Скелет за шкафом. Парижский паркур (сборник) - Юлия Кузнецова

Потом втащили Грея. Руки у него были холодные, но он довольно улыбался:

– Сегодня побывал на лучших спотах Парижа, – сообщил он.

– Спот – это где практикуют паркур? – спросила я.

Он кивнул и присвистнул:

– Ну и порядок у вас тут, загляденье просто. Всегда думал, что девушки гораздо аккуратнее парней.

Он бросил выразительный взгляд на розовое пятно на моей толстовке, оставшееся на память от схватки с крабом.

– Когда вы успели-то? Я заходил час назад, у вас чисто было.

– Заходил? – повторила я.

– Ну да. Телефон положил на тумбочку.

Мы втроем повернули головы. Телефона на тумбочке не было.

– Конец, – сказала я.

Ника села на кровать.

– У нас есть рисунок, – сказала она.

– Кто поверит в рисунок, – уныло сказала я, садясь рядом, – мало ли что рисуют подростки.

– Так что с телефоном? – спросил Грей: – Его украли?

– Да… У нас тут такая, знаешь, заварушка образовалась, – начала я, но Грей как-то странно дернул головой и направился к выходу.

– Извини, я не понял насчет телефона. Ты не сказала, что его надо было отдать в руки.

– Дело не в телефоне, а скорее в завару…

– Мне пора, – перебил он, – извините, опаздываю на поезд. Уезжаю на два дня в Лисс. На тренировку.

– А где это – Лисс? – опешила я.

– На севере Франции. Там есть парк для скалолазания. Можно там паркуром заниматься, – он проговорил это скороговоркой и быстро выскочил из комнаты.

– Что я такого сказала? – спросила я у Ники.

Она пожала плечами. Подняла последние вещи, налила себе соку и со стаканом подошла к окну. Там как раз со свистом проносился мимо очередной поезд.

– А вот и он, – сказала Ника, отпивая сок.

– Грей?

– Нет. Твой друг в желтой куртке.

Она отступила в центр комнаты.

– Видел тебя?

– Нет.

– Мне что-то страшно, – призналась я. – А если он решит нас как свидетелей – того…

– Надо попросить Грея об одолжении.

– По-моему, он не хочет делать нам одолжений.

– Он вздрогнул при слове «заварушка», – напомнила Ника, – так что постарайся, не употребляя этого слова, упросить его позволить нам ночевать в его комнате.

– А мне опять нужен твой телефон, – вздохнула я, – сказать папе, что свой я безвозвратно потеряла.

Глава 16, в которой появляется ружье

Ночью нас разбудил крик. Гневный, возмущенный.

Мы вылетели на лестницу и застыли. В гостиной ярким победным светом горела огромная хрустальная люстра. Посреди гостиной стояла мадам. Ее черное пальто было расстегнуто, под ним виднелся зеленый, переливающийся, как змеиная кожа, костюм – юбка и пиджак. На голове – черная шляпка, на ногах – колготы в сеточку, но главное, в руках она сжимала ружье! Самое настоящее!

И что-то кричала по-французски в дверь, повернувшись к нам спиной. За спинкой дивана я заметила скорчившуюся Доминик. Она прижимала ко рту палец.

Наконец мадам замолчала и повернулась к нам.

– Are you ok?[91] – коротко спросила она.

Мы кивнули.

– Robbery[92], – пояснила она нам.

Она положила ружье на стол, сняла шляпку, бросила ее на диван, за которым пряталась Доминик. Подошла к клетке с попугаем. Открыла дверцы и, сунув в клетку руку, провела пальцем по крылу попугая. Потом вытащила руку, захлопнула дверцу. Села за свой стол. Закурила. Снова глянула на нас и бросила:

– Go to sleep![93]

Мы вернулись в комнату Грея и сели на кровать. Ни о каком сне, конечно, речь не шла. Свет тоже было страшновато зажигать. Ника включила в телефоне режим постоянной подсветки. Сам телефон она поставила заряжаться – подсветка съедает кучу энергии.

Так мы и сидели, освещаемые зеленоватым светом с экрана.

Вскоре поскреблась Доминик. Она вкатилась в комнату, пугливо оглядываясь, плюхнулась рядом со мной и рассказала с дрожью в голосе, что сегодня слежка за мадам чуть не довела ее до нервного приступа.

Мадам ходила на кладбище. Она постояла у одной могилы, потом положила на нее какую-то бумажку, и перешла к другой, неподалеку.

Тоже положила бумажку. А потом вышла на центральную аллею и пошла к выходу. В это время Доминик переписала имена. Я посветила телефоном на бумажку и прочла: «Ксавье Арно» и «Луи Пуарэ». Я предположила, что это те двое, с фотографий в гостиной, и Доминик кивнула, добавив, что завтра собирается в библиотеку возле сада Люксембург, чтобы уточнить, кто они такие.

