Мир колонизаторов и магии (СИ) - Птица Алексей

И тут, откуда ни возьмись, нарисовалась младшая де Сильва, причёсанная и с задранным кверху аккуратным носиком. Мне вдруг захотелось сладкого чаю. И я его спросил. Долго, долго я не мог сообразить, почему мои слова вызвали такую реакцию, пока не вспомнил, какой на дворе год — 1671. Какой чай, какой кофе, разбавленное вино — вот самый дешёвый и доступный напиток.

Повернувшись обратно к столу, я выпил вино, которое плескалось в моей кружке, поморщившись от разбавленной кислятины. Вино было не из лучших. Просто кислое, без всякой терпкости или сливовых ноток во вкусе. Каберне или что-либо подобное, с мыльным привкусом затхлой воды. Настроение, и так не радовавшее меня своей жизнерадостностью, упало ещё ниже, пробив очередное дно.

Захотелось выпить, и не просто выпить, а нажраться, как пираты, когда обмывали захват голландского судна. Тут мне вспомнился ром, да и плывём мы в Гавану. Гавайский ром, прекрасное сочетание, и этим, определённо стоило воспользоваться. А не выпить ли мне рому?

Как это ни странно, мою просьбу выполнили на удивление быстро, и уже через пару минут передо мной стояла полная кружка рома, грамм двести-двести пятьдесят. Вдохнув пряный аромат экзотического для меня алкоголя, полностью натурального и сделанного из правильного сахарного тростника, я решился.

Взяв кружку, я сделал осторожный небольшой глоток. Обжигающая жидкость проникла в пищевод и, бросившись уничтожать мириады микробов, которые там расплодились, скатилась внутрь желудка, разлив в нём обволакивающее тепло.

Через несколько секунд я ощутил эффект от выпитого, а мир приобрёл новые краски. Это был не ром, а чистый спирт, который, попав в меня, на мгновение перехватил дыхание и вызвал на лице слёзы. А, и ладно, что я водку разучился пить? Водка — это разбавленный спирт, а ром — это крепкая водка. Логично? Логично!

Да ну их всех на… Гулять, так гулять! Плевать на эту девчонку, плевать на её бешеную сестру и отца, плевать на пиратов, плевать на весь их мир. И я приник к кружке, отхлебывая крупными глотками огненную воду, не обращая внимания на позывы организма пресечь эту попытку на корню.

Тщетно!!! Воля русского человека, захотевшего выпить, переломит любую преграду на этом пути, а тем более, такую хлипкую. Ром свободно лился в горло, немедленно вызывая опьянение у подросткового организма, ничего крепче сухого вина не пробовавшего, да и перенесённый голод тоже дал о себе знать.

К тому моменту, когда я опустил кружку на стол и поднялся из-за него, я был уже совершенно пьяный. А раз пьян, то надо петь. Пить или петь! Вот в чём вопрос! Конечно, петь, ведь я уже выполнил первую часть рекомендованной программы.

На ум ничего не шло, да и где он был, этот ум. Спрятался. Труус! Штормило меня изрядно, но я моряк, а не абы что! Моряки ходят вразвалку по палубе и земле, и не падают от какого-то там рома. Мы не слабаки, мы…, ух, как хорошо-то.

— И бутылка рома на сундук мертвеца, йо-хо-хо, и бутылка рома. Пятнадцать человек за бутылку рома, йо-хо-хо…

Французы тоже пели свою пиратскую песню, но, несмотря на то, что я был мертвецки пьян, я всё же не решился петь подслушанную у них песню. Взгляд нечаянно упал на девчонку, стоящую рядом с открытым ртом и смотревшую на меня круглыми, как плошки, глазами. Глаза у нее, кстати, были ярко-зелёными. Удиви — ик — тельно.

— Выпьешь, ведьма, — обратился я по-братски к ней и протянул кружку, в которой ещё осталась пара капель бесподобного напитка.

Та в очевидном шоке отрицательно помотала головой. Сделав к ней шаг, я опёрся на её плечо, потому как ноги меня уже не держали. — Понимаешь, Мерсиии, — запинаясь говорил я, — понимаешь… Тут меня крепко взяли за руку и попытались оттянуть от малолетней ведьмы.

— Но-но, — погрозив пальцем Мигелю, сказал я, — отстань. Дай с сеньорой поговорить, как, как…

— Зовут? — попыталась подсказать она мне.

