Трактат об умении жить для молодых поколений (Революция повседневной жизни) - Рауль Ванейгем

— Я тоже был в правительстве Перми в прошлом году, когда взбунтовались кулаки […] По дороге я прочитал брошюру Арну Смерть Коммуны. Хорошая брошюра. Я думал о Мильере. Я отомстил за Мильера, гражданин! Это был прекрасный день в моей жизни, а у меня их было немного. Я отомстил за него, тютелька в тютельку. Точно так же как там, я расстрелял на ступенях лестницы самого крупного помещика губернии; не помню его имени и плевать мне на него…

После краткой паузы он добавил: «Но на этот раз я кричал 'Да здравствует человечество!'»

Восстания прошлого занимают новое измерение в моём настоящем, измерение имманентной реальности, которую предстоит построить не откладывая. Аллеи Люксембургского дворца, площадь башни Сен–Жака всё ещё хранят в себе залпы и крики уничтоженной Коммуны. Но придут другие залпы и другие массовые захоронения затмят воспоминания о первых. Для того, чтобы омыть стену Федере кровью палачей когда–нибудь революционеры всех времён присоединятся к революционерам всех стран.

Строить настоящее значит исправлять прошлое, изменять значение пейзажа, освобождать мечты и неудовлетворённые желания из их несбыточности, приводить индивидуальные страсти в гармонию с коллективными. От повстанцев 1525–го до мулелистов, от Спартака до Панчо Вильи, от Лукреция до Лотреамона, существует лишь время моей воли к жизни.

Надежда на будущее тревожит наши празднества. Будущее хуже, чем Океан; оно ничего в себе не содержит. Планирование, программа, долгосрочная перспектива… это всё равно, что спекулировать крышей дома, у которого не выстроен даже первый этаж. И всё же, если ты хорошо строишь настоящее, остальное придёт в избытке.

Меня интересует только острие настоящего, его многообразие. Я хочу окружить себя, несмотря на все препятствия, сегодняшним днём, как одним большим светом; вернуть другое время и чужое пространство непосредственности повседневного опыта. Конкретизировать формулу Сестры Катрей: «Всё, что во мне, есть во мне, всё, что во мне, есть также вне меня, всё, что во мне, есть повсюду, вокруг меня, всё, что во мне, есть моё и я не вижу вокруг себя ничего, кроме того, что есть во мне». Потому что в этом нет ничего кроме справедливого триумфа субъективности, такого, что история позволяет уже сегодня; как бы мало мы не разрушали Бастилии будущего, как бы мало мы не перестраивали наше прошлое, как бы мало мы не жиди каждую секунду так словно во имя вечного возвращения она должна возвращаться в бесконечных циклах и повторяться в точности.

Только настоящее может быть целостным. Точка невероятной плотности. Надо научиться замедлять время, жить перманентной страстью непосредственного опыта. Чемпион по теннису рассказал, как в течение очевидно тяжёлой игры, ему выпал мяч, который было слишком трудно отбить. Внезапно, он увидел, как его полёт замедляется, летит настолько медленно, что позволяет ему оценить ситуацию, принять адекватное решение и отбить его с блестящим мастерством. Время расширяется в пространстве созидания. Время ускоряется в пространстве фальши. Кто бы ни располагал поэзией настоящего, тот обязательно переживёт приключение маленького китайца, влюблённого в Королеву моря. Он отправился на дно океана в её поисках. Когда он вернулся на землю, один старик, подрезавший розы, сказал ему: «Мой дед рассказывал мне о маленьком мальчике, исчезнувшем в море, которого звали точно так же как и тебя».

«Пунктуальность – это резерв времени», говорит эзотерическая традиция. Как в той фразе из Pistis Sophia: «Один день света – это миллионы лет в мире»: в очистительной бане истории это, по сути, точный перевод фразы Ленина о том, что дни революции стоят веков.

Дело всегда в том, чтобы разрешить противоречия настоящего, не останавливаясь на полпути, не давая «отвлечь» себя, направляясь прямо к преодолению. Коллективная работа, работа страсти, работа поэзии, работа игры (вечность является миром игры, сказал Бёме). Каким бы бедным оно ни было, настоящее всегда содержит в себе истинное богатство, богатство возможного созидания. Но эта непрерывная поэма, которая так мне нравится, вы хорошо знаете – вы достаточно живёте – всё то, что вырывает её у меня из рук.

