The Chamber. Камера - Джон Гришем

Рут Крамер говорила намного сдержаннее. “Время, – сказала она, – врачует самые глубокие раны. Не знаю, что буду ощущать после казни, ясно одно: сыновей мне уже не вернуть”.

Больше ничего Тодд Маркс от нее не услышал.

Адам сложил газету. В желудке вновь заворочался плотный ком. Отвлекли его от мыслей о недомогании самоуверенные заявления губернатора и генерального прокурора. Молодому адвокату, который ставил перед собой цель спасти жизнь своего подзащитного, стало страшно от мысли лицом к лицу столкнуться с потрясавшим оружием противником. Он – неопытный начинающий юрист, а они – ветераны. В распоряжении Роксбурга был целый аппарат, куда входил опытный специалист, известный под прозвищем Доктор Смерть – профессиональный законник, прославившийся патологической жаждой крови. Адаму, с его пачкой бесполезных бумаг, оставалось рассчитывать лишь на чудо. Статья обескураживала, лишала надежды.

С чашкой кофе в руке на соседний стул опустилась Ли.

– Совсем плохо? – спросила она и провела ладонью по щеке племянника.

– Ничего ценного фэбээровец мне не сообщил.

– Похоже, Крамер-отец еще более крепкий орешек, чем Крамер-сын.

Адам потер виски.

– У тебя есть что-нибудь от головной боли?

– Как насчет валиума?

– Годится.

– Есть хочешь?

– Нет. Желудок не в порядке.

– Тогда к черту ужин. В этих книгах дурацкие рецепты. Обойдемся пиццей.

– Никакой пиццы. Только валиум.

ГЛАВА 21

Бросив на дно ведерка ключи, Адам проследил за тем, как красная емкость взмыла вверх и зависла, покачиваясь, метрах в шести от земли. Он сделал шаг вперед: створка первых ворот медленно поползла в сторону. Когда проем за его спиной исчез, начали открываться вторые ворота. На пороге Семнадцатого блока выросла фигура Пакера. Гигант зевнул. “Неужели он умудряется там спать?” – подумал Адам.

Охранник вперевалку преодолел отделявшие его от ворот тридцать метров.

– Добрый день, сэр.

Стрелки часов показывали почти два. Утренний прогноз погоды бесстрастно обещал, что после полудня в Миссисипи будет побит столетний рекорд жары. Прогноз явно сбывался.

– Привет, сержант. – Фраза прозвучала так, будто они давно уже стали друзьями.

По аккуратно выложенной кирпичом дорожке оба прошли к металлической двери. Пакер вставил в замочную скважину ключ, повернул, и Адам ступил внутрь.

– Пойду за Сэмом. – Сержант прикрыл дверь, неспешно удалился.

Стулья по свою сторону перегородки Адам нашел расставленными в полном беспорядке, два были перевернуты, как если бы посетители устроили здесь драку. Место себе он выбрал в самом конце деревянного стола, подальше от кондиционера. Уселся, достал из кейса копию поданного в девять утра ходатайства.

В соответствии с законом, перед тем как заявление или жалоба поступит на рассмотрение федерального суда, документ должен быть отвергнут судом штата. Протест по поводу газовой камеры Верховный суд штата Миссисипи зарегистрировал как ходатайство в рамках предусмотренного конституцией страны послабления режима для приговоренных к смертной казни. С точки зрения Адама и Гарнера Гудмэна, подача протеста была чистой воды формальностью. Бумагу составлял Гудмэн – в то самое время, когда Адам вместе с Уином Леттнером ловил форель и пил пиво.

Как обычно, Сэм вошел в комнату со сцепленными за спиной руками, в расстегнутой почти до пояса красной спортивной куртке. Лицо его абсолютно ничего не выражало. Седые волоски на груди поблескивали от пота. Подобно дрессированному животному, Сэм повернулся спиной к Пакеру, который быстро снял наручники и оставил своего подопечного наедине с адвокатом. В то же мгновение Кэйхолл вытащил из пачки сигарету, закурил.

– С возвращением, внучек.

– Сегодня утром я оставил в суде ходатайство. – Адам сунул копию в неширокую прорезь. – Служащая обещала, что рассмотрено оно будет в установленный законом срок.

Сэм принял документ, усмехнулся:

– Не сомневаюсь. А потом она откажется от обещания.

– Суд обязан реагировать на него немедленно. Думаю, генеральный прокурор уже строчит ответ.

– Великолепно. Роксбург успеет попасть в вечерние новости. Наверняка пригласил к себе в кабинет операторов.

От влажного и раскаленного воздуха Адам покрылся испариной. Он снял пиджак, ослабил узел галстука.

– Имя Уин Леттнер тебе о чем-нибудь говорит?

Сэм небрежно смахнул лист бумаги на стул, с силой выдохнул дым.

– Допустим. А что?

– Вы встречались?

