А жизнь одна... - Иван Папуловский

В хорошо меблированную приемную к ним вышел маленький немолодой человек, очень подвижный и энергичный, с цепкими внимательными глазами и усами с проседью. Но голос — твердый, не терпящий возражений. «Какой шустрый старичок!» — подумал Райму, с интересом наблюдая своего будущего шефа, полковника ЦРУ, начальника «отдела по изучению аудитории и эффективности передач радиостанции «Свобода». Макс Ралис не только устанавливал контакты с советскими гражданами, вербовал перебежчиков, но и засылал в Советский Союз американских агентов под видом туристов, бизнесменов, деятелей культуры, занимался распространением антисоветской литературы. Но про это Райму узнает много позже, а сейчас Ралис изучающе смотрел на него, непрерывно двигаясь по комнате, словно хотел видеть перебежчика из СССР с разных углов зрения.

— Значит, никогда не слышали передач «Свободы»? Странно, странно. И жаль, конечно. Придется для вашего самообразования кое-что показать. Хотелось бы знать ваше мнение. Вы — свежий для нас человек, это интересно.

По словам Ралиса, радиостанция «Свобода» — беспристрастный, объективный источник информации о делах в мире. Она сообщает о таких событиях и фактах, о которых обычно умалчивают советская печать, радио и телевидение. Райму хорошо понял, какие события и факты имел в виду его новый благодетель, но скромно промолчал. И в голову ему не пришло, что даже это простое молчание или молчаливое поддакивание шустрому американцу тоже равноценно предательству.

Подарив карманного формата книжицу Солженицына, изданную заботами ЦРУ на русском языке, мистер Макс Ралис вручил будущему своему сотруднику тексты нескольких передач радиостанции «Свобода». Определилась плата: 100 франков за пять «мнений», то есть несложных рецензий.

Очень предупредительно встретила его на следующий день эффектная секретарша нового шефа. Внимательным был и сам мистер Ралис.

Тексты передач Райму не понравились — были они крикливы и бездоказательны, просто не интересны, и он сказал об этом Ралису.

Американец энергично протопал по кабинету, потом спросил в упор:

— Скажите, а больше вас ничто не смутило?

— Да нет…

— Вот и хорошо! — весело заключил мистер Ралис. — Рецензируйте еще.

Работа оказалась выгодной, за неделю он зарабатывал столько, сколько удавалось получить на химзаводе за целый месяц. И, главное, появилась надежда на добрые перемены. Что ценой предательства — об этом он не задумывался. Его несло на крыльях обстоятельств, и этим обстоятельствам Райму даже не пытался сопротивляться.

В конце мая 1967 года Райму пригласили в американское посольство в Париже для «деловых» переговоров.

Человек, все еще не утративший надежды на «шикарную» жизнь в свое удовольствие, он с радостно колотящимся сердцем вновь пришел к знакомому зданию. Огромные стеклянные двери будто сами распахнулись перед ним, в вестибюле ему уже улыбался высокий смуглый человек в безупречно сидящем на нем дорогом костюме.

Это был мистер Новак. Лет ему за пятьдесят, чернявый, выправка кадрового военного, разговор отрывистый, быстрый, словно перед строем. Неплохо говорит по-русски, но с каким-то характерным акцентом.

— Вы правильно решили, мистер Райму, остаться в свободном мире, — без обиняков объявил американец, — но это значит также, что обязаны помогать этому новому для вас миру. Ваши анкеты вполне удовлетворительны.

Райму вспомнил, как еще в самом начале сотрудничества с Максом Ралисом он несколько раз заполнял предложенные американцами анкеты, делал для них фотографии. Так вот для чего они требовались!..

Мистер Новак, можно сказать, играл с Райму в открытую.

— Я — офицер американской разведки, — заявил он почти сразу ошеломленному его натиском «клиенту», — и должен кое-что проверить дополнительно.

Спохватиться бы тут Райму, вспомнить, против кого направлена главным образом деятельность сотрудников американской разведки — вспомнить о покинутой им родине, семье, матери, об отце, который погиб под Великими Луками за правое дело, будучи бойцом Красной Армии. Но этого не случилось. Разинув рот, он слушал антисоветские разглагольствования американского разведчика, тщась сообразить, как сегодняшняя встреча повлияет на его дальнейшее благополучие. Правда, он не разделял той ненависти к Советам, к СССР, которая сквозила почти в каждой фразе мистера Новака, более того, находил, что советская власть вообще не причинила ему ничего такого, за что ее следовало ненавидеть, — просто она не дала ему возможности жить в блеске и роскоши, в свое удовольствие, без постоянных напоминаний об ответственности и долге.

