Внук Петра Великого (СИ) - "shellina"

– Сразу же после коронации я хочу услышать от вас отчет, Василий Иванович, который мы с вами вместе разберем, на тему: что вы сделали не так в этом деле о заговоре представителей чужого государства против существующей власти. И поверьте мне, вам стоит подготовить этот отчет, потому что всем нам будет чрезвычайно сложно объяснить синяки на моем лице ее величеству, а я очень сомневаюсь, что они за полтора дня, оставшихся до церемонии, сойдут, – дождавшись кивка, я забрал у ловящего каждое мое слово Лопухина кинжал и, слегка прихрамывая, из-за боли в правой ноге, хотя я даже не помню, в какой момент борьбы с Чернышевским мог ее повредить, побрел в направлении деревенской церкви. Лопухин и Криббе тут же отделились от отряда и пошли за мной. Они молчали и не о чем не спрашивали, и я был им благодарен.

Дверь в церковь была не заперта, а возле алтаря, как раз напротив престола стоял молодой священник, который глядел на нас с некоторым беспокойством и одновременно смирением. Он был так молод, что я всерьез засомневался в его сане.

– Могу я узнать, с чем вы явились в дом Господин в сей поздний час? – голос его звучал спокойно и твердо, как и положено священнику.

– С миром, отец, – я остановился недалеко от него. – Могу я узнать, имеешь ли ты право совершать обряды Господни?

– Меня рукоположил митрополит Новгородский два года уже как. Имя мое отец Михаил, – священник сделал шаг мне навстречу. – Что тревожит тебя, чадо?

– Грешен я, отец Михаил, прощение хочу получить, – я сам не знал, зачем сюда притащился. Но в этой маленькой церквушке, мне внезапно стало покойно. Когда я изучал катехизис, то в обязательном порядке посещал храмы, но огромные, великолепные сооружения, богато украшенные и невероятно пафосные не внушали мне никаких праведных чувств, я туда ходил только потому, что так было надо. а вот здесь все стало совершенно неожиданно совсем по-другому.

– Бог простит, чадо, – и он перекрестил меня. Я же, оглянувшись по сторонам, прохромал почти до алтаря и медленно опустился на колени.

– Я хочу православие принять, отец, что для этого нужно сделать? – тихо задал я вопрос, только сейчас осознав, что ради этого и пришел в церковь. Тетка хотела превратить это таинство в шоу, роскошное и достойное наследника престола. Я же хотел унести с собой вместе с крестом нательным крупицу покоя, который ощутил здесь.

– Ты хорошо подумал, сын мой? – молодой священник стал предельно серьезен.

– Да, у меня было время, чтобы подумать.

– Тогда ты должен исповедаться, и выбрать имя. После этого можем приступать.

– И все? – я смотрел на него с недоверием, лихорадочно размышляя, как буду исповедоваться.

– Да, – отец Михаил сдержанно улыбнулся.

– Как так получилось, что вы стали священником, отец Михаил? Вы кажетесь мне слишком молодым для сана, – я все же задал этот вопрос.

– К Богу приходят разными путями. Ты ведь принял решение ночью не просто так. Да и на постоялом дворе нынче слишком шумно было, – отец Михаил снова скупо улыбнулся.

– Вы правы, отец Михаил, – я обернулся на вытаращившегося на меня Лопухина и мнущегося, явно незнающего, что делать, Криббе. – Выйдете ненадолго, тайна исповеди не просто так тайной называется.

Мои сопровождающие послушались довольно охотно, потому что, если уж мне самому происходящее казалось каким-то сюром, то что уж говорить о том же Лопухине.

– Итак, сын мой, ты выбрал себе имя? – отец Михаил подошел к алтарю и принялся что-то там переставлять, потом вытащил шкатулку и достал оттуда небольшой, но судя по цвету золотой крестик.

– Петр Федорович, – и я усмехнулся. Не будем гневить историю, иначе она меня все же похоронит, как едва не сделала сегодня во дворе какого-то паршивого постоялого двора.

– Что же, начнем, помолясь, – Отец Михаил сел рядом со мной, и набросил на меня часть епитрахильи. – Назови мне свои грехи, сын Божий, Петр, – я закрыл глаза и вспоминая, как учил совсем недавно, старательно проговорил.

