Черное солнце (ЛП) - Халле Карина

Что будет дальше?

Аметист сказала, что Солон все забудет, но я видела ярость в его глазах. Так что, я не уверена. Не думаю, что он захочет иметь со мной что-то общее.

Мысль о том, что я никогда больше его не увижу, причиняет боль.

Я сказал Аметист, что не влюблена в него, и это все еще правда. Но когда говорила ей, что он мне даже не нравится, немного соврала. Он мне правда очень нравится, хоть так и нельзя. У него не так уж много хороших качеств, он лжец и убийца. Он двуличный и нелоялен по отношению к своему собственному виду. Он злобный монстр с дурными замашками, и я не знаю, могу ли ему доверять.

Но, несмотря на все это, меня необъяснимо тянет к нему. Ох, уверена, если бы я правда захотела, то обвинила бы во всем кровь, будто именно поэтому я зависима от него. Я могла бы списать это на то, что он вампир больше, чем я, и чрезвычайно искусен в принуждении других, и хотя он говорит, что у меня к этому иммунитет, возможно, он ошибается.

Но правда такова: я нуждаюсь в нем и жажду его на каком-то глубоком, молекулярном уровне. Как и уровни в Завесах, это происходит с самого низа, рядом с адским темным местом внутри меня, созданным из пламени и крови. Это глубже, чем залитый лунным светом колодец, который всегда меня звал. Это заложено в моем существе.

Какое оно бы ни было.

И если я потеряю Солона, не знаю, что буду делать с собой, как я буду ориентироваться в этом новом мире. Как моя сумочка — якорь старой жизни, так и он — якорь новой. Он ведет меня через это, он сам так сказал, и иногда, только иногда, я замечаю, что он смотрит на меня не так, как смотрит учитель на свое протеже. Любовно — неподходящее слово, несмотря на то, что сказал Эзра. Это нечто грубое и нежное одновременно, и уверена, ему бы не понравилось, если бы я описала его подобными словами.

«Но ты только что все испортила», — говорю я себе. «Тебе не впервой».

Я вздыхаю и заканчиваю краситься. Я встречаюсь с Элль у себя дома через час, и мне нужно поторопиться. Она не знает, что я живу в отеле, поэтому я не могу пригласить ее сюда, и когда я предложила пойти куда-нибудь вроде бара или кафе, она была непреклонна. Думаю, она боится, что Солон снова придет, даже если мы будем в другом месте.

Мои родители на работе, но, несмотря на это, я не говорю им, что иду домой. Я знаю, что им это не понравится. Но сейчас середина дня, светит солнце, и они сказали, что моя квартира окружена защитными рунами. Конечно, это не удержало Солона в тот раз, но сегодня я буду не против, если он придет.

Конечно, я проявляю осторожность. Надеюсь, с Элль там ничего плохого случиться, просто посидим несколько минут, пока я не уговорю ее выпить в «Embarcadero». Белое вино и устрицы уже зовут меня по имени.

Я немного повозилась с макияжем, переборщив с бронзатором, чтобы выровнять тон кожи, который, кажется, с каждым днем становится все бледнее, затем надела лосины, тунику с длинными рукавами и джинсовую куртку, убедившись, что отсутствие татуировок снова полностью скрыто. Надеюсь, она не заметит, что я их прячу.

Я бросаю взгляд на рубиновое ожерелье на столе, оставляя его там.

Я не надевала его с тех пор, как сняла. Боюсь надевать обратно, на случай, если оно больше никогда не будет меня согревать.

Время поджимает, и я решаю, что самый быстрый, хотя, конечно, и не самый лучший способ добраться до своей квартиры — это снова пройти сквозь Черное солнце. В любом случае мне еще нужно немного времени, чтобы открыть окна и придать своему дому обжитый вид.

Я делаю глубокий вдох и концентрируюсь на пространстве перед собой, пока воздух не начинает деформироваться и мерцать. Языки пламени появляются из ниоткуда, очерчивая волшебную дверь. За этой дверью, зелено-голубой залив Сан-Франциско, который виднеется из окна, превращается в серый.

Я прохожу прямо сквозь портал.

Я все еще в комнате, только здесь нет ни воздуха, ни цветов, ни жизни.

— Эй? — говорю я и с удивлением слышу только свой голос, но он глухой. Даже нет эха.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я смотрю в окно, на город, который остановился во времени, а затем разворачиваюсь и выхожу за дверь.

