Человек напротив - Вячеслав Рыбаков

Ах вот какие пироги с котятами. Коллеги, что ли? В разведшколе ЦРУ, понимаете ли, вместе обучались, а потом судьба развела.

– Вряд ли я смогу многое добавить к тому, что вы, вероятно, и так прочли между строк протокола, товарищ Бероев, – сказал он с невиданным для себя красноречием. Бероев даже покосился чуть иронично: опять Саади… – Обыкновенные блаженные.

– И Симагин? – цепко спросил Бероев.

– В меньшей степени… – пробурчал Листровой. Он лихорадочно пытался продумать, как разговаривать с товарищем без звания дальше. Сказать ли, что он на самом деле думает? Или крутиться, как угорь на сковородке? От решения, похоже, зависело многое. Но ему не хватало духу. Было страшно выбрать первое – и было противно выбрать второе.

– По-моему, вы никак не можете решить, – сказал Бероев, – в чем именно соврать мне и на сколько. – Бероев помолчал, потом ослепительно улыбнулся: – Можете быть во мне уверены, Павел Дементьевич, я ничего не передам вашему начальству.

– С меня и вашего начальства за глаза хватит… – пробурчал Листровой. – Я же чувствую, что у вас против Симагина во-от такой зуб.

– А у вас – нет? – Товарищ без звания опять удивился с максимально возможной картинностью. – Человек совершил два убийства, изнасиловал милую, славную девочку – и у вас нет на него зуба?

– Нет, – отрезал Листровой.

– Очень интересно, – проговорил Бероев. И вдруг по памяти процитировал Листровому его же слова из составленной им по памяти записи разговора с Асей: – Вы, как я погляжу, чрезвычайно высокого мнения об этом Симагине.

Листровой опять с уважением посмотрел кагэбэшнику в лицо. Вот это подготовочка… Фотопамять.

– Чрезвычайно высокого, – процитировал он Асю в ответ.

– Откуда же оно взялось, Павел Дементьевич?

– А хрен его знает, – сказал Листровой честно. – На самом-то деле я и двух слов с подозреваемым не сказал. А он мне – и одного не ответил. Вы же читали.

– Жалоб нет, – процитировал Бероев с такой интонацией, словно сказал: да, читал. – Но впечатление-то было?

– Было.

– Какое?

Листровой помедлил. "Волга" проскочила мимо бассейна и нырнула под мост. И вот уже Лесной.

– Такое, – сухо и очень официально, будто выступал свидетелем на суде, заявил Листровой, – что никого он не убивал и никого не насиловал.

– Ах вот даже как, – после паузы сказал Бероев задумчиво.

– Да уж вот так, – вызывающе ответил Листровой.

– Вы почувствовали к нему необъяснимое, но мощное и мгновенное расположение, – подсказал Бероев. – Да?

– Нет.

– Будто бы?

– Будто не будто, а… не преступник он, и все.

Бероев тихо посвистел сквозь зубы. Опять мост. Кушелевка. Кое-как залатанный завод с вертолетом во дворе… впрочем, нет, вертолета давно нету – чуть под землю не ушел во время прорыва метро, хвост отломился…

– Павел Дементьевич, а вы когда-нибудь подвергались гипнозу?

Приехали, ёхана-бабай! Так вот он к чему клонил! Дьявола во плоти ему подавай, как же я забыл-то! Это, значит, Симагин своими заплывшими от фингалов глазами меня загипнотизировал, и мне теперь кажется, будто он непохож на убийцу! Ну, удумали, госбезопасность хренова!

Все расположение к товарищу без звания, еще державшееся кое-как на протяжении разговора, испарилось мигом.

– Вы из меня идиота-то не делайте, – сухо сказал Листровой. – На одном гипнозе на пятый этаж по гладкой стене с набережной не запрыгнешь.

Наверное, это самый храбрый мой поступок в жизни, подумал он. Этак вот запросто сказать ему: не делайте из меня идиота. На второй такой меня сегодня уже не хватит. Доломает он меня, ох доломает…

– Вы меня не так поняли, – закрутился товарищ без звания. – Конечно, гипноз этого не объясняет… но…

Листрового, однако, хватило и на второй. Не слушая, он перебил Бероева, обратись не к нему, а прямо к шоферу – как свой к своему, когда начальство в нетях:

– Коля, сейчас налево и вон по Тореза метров триста, а потом между домами направо во двор. Мне план ребята чертили… -поясняюще снизошел он до Бероева.

Тот вник и больше с вопросами не приставал. Нет, мужик все ж таки мог бы стать человеком, если бы… если бы… Листровой не знал что. Вернее, знал, но не решался сформулировать это знание даже мысленно. Впрочем, с ним такое сегодня уже было.

Листровой не знал, что самый храбрый поступок в этой жизни он совершит завтра.