– Исповедуюсь я, раб Божий Петр. За свою жизнь согрешил перед Господом как поступками, так и в мыслях. Мои прегрешения бесчисленны. Согрешил осуждением ближних, пустыми разговорами, ложью, клеветой, убийством ближнего своего…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})* * *

Синяки все же проявились и к моменту коронации приобрели яркий фиолетово-зеленый оттенок. Хорошо еще, что глаза не украшали фонари, иначе совсем интересно было бы. И хотя взволнованная Елизавета и посматривала на меня с тревогой, со своей задачей я справился, и под взглядами сотен людей, поместившихся в Храме, митрополит Амвросий венчал ее на царствование. Все было невероятно красиво и торжественно. После того, как уже официально ставшая императрицей Елизавета спустилась со своего трона, специально установленного рядом с престолом Господним, под приветственные крики и здравницы, я посчитал, что мой долг пока что исполнен и намеривался ненадолго смыться, чтобы снять с себя невероятно неудобный, тяжелый, расшитый парой килограммов драгоценностей камзол, созданный специально для этого случая, Елизавета меня остановила, негромко приказав идти рядом с ней, чуть позади. Пришлось терпеть. И по городу я ехал рядом. Меня словно демонстрировали всем, кто высыпал в этот день на улицы города, встречая восторженными воплями императрицу.

– Улыбайся, что ты сидишь столбом, – не разжимая губ посоветовала мне Елизавета. – А то еще кто подумает, что я насильно подле себя тебя удерживаю. – Я старательно оскалился, с трудом сдержавшись, чтобы не помахать рукой, как это делали современные мне монаршие особы. – Я рассмотрела твою просьбу. Довольно необычно, надо сказать. Вообще, я хотела сделать тебя подполковником Преображенского полка, как деда твоего Петра Великого, но твоя просьба… Я решила ее удовлетворить. Посмотрим, что из этого может получиться, все-таки Тайная канцелярия – это очень серьезно, – а то я не знаю, я продолжал улыбаться, проезжая мимо выстроившихся вдоль улицы толп людей. Елизавета на время поездки успела переодеться и ехала на белоснежной кобыле, красивая и величественная. Почему она решила изменить протокол, никто не знает, но вот решила и все тут. – Естественно, звание статского советника я тебе не дам, это будет слишком. Я назначила тебя куратором, шефом Тайной канцелярии. И еще полковником кирасирской лейб-гвардии. Это практически новый полк, который будет базироваться там же, где будешь проживать ты, племянник. Я пока не решила, какой именно дворец больше подойдет для малого двора. По возвращению в Петербург определимся.

– Я очень рад, тетушка, – говоря это я на нее не смотрел, но мы ехали достаточно близко друг от друга, чтобы не орать, а говорить достаточно тихо, прекрасно слыша друг друга. – Почему мы сейчас едем по Москве? Этой конной прогулки не было в протоколе коронационных торжеств.

– Сама не знаю. Просто почему-то вспомнилось, как мы с императором Петром Алексеевичем неслись по этим улицам галопом, торопясь к загнанному зверю. А ведь мы с тобой так и не съездили на охоту.

– Еще съездим, тетушка, – вот сейчас я повернулся и посмотрел на нее. – Похоже, этот император был вам очень дорог. Вы часто вспоминаете его с грустью.

– Да, наверное, дорог, – она смотрела на дорогу. – Вот только понимать такие вещи мы начинаем только тогда, когда кого-то теряем. Но все, довольно, едем в Кремль. Сегодня нам с тобой предстоит открыть бал, какого еще ни разу в Российской империи не было.

Елизавета снова переоделась, уже в третий раз за сегодняшний день. Мне же снова сделать это не удалось, потому что меня перехватил Румянцев, который был сегодня, невзирая на праздник, поразительно трезв.

– Ваше высочество, я слышал, что ее величество решила пересмотреть состав вашего малого двора. Не знаю, какое решение она примет в отношении ко мне, но могу я просить вас не отсылать меня от себя? – я даже завис, не зная, что сказать. Про пересмотр я слышал, но там речь шла о расширении двора. Никого вроде бы выгонять никуда не планировалось. – Я все осознал и клянусь, больше не буду пить крепкое, без вашего на то изволения. Я ведь виноват в том, что вас так избили, – и он бросил взгляд на мои весьма впечатляющие синяки. – Если бы я поехал с вами, то, вполне мог бы помочь, и не допустить подобного.