Я помню, что здесь можно не торопиться, поэтому, хотя сейчас я быстрая по натуре, я не паникую, выходя из отеля. Или, по крайней мере, стараюсь.

Здесь чертовски жутко. Раньше это место кишело людьми, но сейчас здесь не видно ни души. Никакого запаха, кроме слабого жжения, возможно, восходящего потока из Ада. Напоминает старый фильм, который я однажды поздно вечером видела по телевизору, «Лангольеры», основанный на рассказе Стивена Кинга. Да, это определенно похоже на роман Стивена Кинга.

Я прохожу через пустой вестибюль, отсутствие эха нервирует, затем выхожу на улицу. Сегодня мне не нужно бежать, но даже в этом случае, чем дольше я здесь нахожусь, тем больше я себя чувствую не в своей тарелке, как будто мое здравомыслие медленно угасает. Я не знаю, как, черт возьми, первые вампиры провели здесь шесть месяцев, должно быть, им это казалось вечностью. Они, наверное, все сошли с ума.

Итак, я начинаю метаться по черно-белому миру.

Бежать ночью — это одно, но теперь, когда я иду по Пауэлл-стрит, мимо всех пустых канатных дорог, пустующих магазинов, кажется, что я попала в настоящий апокалипсис. Здесь так мучительно пусто.

Конечно, я вижу тени. Прячущиеся в промежутках между зданиями, вдоль трамвайных линий на Маркет-стрит. Видимо, это похитители душ. Из-за этого я бегу быстрее.

Наконец я добираюсь до своей квартиры, создаю портал прямо внутри своей кухни, видя голубой линолеум на полу. Прохожу через него. Пламя рассеивается.

Я вернулась.

Делаю глубокий вдох и оглядываюсь по сторонам. Здесь чертовски душно, поэтому я открываю все окна, проветривая, затем подхожу к входной двери, проверяя, заперта ли она. Так и есть. Я смогла бы открыть ее в Черном солнце, но приятно знать, что в реальном мире она заперта.

Я слоняюсь по дому, пытаясь придать ему более нормальный вид, иначе Элль увидит, что что-то не так. Затем иду на кухню и достаю пиво «Anchor Steam», которое целую вечность пролежало в холодильнике.

Закрываю дверцу холодильника, как вдруг слышу, как хлопает входная дверь.

Я резко оборачиваюсь и ахаю, пиво выскальзывает из пальцев и разбивается вдребезги об пол.

Атлас По просто открыл дверь, даже ключ не понадобился.

Я открываю рот, чтобы закричать, но звук застревает в легких.

Атлас идет ко мне, его темное пальто развевается за спиной, и по щелчку его пальцев мои руки опускаются по бокам, ноги приросли к полу.

Я не могу пошевелиться. Такое чувство, будто меня обмотали электрическими цепями, которые крепко сжимают, даже волосы встают дыбом.

Атлас медленно приближается, его палец все еще направлен в мою сторону, в глазах сверкают голубые искры. Как и раньше, он одет во все черное, и при дневном свете кухни он похож на чернильную кляксу, ужасное пятно.

— Вот и ты, Ленор, — говорит он со зловещими нотками в голосе. — Я повсюду тебя искал.

Я снова пытаюсь двигаться, пытаюсь сосредоточиться на том, чтобы разорвать цепи, но мой разум сходит с ума, соревнуясь в скорости с бешено колотящимся сердцем. Я не могу думать, едва могу дышать.

— Ты не сможешь разорвать эти путы, — говорит он, подходя ближе и останавливаясь всего в футе от меня. Он опускает руку в карман своего плаща и достает светящийся нож, клинок мордернес. Я смотрю на него в ужасе, сильный страх покалывает мою кожу с головы до ног.

Мне удается оторвать взгляд от лезвия, голубое электричество окутывает его, соответствуя голубым искрам в глазах Атласа, когда я смотрю на него, пытаясь заговорить, мой рот шевелится, но ничего не выходит.

— Ах, — говорит он. — Возможно, мне следует разрешить тебе немного высказаться. Не пытайся кричать, не получится.

Я чувствую, как у меня перехватывает горло.

— Какого хрена ты творишь? — мне удается произнести это, но слова выходят тихим шепотом. Я не в состоянии повысить голос, даже если бы попыталась.