Как и прежде, слова Кэйхолла прозвучали спокойно и взвешенно:

– Наверное. Не помню. Я уже тогда знал, кто он такой. В чем дело?

– Я провел с ним вечер субботы и часть воскресенья. Он вышел на пенсию, купил небольшой док на Белой речке, принимает рыбаков.

– Рад за него. Беседа получилась интересной?

– Леттнер продолжает думать, что в Гринвилле ты действовал не один.

– Имен он не называл?

– Нет. По его словам, конкретного подозреваемого у ФБР не было. Их информатор, один из людей Догана, сообщил Леттнеру о каком-то новичке, который не состоял в банде.

Взрыв осуществил именно этот парень, совсем молодой. Говорят, он приезжал из соседнего штата. Вот вся наша беседа.

– И ты этим россказням веришь?

– Я не знаю, чему верить.

– Какая, к дьяволу, сейчас разница?

– Говорю же: не знаю. Подобная информация могла бы помочь мне спасти твою жизнь, Сэм. Могла бы, и только. Я просто в отчаянии.

– А я, по-твоему, нет?

– Мне приходится хвататься за соломинку – и все зря.

– Выходит, в моей истории полно слабых мест?

– Ты и сам это знаешь. Леттнер говорит, что всегда в ней сомневался, потому что при обыске у тебя не обнаружили и следа взрывчатки. Не был ты связан и с предыдущими взрывами. Уин сказал, что ты не подходишь на роль человека, решившего на свой страх и риск объявить евреям маленькую войну.

– Леттнеру, гляжу, ты все-таки веришь.

– Верю. В его рассуждениях есть смысл.

– Ответь-ка на пару простеньких вопросов, малыш. Что, если бы я поведал тебе о том, другом? Если бы назвал его имя, адрес, номер телефона и указал группу крови? Что бы ты стал делать?

– Прежде всего прекрати орать, Сэм. Я завалил бы суды ходатайствами и апелляциями. Поднял бы на ноги всю прессу, и она грудью бы встала на твою защиту. Я нашел бы чиновника, который выслушал бы меня.

Кэйхолл кивнул, как бы поощряя буйную фантазию ребенка.

– Ничего не выйдет, Адам, – ровным голосом сказал он. – Осталось три с половиной недели. Ты же знаешь законы. Нет смысла тыкать пальцем в того, чье имя прежде ни разу не упоминалось.

– Законы я знаю, но все-таки попробовал бы.

– Бесполезно. И не пытайся.

– Кто он?

– Его не существует.

– Еще как существует.

– Откуда берется такая уверенность?

– Я очень хочу верить в то, что ты невиновен. Для меня это важно, Сэм.

– Говорю же, я невиновен. Я установил бомбу, но не имел ни малейшего намерения убивать.

– Зачем тогда бомба? Для чего было взрывать синагогу, дом Пиндера? Там же находились люди.

Сэм пыхнул сигаретой и молча опустил голову.

– В чем причина твоей жестокости, Сэм? Где ты научился ненавидеть чернокожих, евреев, католиков – тех, кто хоть самую малость не похож на тебя? Этот вопрос ты себе не задавал?

– Нет. И не собираюсь.

– Понимаю. Ты есть ты. Ты – натура цельная, ясно. С этим ты родился и ничего поделать не можешь. Гены. С ними ты гордо ляжешь в могилу.

– Это мой образ жизни. Другого я не знаю.

– Но что же тогда случилось с моим отцом? Почему яблоко упало так далеко от яблони?

Затушив окурок, Кэйхолл уперся локтями в стол, вокруг прищуренных глаз собралась густая сетка морщинок. Лицо Адама находилось прямо перед решеткой, но Сэм не смотрел на внука. Взгляд его был направлен вниз.

– Вот оно. Опять Эдди. – Фраза прозвучала непривычно глухо.

– Что-то в его воспитании оказалось упущенным, так?

– Эта тема никакого отношения к газовке не имеет. Или я ошибаюсь? Не связана она и с ходатайствами, апелляциями, протестами. Мы тратим время впустую, Адам.

– Ну же, Сэм, наберись мужества. Скажи, что у тебя не вышло с Эдди. Разве ты не объяснял ему, кто такие ниггеры? Не учил его ненавидеть чернокожих сверстников? Жечь кресты? Может, ты не брал Эдди с собой на суды Линча? В чем причина?

– О том, что я состоял в Клане, Эдди узнал лишь по окончании школы.

– Почему же? Было стыдно признаться? Но ведь деяния предков являлись предметом семейной гордости, так?

– Про предков в доме не говорили.

– Опять-таки – почему? Ты же член Клана в четвертом поколении, корни вашей ненависти к чернокожим уходят во времена Гражданской войны, по твоим же словам.

– От них я не отказываюсь.

– Неужели ты не сажал Эдди на колени, не показывал ему фотографии из старого альбома? А как же вечерние сказки о героических Кэйхоллах, белых капюшонах и великих магах? Должен же отец делиться с сыном преданиями о славном прошлом?