Жар-книга (сборник) - Татьяна Москвина

Ксана хотела подглядеть, что там у него на экране, но Федя тут же ловко закрыл окно.

– Привет, Оксана.

– Как дела революционные?

– Все идет по плану.

– А мы тут зашли с подругой кое-что посмотреть, я тебя увидела и говорю – о, это друг моего брата из партии эсеров. Она вообще поплыла! Говорит – вот это да, это же герои, наши дети будут их биографии в школе учить, я ими горжусь, я целиком и полностью одобряю их действия! Варя Панкратова, наша звезда, в газетах печатается, в телевизоре была сто раз. Пошли, покажись, кофе выпьем. Это твоей партии пиар будет.

Федя нехотя, но поднимается. Ксана подводит его к Варе.

Ксана (торжествующе):

– Вот Федя. Это Варя. (Шепотом, Варе) Дай на кофе, я пустая.

Варя сует Ксане деньги. Она пытается что-то сказать и не может. Наконец решается.

– Скажите, пожалуйста, а сколько членов в вашей партии?

– В местном отделении человек тридцать-сорок.

– Ваша ближайшая акция?

– Приходите в пятницу на Литейный, к Китайскому скверу. В три часа. Будет акция поддержки политзаключенных.

Ксана приносит три чашки кофе.

– Скажите, Федор, но ведь в нашем обществе нет революционных настроений, я это говорю как специалист по социальной психологии. А жажда социальной справедливости тает, исчезает даже в низах общества. Никто даже не представляет, как она может выглядеть – социальная справедливость. Где же ваша база?

– Когда академический композитор пишет музыку, а балерина крутит свои тридцать два фуэте, где их база? Их аудитория – десять тысяч человек на всю страну. Но этого достаточно. Наша база – русские революционные традиции. Классические революционные традиции: личная чистота и протест против действительности. Вот наши тридцать два фуэте.

– Личная чистота – это здорово, – восхищенно говорит Варя.

– Они там в партии не пьют, наркотиками не балуются, – вмешивается Ксана. – Мама говорит: если б они властям нервы не трепали, то и Бог с ними.

– Бог с нами, – убежденно говорит Федор. – Мы ни одной капли крови не пролили. Спасибо, девочки, за кофе, мне пора. До встречи.

Федор уходит.

– Ну чего? – спрашивает Ксана. – Есть зацепки? Вообще его ничем не прошибешь. Мне Митя рассказывал – он кого-то любил без взаимности и с тех пор все, отморозило его. Я один раз по квартире голая ходила – он и не посмотрел.

– Это великий человек, – говорит Варя. – Я не ошиблась. Он позвал меня в пятницу на акцию поддержки политзаключенных.

– Ну, куда еще революционер может позвать даму… – заключает Ксана.

Клара поднимается по лестнице. Подходит к дверям 21-й квартиры. Смотрит на табличку «Иеремия Браун». Нажимает на звонок.

Удивительно, сколько могут съесть сравнительно небольшие дети. Юра и Эльвира сгрызли кучу яблок, помидоров, редиски, гранатов, винограда. На последний помидор Юра уже не взошел.

– Я думал, лопну. А все влезло.

– А у меня еще много осталось – домой отвезу, там за минуту сожрут. Там, знаешь, сколько народу. У меня два брата, сестра маленькая. Они меня ждут, пасти открыли: чего нашла? Мы так говорим у себя: нашла это, поди найди…

– И твоя мама, и дядьки тоже… что-то находят?

– Находят будь здоров! – смеется Эльвира.

– А если… посадят?

– Посадят – будем сидеть. А чего делать? Ни фига работы нет, чтоб нормально платили. Я сейчас на рынке рублей на пятьсот нашла. Где бы я столько заработала?

– Учиться надо… – философски заметил Юра.

– Чего учиться? Я читать-писать умею, считаю в уме лучше дядек. Мамка твоя училась?

– Она химический институт закончила.

– Ага, и теперь только на водку хватает.

– Непонятно, – говорит Юра.

– Чего непонятно?

– Такие тачки в городе дорогущие. Откуда люди деньги берут?

– Откуда берут, – отвечает Эльвира, – они тебе хрен скажут.

Кларе открыла та же девица с прищуром.

– Браун… – произносит Клара. – Мне нужен Браун.

Девица смотрит на Клару.

– А вы по какому вопросу?

– Он мой… родственник.

– Его нет дома.

– Когда можно зайти?

– Попробуйте через час.

Девица закрыла дверь. Клара прислушивается.

«Дедушка! – слышно из-за двери. – Кажется, та женщина приходила, про которую вы предупреждали! С глазами!» – и все, больше ничего не слышно.

Лера толкает поплывшего Космонавтова.

– Ты что – напился? Я тогда ухожу. Ненавижу алкашей.

Космонавтов проясняется.

– Фемина! Фемина сапиена – женщина разумная! Предлагаю выработать план уничтожения твоего танка. Для этого нам следует заручиться поддержкой твоего мечтателя, этого, что ты говорила – рывылюционера, – и вместе мы будем непобедимы.

Лера малость подумала.