А на что он надеялся сейчас? Что Новак даст ему эти блеск и роскошь? Без всяких условий?

Если бы он был в состоянии отвлечься от мыслей «зажить шикарно», если бы он был в состоянии проанализировать выставленные американским разведчиком «условия», то мог бы понять, что здесь-то требуют не больше и не меньше как безоговорочной измены Родине, перехода на службу ее врагам. Не слишком ли высока плата за маячившую пока только в воображении «роскошь и блеск»?..

Да нет, жизнь еще мало стегала Райму, естественные для всякого нормального человека мысли пока не приходили в его голову…

7.

В середине июня 1967 года заканчивался контракт Райму с французами.

— Ничего, пусть это вас не волнует, — сказал ему мистер Новак. — В Мюнхене место для вас имеется, но вначале вы заедете во Франкфурт-на-Майне, предстоят кое-какие формальности.

Стояла отличная летняя погода, характерная для июня в странах Западной Европы. Прихватив свой коричневый чемоданчик с пожитками, Райму отправился на вокзал. На руках у него был билет в спальный вагон второго класса от Парижа до Франкфурта, оплаченный его новыми хозяевами. Просили не забыть, что на вокзале во Франкфурте его уже ждут, только пусть держит коричневый чемодан в левой руке, «Пари матч» — в правой. Походило все это на игру, и не умевший смотреть далеко вперед Райму охотно включился в нее.

Наутро встретил его, к удивлению Райму, сам мистер Новак.

— Вот вам новые документы, с этого дня вас зовут мистер Джонсон, — сказал американец. — Не советую общаться с полицией, так что ведите благонамеренный образ жизни.

Его поселили в маленькой квартирке неподалеку от железнодорожного вокзала. Квартира была неплохо меблирована, С ванной, с электроплитой в уютной кухне и холодильником, предусмотрительно забитым продуктами. Раз в неделю приходила уборщица.

Мистер Новак дал Райму номера двух своих телефонов — по одному он мог звонить днем, по другому — ночью. Но звонить почти не довелось, потому что на второй или третий день пребывания во Франкфурте перебежчика из СССР привезли в красивый особняк в центре города, и здесь началось то, чего Райму уж никак не ожидал.

Нет, нет, с ним обращались по-прежнему вежливо и даже учтиво, и он с интересом оглядел уютную гостиную, обставленную мягкой низкой мебелью, с дорогими картинами на стенах, куда ввел его мистер Новак. Навстречу поднялись три молодых американца.

— Садитесь, мистер Джонсон, пожалуйста, вот сюда, — указал ему Новак. — Предстоит серьезная беседа.

И начался первый изнурительнейший допрос, на котором от вежливости и учтивости не осталось и следа.

— Вы должны быть предельно откровенны, — с солдафонской прямотой потребовал мистер Новак. — Забудьте то, что было в Париже, здесь — американский контроль.

Райму позабавило то, что задают те же самые вопросы — о жизни в Эстонии, учебе, работе, отношении эстонцев к русским, о расположении воинских частей, связях с КГБ, — но теперь это называется «американским контролем». Откуда ему было знать, что во Франкфурте-на-Майне обосновалась одна из главных подрезидентур Центрального разведывательного управления США на территории ФРГ, что здесь американская разведка окончательно отбирает кандидатуры для работы на радиостанциях «Свобода» и «Свободная Европа», что здесь возникают идеи многих коварных шпионско-диверсионных операций американских спецслужб против Советского Союза и других социалистических стран.

За короткие часы прогулок Райму не успел хорошо разглядеть огромный западногерманский город, растянувшийся по обеим берегам реки Майн неподалеку от ее впадения в Рейн, не успел познакомиться со многими историческими достопримечательностями, которыми богат Франкфурт, потому что допросы начинались рано утром и продолжались до вечера с перерывом на обед и послеобеденный отдых на два-три часа.

В системе допросов тоже однажды наступил перелом. В это утро американцы встретили его несколько иначе, чем обычно, хотя существа перемены в их отношении к своей особе Райму не понял. Впрочем, мистер Новак с присущей ему прямотой расставил все по местам: