С Евангелием в руках - Георгий Чистяков

Совсем другие впечатления остаются от «Новых стихотворений». Написанные уже после встречи Рильке с Роденом и, несомненно, под его влиянием, они, наоборот, не собираются в целое из отдельных элементов, а, словно «Моисей» работы Микеланджело, извлекаются из недр языка как нечто целое и монолитное. Каждое стихотворение поэт превращает в вещь законченную, самостоятельную и вполне осязаемую.

Книга «Жизнь Марии» (по-русски она есть в переводе погибшего в Киеве в годы революции поэта Владимира Маккавейского[48]) – это уже не мозаика и не мраморная статуя, а словесная икона, написанная для созерцания. Каждое стихотворение существует само по себе, оно почти заключено в киот и как будто положено на аналой посередине храма. Не стихи об иконописи, но иконопись в стихах.

В доме Огюста Родена, у самого входа, есть маленькая мемориальная доска, которая сообщает, что здесь жил и работал Райнер Мария Рильке. Летом 1988 года, впервые оказавшись за границей, я пришел в музей Родена, поразившись, что его статуи ждали меня уже в метро, прямо на станции, и, увидев эту доску, сказал девушке-экскурсоводу, которая объясняла мне, какой именно из экспонатов где находится, что эта доска меня как-то особенно обрадовала.

«Вы немец?» – спросила она. Хотя Рильке, писавший по– немецки, был, конечно, австрийцем. Вопрос этот поставил меня в тупик, ибо Рильке настолько принадлежит всему человечеству, что, по-моему, просто не воспринимается как австрийский поэт. Он – просто поэт, именно поэт и никто другой, поэт, умевший так воплотить чувство в слове, что в любом переводе, даже самом несовершенном, его стихи, казалось бы, изуродованные, всё же остаются и прекрасными, и внутренне неповрежденными.

В период работы над «Часословом» (вышедшим в свет в 1905 году и наконец в 1998 году в Петербурге впервые полностью опубликованном по-русски в переводе Сергея Петрова издательством «Азбука-Классика») Рильке изучал русский язык, читал главным образом по-русски, путешествовал по России и даже пытался писать на русском языке. В это время он чувствовал себя больше всего всё-таки русским. В Париже и Медоне, работая с Роденом, он стал почти французом, в годы «Новых стихотворений» – греком, а в последнее десятилетие своей жизни – швейцарцем.

В книге Рильке, вышедшей в 1977 году в Москве в серии «Литературные памятники», авторы комментариев упрекают поэта за то, что в своем вйдении Бога он был далек от канонов, более того, выглядит еретиком. Конечно, еретиком Рильке быть не мог, ибо он не создавал богословских систем и вообще не занимался богословием, он говорил лишь о собственном личном чувстве Бога и об опыте переживания этого чувства. А здесь никаких канонов нет и просто быть не может.

В стихотворении «Искушение Илии» Рильке вспоминает о том, как Бог явился пророку «неслыханным и небывалым вторжением, в чуть слышном дуновенье». В «Дуинских элегиях» он возвращается к этому образу, но уже исходя из собственного опыта: «…Божьего гласа, конечно, / Ты не снесешь. Дуновенье хотя бы послушай, / Непрерывную весть, порождаемую тишиною». Всё, что пишет Рильке, он посвящает, по сути, одной теме – Божьему присутствию в мире. Чувствует он Бога очень лично, не пытаясь вписать свое чувство в рамки той или иной традиции, но всегда и везде. В этом смысл напряженного творчества Рильке.

Впервые опубл.: Русская мысль. 1998. № 4231 (16–22 июля). С. 11.(под заголовком «На ниве труженица».)

Последний полет

Вылетев 31 июля 1944 года с расположенного на Корсике аэродрома в направлении Лиона (города, где он родился!) для аэрофотосъемки, Антуан Сент-Экзюпери не вернулся с задания. Где настигла смерть этого человека, который, как утверждают биографы, с 1 августа был бы отстранен от полетов и, следовательно, разбился в свой последний «летный» день, когда его друзьями для того, чтобы сохранить ему жизнь, уже было сделано всё?

26 сентября 1998 года в ста пятнадцати милях от Марселя рыбак Жан-Клод Бьянко обнаружил в скалистой бухте в вытащенных на борт своего судна сетях серебряный браслет с именами самого Сент-Экзюпери и его жены Консуэло.

Эта находка привела к тому, что после многолетнего перерыва были возобновлены поиски обломков самолета П-38, на котором разбился Сент-Экзюпери.

