Сумерки империи - Александр Николаевич Терников

высоту идет ожесточенный бой. Груды трепещущих тел валяются на склонах, царапая друг друга в агонии ногтями. Легкая пехота Кирилла постепенно отступает. Но дальше вершин отступать некуда, потом возможно только бегство.

В проходе творится какое-то безумие. Настоящая резня, борьба диких зверей, обезумевших и опьяневших от потоков крови. Исход боя решался теперь перевесом одной грубой силы над другой в огромном количестве единоличных противостояний сражающихся людей.

Это было страшное зрелище. Сойдясь в рукопашной, богатыри-кельтиберы и герои-римляне топчут друг друга ногами, дерутся на окровавленных трупах, убивают противников дротиками и распарывают мечами или боевыми топорами. Огромные секиры варварских витязей, прорезающие доспехи, словно нож мягкое масло, отсекают римлянам руки и головы, рассекают тела на куски, кровь хлещет яркими фонтанами, белая пена идет из разрубленных легких. Кельтиберы, железные люди наделенные нечеловеческой силой, сражались с яростью фанатиков и доблестью паладинов. Удар, взмах и выпад… и снова удар. Настоящий вихрь блистающей стали!

Римские резервы сейчас же пополняют урон, нанесенный смертельным ожесточенным натиском. Со всех сторон слышна дробь барабанов и звуки труб, дающих сигнал к атаке. Сверкают мечи, сияют шлемы, отблески пламени отражаются в металле и при ударах оружия искры сыплются на землю. Легионеры рычали подобно львам, попавшим в клетку. Это пропитанное кровью месиво дерущихся людей заполнило проход и захлестнуло ближайшие склоны холмов. Исход боя не был известен никому. Даже раненые, у кого из разверстых ран торчали белые обломки костей, отчаянно защищаются до последнего: у кого нет оружия, тот хватает противника за горло и рвет его зубам. Центурии, действуя с удивительной отвагой, прокладывают себе дорогу по телам убитых и раненых: мозги вытекают из черепов, словно желток из яичной скорлупы, живые и мертвые раздавлены, земля пропитывается кровью, и весь проход усеян кусками человеческой плоти.

Кельтиберы, одно имя которых наводило ужас, не сдаются, они с диким ревом режут всех, кто им попадется. В центре все еще колеблется, висит на волоске. Да, дисциплины кельтиберы не понимают, зато сражаются как львы. Варвары готовы буквально зубами разорвать глотки своих противников… Но они рубят врагов с той неумолимой и страшной ловкостью и быстротой, какая бывает только у профессиональных солдат по ремеслу. Рубят воинов Рима с каким-то остервенением, бьют острыми как бритва топорами по лбам, по шеям, по рукам, которыми те тщетно заслоняли головы, бьют их со всех сторон без отдыха, без пощады, без милосердия. Проход буквально кипел от обильно пролитой крови.

Не так хорошо обстоят дела на флангах. Вначале все шло нормально. Ближе к вершинам были установлены плетеные изгороди, в которые натыкали зеленых веток. Когда они внезапно упали, то на стену римских щитов покатились телеги, груженные взрывчаткой и бочонки с порохом. Желтое маслянистое пламя плясало на толстых фитилях. Взрывы взяли кровавую дань, даже при том, что легионеры отрыли в своих рядах проходы, чтобы пропустить эти телеги. Но эти жертвы никого не остановили, напор легионеров не ослаб. Легкая пехота контрактников все время отходила, огрызаясь дождем из дротиков и плюмбат.

Стрелы, стрелы, стрелы…Гудящие, свистящие, звенящие в полете. Несущие смерть. Ядра, гранаты, дротики…. Но они не могли сломить яростных легионеров, псов войны. Этих детей великой страны, встающих на смертный бой с трусливым врагом, боящимся открытого, лицом к лицу и меч против меча, честного сражения, было не удержать! Непоколебимая живая стена, заделывающая все бреши, напирала все выше наверх. Бешенство овладело римлянами, грудью они пробивали себе путь. Даже в этих невыносимых условиях их дисциплина впечатляла.

Битва между тем достигла своего высшего накала. Казалось, северный Кипарисовый холм уже взят приступом, и на его вершине полковник Туллий (иначе называемый легат) в знак победы радостно размахивает шейным платком, насаженным на гладий. Так как его отрядный знаменосец с орлом уже остался где-то внизу, среди горы трупов. И тут же лицо полковника разносит маленькое ядро, выпущенное из ручницы. Полковник падает как пораженный громом. Адъютант полковника — Фенестела, ловкий малый двадцати пяти лет, пытается поднять это импровизированное знамя, но и ему сносит череп осколком свинцовой гранаты.

Храбрый первый центурион (примипил) Фортунат, пытается подхватить знамя, но и он платит жизнью за этот подвиг, пронзенный сразу двумя стрелами. Казалось, на вершине содрогалась сама земля, исхлестанная железным и свинцовым градом, а в воздухе непрерывно мелькали огни и смертоносные молнии. Под убийственным огнем, лишившиеся командования легионеры, понесшие ужасающие потери, снова откатываются вниз.

Отметим, что на Кипарисовом холме коза Дашка, прирученная легионерами и очень любимая всеми солдатами, увязавшись за атакующими воинами, живой и невредимой добралась почти до самой вершины под стрелами и осколками гранат.

Постепенно весы боевого счастья все более склонялись в испанскую сторону. Шеренги легионеров редели и снова смыкались.

Тем временем мобильные кавалеристы — контрактники, обойдя две центурии заслона и оставив их временно не у дел, угрожают римлянам с тыла. Ничто так не пугает пехоту, как организованная атака кавалерии. Обескровленные и измученные итальянцы оказались зажаты с двух сторон. Как будто в поединок двух изрядно измотавших друг друга боксеров в десятом раунде вмешался третий, совершенно свежий, и встал на сторону одного из них.

Гней Корнелий, вынужден ослабить натиск, выделив еще две сотни легионеров для организации нового заслона. Конница, гарцует, не приближаясь на дистанцию броска пилумов и конные лучники потихоньку выбивают легионеров. Это было прологом разгрома.

Натиск на ряды варваров, уже кое-где подумывающих о бегстве, резко ослаб. Четыреста легионеров оказались не у дел, скованные маневрами кавалерии, еще шестьсот погибло дополнительно, против двух сотен у варваров, так что теперь римляне временно оказались в передней линии в меньшинстве. Их там начали теснить обратно.

Две центурии из южного заслона спешат на помощь товарищам, но уже поздно. Секунда и армия, понесшая ужасающие потери, дрогнула. Точно лопнула струна или порвалась нужная жила. Всему на свете приходит конец. Нельзя сражаться с судьбой! Войсками овладела настоящая паника, и некоторые изжаленные, истерзанные до смертного предела полки, вместо отступления, обратились в бегство. Напрасно центурионы, сражавшиеся как львы, размазывая по рассеченному лицу кровавую юшку, старались удержать легионеров: уговоры, брань, побои — ничего уже не действовало. Ужас слишком силен, и эти бравые солдаты, храбро воевавшие весь день, предпочитают побои и оскорбления и все равно бегут.

Отчаяние римского полководца невообразимо: он вел себя стоически в течение всего дня, а теперь он не может удержаться от слез, видя это поражение. Вне себя от горя, Гней Корнелий бежит навстречу беглецам, укоряя их в трусости. Успокоившись после этого проявления горячности, он, примиряясь с обстоятельствами, молча окинул взглядом