Обиталище преступника с фантастическими способностями было типичной холостяцкой квартиркой, а изначально – трехкомнатным блаженством шестидесятников: одна, на самом-то деле, приземистая, расплющенная комнатища, перегороженная трясучими ширмочками стен; Листровой знал такие дворцы – не вздохнуть, что называется, не пернуть. Да, ребята навели тут вчера порядок, подумал Листровой, критически и с каким-то смутным негодованием оглядывая бардак. Впрочем, могло быть гораздо хуже, у ребят просто времени не было развернуться как следует – буквально минут через семь они наткнулись на расписание и рванули туда, кое-как вправив на место и запломбировав дверь. Аккуратно тут было, вылизано – пока мы не ворвались; и книг-то, книг… Господи, названия такие, что не понять ни слова. Стол письменный занял половину самой большой комнаты… как звучит – самая большая комната! если всю мебель вынести, то в длину можно будет сделать шагов пять. Вот на нем, на этом-то столе, вероятно, и лежала эта злополучная бумажка. Если бы не она, Симагин спокойнехонько ушел бы от девочки Кирочки, она бы спокойненько остыла к маминому приходу, и имели бы мы еще один обыкновенный безнадежный "глухарь", а не нынешнее безобразие… А вот здесь – явно комната ребенка. Сына, судя по вывернутому, похоже, из-под дивана планетоходику, по книжкам… Странно – про сына ничего не… Ёхана-бабай! Ася же говорила про сына, пропавшего в армии! А тут, выходит, музей тех лет, когда они еще вместе жили… ну, чокнутый, ей-ей, чокнутый. Фетишист. И картинка какая-то карандашом рисованная сорвана со стены, на полу валяется… Кто-то, разумеется, уже успел встать, вон каблук отпечатался – иначе уж мы не умеем; на копейку сделаем, на рупь насрем… Нет, не хочу я ничего осматривать, ничего выдвигать и выворачивать, и переворачивать, и вытряхивать… Пусть вон товарищ без звания рыщет, если ему так приспичило – а я усядусь напротив, кину ногу на ногу, будто миллионер на собственной яхте, и как бы ни при чем. А ведь приспичило ему, ох приспичило! Шифровки надеется найти, что ли? Рацию бундесверовского производства? Здрасьте, дети, я ваш папа, я работаю в гестапо…

Бероев понял, что Листровой как союзник потерян. Он тщательно и аккуратно просматривал содержимое письменного стола, стараясь ничего не пропускать и одновременно очень стараясь не терять времени, потому что Машенька уже могла начать беспокоиться, а здесь, в квартире Симагина, даже телефона не было. Следовало позвонить из машины, конечно, но почему-то он постеснялся при Листровом; а теперь уже поздно. Никак он не мог предположить, что в квартире ученого, чуть было не приобретшего мировое имя – да приобретшего, конечно, приобретшего, только быстро ушедшего в тень и потому не отложившегося в долгосрочной памяти зарубежных коллег; а вот в долгосрочной памяти зарубежных разведок наверняка отложившегося – никак Бероев не ожидал, что в его квартире не окажется телефона. Ну, живем… И еще он старался не выпускать хотя бы из бокового зрения славного, симпатичного, но туповатого ментяру – почему все симпатичные люди туповаты, кто мне ответит? А именно такие люди подчас очень легко поддаются психическому воздействию. Другое дело, что факт воздействия не доказан; но эта его искренняя и не имеющая никаких объяснений убежденность в том, что Симагин не убийца и не преступник вовсе… Откуда она? Даже я в этом еще не убежден.

Результат осмотра был странным.

Ничего.

Ровным счетом ничего относящегося к прежней работе. Вообще очень мало бумаг, но если и есть – все с какими-то конспектами по математическому ликбезу, по его урокам, так надо понимать; а то, что хотя бы приблизительно напоминало ему о прежней работе, было, видимо, тщательнейшим образом уничтожено. Или спрятано. Где-то. Где?

А может, уже кем-то изъято? Кем-то, кто Симагина и подставил? Это очень хорошо увязалось бы.

А может, самим Симагиным уже переправлено куда-то? Куда? И значит, тот, кому он переправил, вместо того чтобы переправить и его, решил таким сложным, но вполне надежным образом от него избавиться.

Значит, так. Если Листровой подвергся психическому воздействию, из этого следует, что Симагин и впрямь каким-то образом воздействовал на эти свои латентные точки, воздействовал успешно, и один Бог знает теперь, чего можно от него ожидать. В этом случае бумаги уничтожены или спрятаны им самим и не переданы никому. Никто третий не вторгается в ситуацию, факта измены нет. Но зато сам Симагин превращается в абсолютно неизвестную величину, возможности которой и степень опасности которой не поддаются даже приблизительной оценке. Если же на беднягу Листрового просто-напросто подействовало естественное обаяние личности подозреваемого… вот ведь бред!.. тогда бумаги, скорее всего, кем-то изъяты, я отстаю, по крайней мере, хода на три, но зато противник у меня пусть и сильнейший, пусть и неизвестный – однако, по крайней мере, предсказуемый и понятный. Но как разобраться с Листровым?