Ранее эксперты предполагали, что катастрофа имела место в районе Ниццы, затем пришли к выводу, что аэроплан пролетел еще как минимум сто километров и упал в районе Тулона. Теперь место его гибели было локализовано еще точнее: Сент-Экзюпери ушел еще на шестьдесят километров к западу… Хотя, в сущности, в биографии писателя от этого ничто не меняется.

В находке Жан-Клода Бьянко важно другое – ее символический смысл. Через пятьдесят четыре года после смерти писателя, который был ровесником XX века (Сент-Экзюпери родился в июне 1900 года), в море обнаруживается принадлежавшая ему вещь. «Море огромно, а браслет так мал», – сказал Бьянко, который сначала не придал находке никакого значения, ведь рыбаки вообще находят в своих сетях самые разные вещи. Он спрятал браслет в карман и продолжал работу. И только дома решил очистить его от грязи.

Как в море, так и в земле археологи находят тысячи предметов, самых неожиданных и порой замечательных, но с именами конкретных людей эти находки связываются крайне редко. Рассказанная Геродотом новелла о перстне тирана Поликрата вплоть до 26 сентября нынешнего года казалась очень далекой от действительности. А вот теперь браслет Сент-Экзюпери…

Поликрат по совету египетского царя Амасиса выбросил в море драгоценный перстень с печатью, чтобы не навлекать на себя зависть божества. Геродот на примере истории тирана с острова Самос показывает, что пытаться уйти от судьбы бесполезно. Об этом же скажет потом древнерусский летописец в рассказе о смерти вещего Олега – Пушкин лишь пересказал его в своих стихах, причем почти дословно.

И в самом деле, избавиться от перстня Поликрату не удается: проходит пять или шесть дней, и рыбак приносит во дворец тирана рыбу, в брюхе которой рабы находят его перстень. Амасис, узнав, что перстень вернулся к Поликрату, решает порвать с ним дружеские отношения, ибо понимает, что «человек бессилен спасти другого от предстоящего ему несчастья». Чтобы не терзаться за друга, когда с ним случится беда, Амасис заранее отказывается от дружбы с Поликратом и оказывается прав – Самос захватывают персы, и тиран погибает.

С браслетом Сент-Экзюпери всё произошло по-другому. Владельца этой вещицы давно уже нет в живых. Умерла и его жена Консуэло. Портрет самого писателя, книги которого издаются повсюду, на десятках языков, попал на пятидесятифранковую купюру; его знают, читают, изучают, пишут о нем диссертации, хотя дистанция между его эпохой и нашей, разумеется, всё увеличивается. В общем, Сент-Экзюпери стал классиком.

И вот имя его попадает в газеты, и не потому, что в сундуке у кого-то из его наследников обнаружена неизвестная рукопись (так в истории литературы уже случалось), а как-то абсолютно неожиданно – само море решило отдать его браслет человечеству. Такого еще не бывало.

На ум приходит история еще одного перстня – принадлежавшего Зинаиде Волконской и подаренного ею Дмитрию Веневитинову. Молодой поэт, умирая, попросил положить его с собою в гроб. В начале 30-х годов, когда Покровское кладбище близ Таганки, согласно плану реконструкции Москвы, уничтожалось (теперь на его месте устроен сквер), во время вскрытия могилы Веневитинова перстень был обнаружен, снят с руки мертвого поэта (вопреки его завещанию) и передан в Литературный музей.

Здесь много холода и грязи, всё приземлено до предела и доведено до протокола, составленного сотрудником НКВД, до пьяных могильщиков с руками, запачканными в липкой земле, до железной лопаты, до приговора «с конфискацией» по делу давно умершего. Скелет переложили в новый, советский гроб и похоронили на Новодевичьем кладбище – неподалеку от жены Сталина, рядом с Чеховым и Хомяковым. Таким путем Веневитинов был признан классиком официально.

А Сент-Экзюпери? Его тело до сих пор не найдено (обнаруженный рыбаками через три месяца после его гибели труп летчика сразу не был никем опознан, а позднее родственники писателя приняли решение не разрешать эксгумации). Браслета же никто не искал, ибо найти крохотную вещицу на дне моря невозможно, – кроме того, о нем просто не знали. Его отдала нам сама природа, этот простой серебряный браслет, который ничего общего не имеет с драгоценным перстнем тирана с острова Самос.

Амасис, узнав о том, что перстень вернулся к тирану, предал Поликрата – друзья Экзюпери боролись за него и старались, как могли, его уберечь от смерти, но не сумели… Экзюпери погибает накануне того дня, когда его должны были проинформировать о дне высадки американцев во Франции. Лицам, владевшим этой информацией, летать запрещалось, поэтому майор Экзюпери, без сомнения, остался бы жив, если бы 31 июля вернулся с задания, но именно этого не произошло.