Соня рапортует - Рут Вернер

Взрывчатку воспламенял зажигательный состав, который за определенное время разъедал резиновую прокладку.

Мы делали взрывные устройства с часовым механизмом в качестве детонатора замедленного действия и другие — с нажимным взрывателем, которые предназначались для подрыва движущихся поездов. Ящики брались деревянные, чтобы избежать намагничивания. Все это было много десятилетий назад и не идет ни в какое сравнение с теперешней техникой.

Я охотно занималась в этой шкале. Меня тревожило лишь то, что Эрнст был невысокого мнения о нашем инструкторе и не скрывал этого. Он уже во второй раз проходил обучение и, если учесть его неимоверные основательность и дотошность, безусловно, знал и умел многое. Возможно, по знаниям инструктор действительно уступал ему. В отношениях между ними то и дело возникала напряженность. Я вновь и вновь пыталась успокаивать Эрнста, чтобы не дошло до открытого конфликта. Позднее, когда я уже уехала, Эрнст из-за этих осложнений покинул школу.

Школа, должно быть, находилась поблизости от недавно выстроенного канала, поскольку я припоминаю, что наша группа часто ходила туда купаться. Лето было очень сухим. Сначала мы радовались солнечным дням, но, когда трава начала рыжеть, забеспокоились, думая о том, как эта сушь отразится на урожае.

Другим было известно, что мы с Эрнстом — старые знакомые, но в их присутствии мы вели себя сдержанно, и никто не знал, что у нас есть дочь.

Судя по почтовой открытке, посланной мною родителям 24 сентября 1937 года, в Польшу я возвращалась из Москвы кружным путем, через Скандинавские страны. Перелет продолжался двенадцать часов. Расставаться с Эрнстом было трудно.

Дом, в котором мы до сих пор жили, владелец продал. Поскольку Рольфу по работе часто приходилось бывать в Кракове, а мне предстояло по-прежнему встречаться с болгарским коллегой, было решено уехать из Варшавы. Мы перебрались в Закопане и сняли деревянный дом, очень нам понравившийся. Вилла «Майя» лежала на высоте 900 метров над уровнем моря, и оттуда можно было любоваться горами, возвышавшимися на две тысячи метров. Природа там удивительно красивая. В Закопане мы ходили в дальние лыжные прогулки.

В моих письмах родным больше не говорилось о политике, а только о семейных делах, и, как всегда, эти письма отличали радостные нотки.

Зима 1937 года

«Янина обворожительна… Она словно прелестная песенка, но, увы… без слов. Девчурка абсолютно ничего не говорит — пока. Миша сейчас очень забавляет меня неожиданно вспыхнувшей страстью к статистике. Ежедневно сыплются вопросы: «Сколько ребят в мире ходят в школу, едят сегодня шпинат?» А потом вдруг: «Что такое наш дом для блохи?» Однажды я застала его за обмером печи. Вывод: «Печка для блохи то же, что для нас дом в 98 этажей. Что такое наш дом для блохи, я могу сосчитать, только когда выучу большую таблицу умножения».

…Я тут слегла с небольшим гриппом и почти не спала, хотя усердно пила воду, подслащенную сахаром. В газете прямо сказано, что это — великолепное снотворное. Вообще наша газета — уникум! Сейчас, например, в ней печатается роман «Я была уродливой девушкой». Упомянутая девица отправляется в парикмахерскую, где ее завивают и красят, после чего она мигом становится красавицей.

Попробуй и ты сходить к косметичке, сказал Рольф. Я отправилась в парикмахерскую. Там мне наклеили под глазами клочки тонкой бумаги, а ресницы и брови вымазали чем-то черным и жидким. Жгло немилосердно, но я мужественно держала глаза закрытыми. Все было как в романе об уродливой девушке, и, естественно, я тоже рассчитывала превратиться в красотку. Когда мне было дозволено взглянуть на себя, из моих обожженных до красноты глаз закапали черные от краски, но самые настоящие слезы; я не стала ни чуточки красивее. Не знаю, как у меня хватило смелости вернуться домой. Не успела я войти в комнату, как Рольф, взглянув на меня, повалился от смеха на диван: «Ну, прямо гетера!» Я потратила два вечера, чтобы с помощью пемзы и какого-то жира снова придать себе нормальный вид».

Вскоре после того, как мы осели в Закопане, я получила задание еще раз съездить в Данциг, где у одного товарища не ладилась сборка передатчика. Там я встретила всю старую группу и нового радиста. Это был молодой парень из нашей школы, соображавший настолько медленно, что меня это беспокоило еще во время пребывания в СССР.

Приехал он с женой, выросшей в деревне, политические проблемы были ей чужды, что отнюдь не облегчало его положения как радиста-подпольщика. Я помогла ему собрать передатчик. Мы опробовали его, и, когда связь наладилась, я уехала, мрачно размышляя в дороге о том, почему при стольких замечательных товарищах, сражавшихся в Испании, выбрали именно этого человека. Наверняка ему нельзя было отказать в смелости, но одного этого недостаточно для выполнения того, что от него требовалось.

Я считала, что делаю в Польше слишком мало, и поэтому была рада, когда год спустя, в июне 1938 года, нас отозвали. У данцигской группы был собственный радист, от болгарина сообщений поступало негусто, я выходила на связь только раз в две недели.

Мне было трудно, однако, расставаться с домом и всем, что его окружало. Здесь маленький философ Миша познал соотношение большого и малого, здесь я приобщила шестилетнего человека к чуду чтения. Здесь Нина росла здоровым и беспечным ребенком.

Тридцать восемь лет спустя я вновь увидела Закопане. Такие места, как Каспровы и Гевонт, сохранились, и я обрадовалась им, словно старым друзьям, но из-за появившейся за это время тысячи новых домов все вокруг казалось мне чужим. Найти здесь наш старый дом не было никакой надежды. У меня было фото, сделанное в те давние времена, и я двинулась по направлению к горам, добрела по неизвестному мне шоссе до автобусной остановки, прошла еще несколько шагов — и замерла на месте.

Вот он, наш дом!

Да, но раньше тут был только луг и никакой мощеной улицы. Я вновь и вновь пересчитывала стойки и доски на балконе, когда увидела вырезанное на дереве название: вилла «Майя». У меня заколотилось сердце. Я позвонила. Вышел очень старый человек, нацепил очки и пробормотал: «Фотография нашего дома… Да, вот балкон…» А там, на крыше, мы когда-то натянули антенну.

ЧАСТЬ V

Перед тем как в июне 1938 года отправиться в СССР, я отвезла Олло с детьми в Англию и подыскала для них комнату в Фелпхэме, местечке на английском побережье. Они оставались там все лето. О своем трехмесячном пребывании в Советском Союзе я уже писала.

К концу моего пребывания в Москве, в августе 1938 года, Центр сделал мне два предложения: Финляндия или Швейцария. Финляндия соблазняла меня больше, поскольку казалась мне интереснее Швейцарии, но зато в Швейцарии было бы легче установить полезные контакты: у моего отца были там знакомые в кругах Лиги Наций, да и языковые трудности отпадали. Я предоставила решение Центру, и он сделал выбор в пользу Швейцарии.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});