— Нет, — отрицательно махнул я головой, — зовут тебя Мерседес, как крутую тачку!

— Чегооо, — протянула она.

— Ничего, аааа, вспомнил! Дорогая виконтесса, я старый солдат и не знаю слов любви, но ты такая, такая…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Какая, — невольно спросила она.

— Зелёная, — выдал я бредовый ответ.

— Что???

— Глаза у тебя зелёные и бедовые, пребедовые.

Пытаясь заглянуть в её лицо, я не удержался и упал. Вот же развезло-то как. Дальнейшее я помнил плохо. Постоянно слышался хриплый голос девчонки, которая командовала Мигелем и коком. Потом меня усадили за стол и заставили протянуть обе руки вперёд.

Левую ладонь освободили от повязки и чьи-то узкие ладошки стали накладывать на неё мазь. Сразу пришла прохлада и боль, терзавшая меня весь день, понемногу ушла. Затем с меня стянули рубаху.

Кок сказал: — Вот же, что пришлось пережить мальчишке.

Спине и груди тоже досталось по порции мази, а потом меня дотащили до подвесной койки и, погрузив в неё, удалились. Дальше, не знаю, то ли мне почудилось, то ли действительно это было, но на своём лице я почувствовал чьё-то легкое, еле ощутимое дыхание, потом оно исчезло, и я заснул.

Глава 19 Куба

Второй день я просыпался измочаленным, но теперь причины были иными. На этот раз я был измучен не ранением, а приемом крепкого алкоголя. От этого, правда, было не легче, а где-то, даже и горше. Но чувствовал я себя лучше. Алкоголь уничтожил множество микробов и подстегнул, вместе с мазью, мой иммунитет. Порезы и распоротая ладонь уже больше не сочились кровью, а под койкой я обнаружил баночку с целебной мазью, которой и воспользовался, раздевшись и смазав все свои раны, включая и те, которые были скрыты под штанами.

Сегодня на палубу подниматься я не рискнул, а курсировал по судну вместе с Мигелем. Он не стал мне рассказывать ничего о том, что произошло вчера, только иногда с удивлением смотрел на меня и водил по галеону, временами приводя на камбуз.

Так что, этот день пролетел быстро, и я провёл его внутри корабля, не выходя на палубу. Четвёртый день моего пребывания начался с осознания того, что корабль попал в шторм. Сильный ветер нагнал волну, отчего увеличилась качка. Моряки либо привыкают к морской болезни, либо успешно с ней борются, чего нельзя было сказать о женщинах, плывших на корабле. Все они вповалку лежали в своих каютах, пока шторм неумолимо трепал корабль, как тузик грелку.

Меня никто не трогал, но корабль был в опасности, и вместе с ним в опасности была и моя ж…, простите, моя судьба, и очень бы не хотелось пускать всё на самотёк. Несмотря на качку, я стал выбираться на верхнюю палубу.

Приподняв люк, ведущий на неё, я оказался во власти шторма. Быстро выбравшись из люка, я тут же был сбит с ног сильным толчком огромной волны и покатился по палубе. Уже с палубы я огляделся вокруг. Тяжело переваливаясь на волнах, галеон упрямо шёл вперёд. За двойным штурвалом стояли два матроса и с трудом поворачивали его, направляя корабль в нужную сторону.

Огромные волны обрушивались на корабль, молнии разрывали тёмное небо, на мгновение освещая бурную поверхность моря и сам корабль. Но я не боялся. С наслаждением подставляя лицо пресным каплям дождя, я упивался безумной стихией, не собираясь скрываться на нижней палубе.

Галеон шёл со свёрнутыми по — штормовому парусами. Его крепкий корпус трещал и скрипел, отчаянно жалуясь на волны и ветер. Неожиданно для себя, я стал понимать, о чём стонет и шепчет корабль. «Уберите с грот-мачты все паруса, они мне мешают, мешают» — слышалось мне. Я не сразу понял, что я услышал, скорее не поверил. Подняв взгляд на грот-мачту, я увидел, что её зарифленные паруса растрепались, и стали понемногу распрямляться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я бросился к тем, кто находился на палубе, и стал им объяснять, что надо полностью убрать паруса на грот-мачте. Но никто не собирался ничего делать, тем более, по совету неизвестного мальчишки. На счастье, на шкафуте оказался контрамаестре. Выслушав меня, он сказал.