеческую жизнь почти с такой же лёгкостью, что и жизнь какой-нибудь прихлопнутой им мошки. Почему же сейчас его так резанули слова о смерти совершенно незнакомой ему женщины?

Потому что это была мать Дидье.

Потому что в этом ровном: «Очень давно» — прозвучала такая боль, словно это случилось вчера.

— От чего она умерла, Ди? — глухо спросил Моран, заглядывая ему в глаза.

— Родами, — коротко ответил тот, а потом, сделав ещё один судорожный вдох, пробормотал: — Зачем я вам это… я никому…

И плотно сжал губы.

Грир подумал, что Дидье Бланшар, всегда болтая так много, о себе и вправду не рассказывал никогда. И ещё подумал, что они больше ничего не услышат. Но ошибся.

— Сестрёнка выжила… Мадлен, — медленно проговорил Дидье. — Моя Ивонна очень… — Он опять передохнул. — Очень на неё похожа.

— Она похожа на тебя, насколько я успел увидеть, — проворчал Грир. — А ты, выходит, на матушку свою.

Дидье улыбнулся ему удивлённо и благодарно:

— Ну… да, наверно…

Внезапно Грир вымолвил, даже не подумав:

— Это, видать, как раз матушка твоя подтолкнула меня там, на «Эль Хальконе». Чтоб я увидел, как тот испанский засранец в тебя целится… Как её звали-то?

— Даниэль… — прошептал Дидье.

Глаза его уже сами собой закрывались, а исцарапанные пальцы, державшие спасительный бурдючок, — разжимались. Грир снова стиснул его запястье — пульс бился гораздо ровнее, на острые скулы возвращался румянец.

— Ладно, уложи его, — приказал Грир Морану, подавляя желание пробормотать благодарственную молитву. В горле у него вдруг встал комок, и он откашлялся — сердито и растерянно.

Моран бережно подоткнул Дидье под голову подушку, поправил сбившиеся одеяла и поднялся с койки, часто моргая.

— Иди, — ровно велел ему Грир. И когда дверь скрипнула, захлопываясь, снова наклонился, тревожно вглядываясь в умиротворённое лицо Дидье.

Они с Мораном чуть было не потеряли его.

Грир даже удивился, сообразив, что думает о Моране, как о себе самом. И ещё больше удивился, обнаружив, что жадно касается губами губ Дидье.

Истрескавшихся, тёплых, желанных, сонно раскрывшихся губ.

У него закружилась голова, когда он наконец от них оторвался.

А Дидье только почмокал этими самыми губами, не открывая глаз.

И блаженно улыбнулся.

Чёрт его знал, кто ему сейчас снился.

Ангелина небось. Или Тиш Ламберт. Или Клотильда. Или… Моран.

Право, выбор был велик!

Эта мысль заставила Грира наконец отойти от его койки и почти вывалиться из каюты.

Он тут же наткнулся на Морана. И Марка с Лукасом, уставившихся на него, как кролики на удава.

— Так, — властно распорядился Грир, ткнув пальцем в Марка. — На кухню, чай заваривать. — Он вдруг вспомнил, что его тётка-англичанка считала именно чай средством от всех болезней, с лихорадки до корчей. — Покрепче и послаще. Как только ваш капитан проснётся — поить, смотреть за ним, одного не оставлять.

Он выбросил из головы мысль о том, как бы рьяно он сам сейчас ухаживал за Дидье, и стальными пальцами ухватил за локоть рванувшегося вслед за братцем Лукаса:

— Я тебя не отпускал, приятель.

Хорошенько встряхнув пацана, он притиснул его к планширу рядом с отпрянувшим Мораном:

— Вы чуть было не угробили своего капитана — ты это понимаешь?

Лукас сморщился, конвульсивно сглотнул, кивнул и прошептал:

— Ну… выпори меня за это.

— Если я начну, — процедил Грир сквозь зубы, — я тебя насмерть запорю, болван. — Он сделал паузу, не сводя с Лукаса горящего взгляда — он знал силу этого взгляда. — Понимаешь, за что?

Лукас шмыгнул носом:

— За Ди-и…

— За то, что вы всё скрыли от меня, чёр-ртовы поганцы! — зарычал Грир, ещё раз нещадно тряхнув его. — Я должен первым узнавать обо всём, что творится на моих кораблях! И первым решать, что вам всем нужно делать! Это понятно?

Лукас судорожно кивнул, не опуская глаз.

«Кажется, действительно проняло», — с удовлетворением подумал Грир.

— Я знаю, что вы не можете не придумывать свои… придумки, — проговорил он уже мягче, стукнув парнишку по лбу костяшками пальцев. — И понимаю, что если мы поднимем эту посудину, то только благодаря тому, что Дидье сегодня туда полез. Но… — он опять сделал выразительную паузу, — на его месте должен был быть я! Потому что я отвечаю здесь за каждого из вас. Это понятно?

Лукас опять кивнул.

— Что именно понятно? — вкрадчиво спросил Грир, склоняя голову к плечу.

— Что мы усовершенствуем своё устройство, и… и тогда ты сам полезешь в море! — отрапортовал Лукас окрепшим голосом.

— Верно, — серьёзно согласился Грир. — А теперь ступай к своему капитану.

— Есть! — с величайшим облегчением выдохнул Лукас и исчез в каюте.

* * *

Грир и Моран переночевали здесь же, на палубе «Маркизы», прямо на принесённых Лукасом одеялах. «Как два идиота», — мрачно думал Грир… но ему отчаянно не хотелось возвращаться на «Разящий» и изводиться там от беспокойства, а хотелось контролировать суету близнецов, видеть опрокинувшееся над головой звёздное небо и… вспоминать вкус губ Дидье Бланшара.

Утром они всё-таки отбыли на свой фрегат, предварительно проверив, как там Дидье.

А тот всё спал, подложив ладони под щёку, — безмятежно, будто дитя малое.

Он проспал почти двое суток, как убитый. А потом смёл всё, что было в камбузе, — судя по беспрестанной радостной беготне Марка с камбуза в его каюту, — и вылез на палубу вместе с сияющими близнецами, ухмыляясь смущённо — морю, солнцу и Гриру, который свирепо погрозил ему кулаком с мостика «Разящего», изо всех сил сдерживая такую же счастливую улыбку.

Дидье тут же причалил в шлюпке к борту фрегата, вскарабкался на мостик и пробормотал, виновато глядя на Грира исподлобья:

— Кэ-эп… мы никогда от тебя больше ничего не скроем… клянусь Мадонной!

И стиснул в ладони свой серебряный крестик.

Глаза его вновь прояснели, как морская гладь, раскинувшаяся вокруг, и, поглядев в эти доверчивые глаза, Грир только безнадёжно махнул рукой:

— Проваливай!

И конечно же, Дидье вёл себя как ни в чём ни бывало. Будто это и не он едва не сгинул в морской пучине, будто это и не он метался от боли на койке, бессознательно моля Грира о помощи, будто это и не он уснул на руках у него и Морана, рассказав им в полубреду то, чего не рассказывал никогда.

И мало того, теперь Дидье, невзирая на свои весёлые и полные искренней дружеской приязни повадки, старался ни с Мораном, ни с Гриром, ни с ними обоими наедине не оставаться.