– Я сама хотела к нему пойти. Федька? Так. Где он может быть. Зайдем наудачу домой. У него жутко смешная квартирка, тут недалеко…

Клара снова позвонила, и снова возникла та же девица.

– Я вам сказала, – начала девица, но Клара с силой отпихнула ее и ворвалась в квартиру.

Она, видно, здесь была когда-то, потому что сразу обнаружила дверь в комнату Брауна. Клара распахнула дверь.

Браун сидит в кресле.

– Дедушка, – говорит из-за спины Клары девица, – она меня толкнула…

– Ступайте, Анжела, – отвечает Браун. – Клара, закройте дверь.

– Мне ничего не надо от тебя, – говорит Клара. – Скажи, где он, и я уйду.

– Присаживайтесь, Клара. Давно ли вы в Санкт-Петербурге? Какими судьбами? Вот видите, я оказался прав, а не вы. Я родился в Петербурге и умру в Петербурге. Я пережил Ленинград! А вы сбежали – чужого киселя хлебать.

– Презирайте меня сколько вам угодно, только скажите, где мой мальчик.

– Ваш мальчик! Вы его бросили двадцать лет назад.

– Иеремия, – говорит Клара. – Ты старый человек. Не бери греха на душу.

– Душа, грех… – пожимает плечами Иеремия Браун. – Не понимаю. Человек делает поступки – я понимаю. Ты распутна. Это самое плохое, что может случиться с женщиной.

– Христос простил… – шепчет женщина.

– Христос тебя простил? – удивляется старик. – Ты с ним встречалась?

Клара молчит.

Лера и Космонавтов поднимаются по крутой узкой лестнице на самый верх старого дома. Наверху, на крошечной площадке, только одна дверь.

Лера стучит.

– Федя! Федя, ты дома? Это я.

Федя открывает.

– Так и знал, что ты придешь.

– Это со мной, – показывает Лера на Космонавтова. – Прикольный мужик. Хотел с тобой познакомиться.

Космонавтов церемонно раскланивается.

– Брат Иван.

Федя удивленно поднял брови, но ничего не сказал.

Квартира замечательная: комната десять метров, кухня десять метров, но их разделение условно. Развал, конечно, – книги, бумаги – но без антисанитарии. Есть даже цветы в горшках.

– У меня еды нет никакой, – говорит Федя. – Чай только, хочешь? Можно сбегать вообще на угол.

– Не надо, Федя, – отвечает Лера. – Я сегодня ничего не ела и не хочу.

– Я его видел, – говорит Федя, – в морду дал.

Иван тихо шелестит книжками, внимания на себя не обращает.

– Ты видел Максима?

– Да. Он меня в пивную затащил. Такую блевотину гнал. Я рассердился…

– Сильно побил?

– Один раз.

– Ты все знаешь?

– Знаю, что он женится.

– Я этого не допущу, – говорит Лера.

– Скажите, – вмешался Космонавтов, – о прекрасная и жестокая госпожа, я стремлюсь понять вас – хотя это совершенно немыслимо, – вы не хотите, чтобы он женился конкретно сейчас, или вы желаете запретить ему жениться вообще, так сказать, ин дженерал? А также я хотел бы узнать, собираетесь ли вы сами замуж за упомянутое побитое сегодня лицо? Это в видах планирования наших действий… Информация – мать стратегии…

– Я хочу проснуться – и чтобы его не было. В голове у меня не было, понимаешь? А это не получается.

Лера бьет себя по голове.

– Вот тут он сидит! Не выходит!

Федя ласково берет ее руки.

– Не надо, Лера. Хорошая голова…

Иван усаживается на стул с важным видом.

– Скажите, молодой человек, а что пишут наши друзья из Испании? Есть ли настоящая работа?

– Вы о чем?

– Но вы же имеете отношения к заказам, или я ошибся?

– Вы ошиблись, – спокойно отвечает Федор.

– Вы не работаете по заказам? У вас что, – смеется Иван, – самодеятельность?

– Да вроде того, – говорит Федя.

– Это исключено, – Иван делается строг. – Русский филиал вашей организации образован девять лет назад. Или вы будете утверждать, что вы сами придумали движение социалистов-революционеров?

– Вы кто? – спрашивает Федор. – Лера, ты где его взяла?

– На улице, – отвечает Лера. – Он писал в канал пьяный.

– Давай отведем его обратно.

– Прекрасный, добрый юноша! – восклицает Иван. – Обождите минутку! Я так долго мечтал встретить вас! Когда я собрался в Россию, мои друзья отговаривали меня от этого – как они говорили – бесполезного путешествия. Они утверждали, что я больше не найду в наша Раша, в нотр святая Рус ничего из того, что я любил здесь когда-то. Там больше нет – лгали они мне – бледных юношей, мечтающих изменить мир, и никто больше не спорит с Богом о черте и не пишет Прекрасной Даме… Клевета, подумал я. Клевета. Хорошая работа никогда не пропадает бесследно, а здесь, в наша Раша, трудились настоящие мастера. Мастер Гоголь! Мастер Достоевский! Мастер Блок! Я не внял наставлениям, и вот я здесь и вижу вас. О счастье, о радость!