Подчиниться водовороту мёртвого времени, старению, использованию тела и духа до пустоты? Лучше исчезнуть, бросая вызов длительности. Гражданин Анкетиль рассказывает в своём Précis de l'histoire universelle (Уточнении к всеобщей истории, прим.пер.), появившемся в Париже в VII год Республики, об одном персидском принце, раненом тщетой этого мира и удалившемся в замок в компании сорока самых прекрасных и умных куртизанок королевства. Он умер в течение месяца от избытка наслаждения. Но, что такое смерть по сравнению с такой вечностью? Если я должен умереть, пусть это будет, по крайней мере, так, как мне этого хочется.

 

23 глава

«Единая триада: самореализация, общение и участие»

 

Репрессивное единство власти в её троичной функции принуждения, соблазна и посредничества является лишь обращённой вовнутрь и извращённой разъединительными техниками формой троичного единого проекта. Новое общество, хаотично развивающееся в подполье, стремится к практическому самоопределению через прозрачность в человеческих отношениях, способствующую реальному участию всех в самореализации каждого. – Страсть к созиданию, любовная страсть и страсть к игре являются для жизни тем же, чем потребность в еде и самозащите является для выживания (1). — Страсть к созиданию является основой проекта самореализации (2), – любовная страсть является основой проекта общения (4), страсть к игре является основой проекта участия (6). – Будучи разделенными, эти три проекта лишь усиливают репрессивное единство власти. – Радикальная субъективность – это присутствие – в настоящее время различимое у большинства человечества – одной и той же воли к созданию страстной жизни (3). Эротика – это спонтанное последствие, придающее практическое единство обогащению живой реальности (5).

 

1. – Построение повседневной жизни реализует на самой высокой ступени единство рациональности и страстности. Тайна, всегда окутывавшая жизнь, происходит из обскурантизма, прячущего под собой тривиальность выживания. Фактически, воля к жизни неотделима от практической воли к организации. Привлекательность обещания богатой и многообразной жизни для каждой личности обязательно принимает форму проекта в общем или частично подчинённого социальной власти, обязанной тормозить его. Точно так же как человеческое правительство обращается к троичному способу угнетения: ограничениям, отчуждающему посредничеству и магическому соблазну; воля к жизни обретает свою силу и свою последовательность в единстве трёх неразделимых проектов: самореализации, общения, участия.

В истории человечества, несводимой к выживанию, но и неотделимой от него, диалектика этого тройного проекта, объединённая с диалектикой производственных сил, должна объяснять большую часть человеческого поведения. Нет ни одного бунта, ни одной революции, которые не выказывали бы страстного поиска насыщенной жизни, прозрачности в человеческих отношениях и коллективного способа преобразования мира. Поэтому, по эту сторону эволюции можно различить три фундаментальные страсти, которые являются для жизни тем же, чем потребность в еде и самозащите является для выживания. Страсть к созиданию, любовная страсть, страсть к игре действуют и взаимодействуют с потребностью есть и защищаться, так же как воля к жизни беспрерывно вмешивается в потребность к выживанию. Очевидно, что эти элементы не обладают значением в рамках истории, но мы здесь обвиняем в этом именно историю их разъединённости от имени их вечно искомой целостности.

Социальное государство включает вопрос выживания в единую проблематику жизни. Я продемонстрировал это выше. В этой исторической догадке, согласно которой экономика жизни постепенно впитала в себя экономику выживания, разъединение трёх проектов и страстей, лежащих в их основе, ясно проявляется в качестве продления ошибочного разделения между жизнью и выживанием. Между этим разделением, являющимся вотчиной власти, и единством, являющимся сферой революции, существование большую часть времени вынуждено выражать себя в двойственности: поэтому я вынужден обсуждать каждый проект по отдельности, хотя и в единстве.

*

Проект самореализации рождается из страсти к творчеству, в тот момент, когда субъективность растёт вширь и хочет править повсюду. Проект общения рождается из любовной страсти, каждый раз, когда люди обнаруживают друг в друге тождественную волю к завоеваниям. Проект участия рождается из страсти к игре, когда группа помогает самореализации каждого.

Будучи изолированными, эти три страсти извращаются. Будучи разделёнными, эти три проекта фальсифицируют себя. Воля к самореализации становится волей к власти; её приносят в жертву престижу и роли, она правит во вселенной ограничений и иллюзий. Воля к общению превращается в объективную ложь; основанная на взаимоотношениях между предметами, она предоставляет для семиологов знаки, которыми те наделяют человеческие отношения. Воля к участию организует всеобщее одиночество в толпу; она создаёт тиранию иллюзии общности.