– What’s about robbery?[94] – нетерпеливо спросила Ника, но американка знала очень мало. Когда они с мадам вернулись к домику после кладбища, то из замка на калитке торчала проволока, дверь в домик распахнута, хотя мадам ее запирала. Мы с Никой переглянулись. Желтая Куртка или охранник проникли в дом! Какое счастье, что мы ночевали у Грея!

Мадам бросилась к сарайчику за домом. Тут с крыльца сбежала какая-то темная фигура, Доминик (вот уж сыщик так сыщик! Наблюдательный!) не разглядела, кто это был.

А потом из сарая выскочила мадам с ружьем и стала выкрикивать какие-то ругательства. Она даже побежала за тем человеком, и Доминик в это время скользнула внутрь. Подняться в свою комнату она не успела и поэтому спряталась за диваном.

– Weren’t you afraid?[95] – с уважением спросила я.

– It was more scary outside[96], – поделилась Доминик.

Она поежилась и попросила проводить ее утром в библиотеку.

– Если доживем все до утра, проводим, – сказала Ника, плюхаясь на подушку и накрываясь одеялом с головой.

– What did she say?[97] – спросила Доминик.

– It’s philosophy[98], – отмахнулась я, чтобы не пугать и без того до смерти испуганную толстушку в самом глупом в мире наряде.

Глава 17, в которой мы кое-что узнаем о мадам и принимаем важное решение

Над садом Люксембург кружили чайки и кричали что-то друг другу дурными голосами.

– Может, это они нам кричат? Предупреждают об опасности? – спросила я у Ники.

Мы сидели возле прудика на белых пластиковых стульях, поставленных кем-то добрым для посетителей сада, оперев ноги на бортик, окружающий пруд, и ждали Доминик, которая ушла в библиотеку.

В центре пруда был фонтан, у основания которого стояли три грязноватых каменных купидона. Рядом с ними – маленький деревянный домик, у которого прохаживались краснолапые чайки.

Дети бегали вокруг пруда и запускали по очереди кораблик с белым парусом. Ветер гонял его туда-сюда, опрокидывал, но кораблик все равно умудрялся выплыть обратно к детям.

– Может, и нам, – мрачно ответила Ника. – Не знаю, как ты, хани, а я что-то теперь везде слежку вижу.

Она покосилась на немолодую пару немцев, мужа и жену, сидевших на стульях рядом с нами и мирно жевавших корейскую морковку, подцепляя ее вилкой из пластиковой баночки.

– «Багет» был открыт, видела? – сказала я Нике.

– Видела.

– Я про мальчика все думаю, – призналась я, – он же плакал. И шрам у него был… ого-го. Если он там…

– Мы не можем туда пойти после вчерашнего, – отрезала Ника. – Давно не видела своего друга в желтой куртке, хани? Соскучилась? Так не волнуйся. Тут ему нашлась замена.

И она так зыркнула в сторону немцев, что жена подавилась морковкой и закашлялась.

– Отстань от людей, а? – попросила я. – А если в полицию пойти?

– С чем? С твоим рисуночком? Хани, ты крейзи? Ты прости за прямоту, но ты же не Ренуар, чтобы так вот прямо один в один икзектли людей рисовать. А вот тебя саму они с удовольствием схватят за твои выкрутасы на Монмартре. Скажут: ага, попалась нарушительница злобная!

– Злостная, – невесело поправила я, а сама подумала, может, и правда, меня тогда, на Монмартре, сфотографировали и фотку в полицию передали? Ну и попала я тогда…

Вздохнув, я достала фотоаппарат и попыталась сфотографировать стайку голубей, рассевшихся на ветке тополя и готовых к тому, чтобы спикировать вниз, как только кто-нибудь бросит им горсть хлебных крошек.

Сидя сфотографировать не вышло, и я поднялась, нашла нужный ракурс, щелкнула кнопкой, а потом огляделась и… мои ноги снова стали ватными. На скамейке неподалеку сидел охранник из кафе «Багет»!

Он просто сидел на скамейке, смотрел вперед на детей, с визгом носящихся туда-сюда.

Солнце зашло за тучу, посыпал мелкий дождик. Родители расхватали детей, раскрыв над ними зонтики, а забытый кораблик одиноко болтался на волнах.

Я подбежала к Нике и схватила ее за руку.

– Вот там, видишь? Узнаешь?

– Кого? Бежим, дождь!

– Хорошая мысль, – пробормотала я, и мы помчались подальше от прудика.

Дождь усилился, в парке не было никаких навесов, только статуи грязно-белого цвета, обреченно замершие под дождем. Наконец показалась синяя будочка общественного туалета. Я толкнула в нее Нику и заперлась изнутри. А потом объяснила ей, от кого мы убегали.

– Отлично, – резюмировала Ника, – ты дала ему возможность нас подкараулить, как волку в «Трех поросятах». Это раз. И возможность схватить Доминик – это два.