Книга историй - Аракел Даврижеци

было особенно много) говорили, будто католикос Мелкисет, враждуя с католикосом Давидом, непрестанно противодействовал ему, соперничал [с ним] и пытался перехватить власть Давида[175], не давал /220/ [ему] покоя и мира, и посему Мелкисет задумал взвалить на себя тяжкий налог, дабы из-за тяжести налога католикос Давид не стал бы больше владычествовать, первенствовать, возбуждать и смущать, а отошел, и, когда тот отойдет, он Мелкисет, станет без помех управлять католикосатом. Поэтому Мелкисет написал шаху прошение: «Если государь соблаговолит сжалиться над нами и, разобравшись, пожалует нам католикосскую власть, мы из года в год будем давать в государев диван ежегодно по сто туманов на жалованье царским слугам». А царь узрел [здесь] большую выгоду для себя, поэтому, склонившись, снизошел до предложения Мелкисета, исполнил его просьбу и пожаловал ему католикосскую власть вместе с написанным и скрепленным печатью царским приказом. И Мелкисет, объезжая всю страну, правил как католикос всем населением армянского происхождения, а католикос Давид остался в стороне, отказавшись с ненавистью от соперничества, и, подобно зверю, заключенному в клетку, ждал и мечтал об удобном случае.

Итак, мы уже говорили, что повествование наше делится на две части; так вот, то что мы записали, это одна [часть] — так рассказывали нам какие-то [люди], и их было особенно много.

А иные из рассказчиков говорили, будто шах наложил на Мелкисета штраф в триста туманов, а Мелкисет не мог заплатить его; но, оказавшись в безвыходном положении, вынужден был волей или неволей согласиться выплатить, поэтому написал и послал шаху грамоту по следующему образцу: «Приказано вашим величеством, чтобы я выплатил триста туманов; я обязался дать /221/ триста туманов, но платить буду три года: буду в течение трех лет ежегодно платить по сто туманов и покончу [с этим], ибо за один год не смогу выплатить». А шах взял эту расписку католикоса Мелкисета, освободил его из заключения, дал ему приказ и католикосскую власть. Но в главном дафтаре государева дивана шах записал не так, как было в расписке католикоса, мол, дам триста туманов, и ни копейки больше, а так: «Католикос Мелкисет домогался католикосской власти в Эчмиадзине и обещал платить в год по сто туманов мугады, в царский диван, посему мы пожаловали ему католикосскую власть, дабы он управлял [католикосатом]». И никто не знал, что шах так записал: ни католикос, и никто [иной] из армян. А когда узнали, то никто ничем уже не мог помочь, ибо невозможно было уничтожить приказ такого властолюбивого царя или же вычеркнуть из царского и диванского дафтара то, что было [там] записано.

До сих пор шло [изложение] второго толкования, как поведали мне некоторые, а ты выбери, что тебе нравится или же тот из двух рассказов, который соответствует твоему умозаключению.

Итак, так или иначе, но достоверно и точно на католикоса Мелкисета была наложена мугада в сто туманов, которую он платил из года в год. Из-за него на святой Эчмиадзинский Престол свалилась мугада и престол попал в кабалу.

Это было несправедливое, необоснованное и тяжкое бремя, невыносимое иго и неизбывное ярмо для святого Эчмиадзинского престола /222/ и безутешное горе и неуемная скорбь для всех армян — духовенства и мирян.

Католикос Мелкисет после освобождения из заключения и получения католикосской власти [прилагал] огромные усилия, чтобы избавиться от обещанного налога, старался уплатить его. Он начал объезжать армян с целью сбора [денег] и отправился в первую очередь в Тифлис, оттуда в Тавриз, а оттуда в Исфахан.

И когда год кончился, шах удержал в памяти и не забывал об этом, поэтому послал к Мелкисету четырех начальников из своих царских слуг, чьи имена были Зиал-бек, Асад-бек, Чрах-бек и Баграм-бек, мол, отдай мугаду, что обещал уплатить в государев диван, царским слугам — для раздачи им жалованья. И было это злым бедствием и несчастьем и неизбывным ярмом для католикосата, ибо бремя пало на бремя: не было на руках готовых денег, чтобы дать гулам, поэтому гулы вместе со своими слугами и скотом остались и сели [на шею] католикосу и брали у католикоса все, что им было нужно, как для питания, так и для прочего.

А католикос и из-за царской мугады, и из-за требований этих гулов выезжал обходить армянское население. И куда бы ни поехал католикос — ездили вместе с ним и гулы, и обременяли народ разными требованиями для [удовлетворения нужд] своих и скота своего. За столом они никогда не обходились без /223/ вина, расходов на них было немало, а времени [у них] на пьянство было бесконечно [много].

Во время скитаний католикоса по всей стране, [когда он обходил] прихожан, где по закону имел он доход, получал его, а когда этого было недостаточно, чтобы [покрыть] расходы свои и гулов и [уплатить] мугаду, тогда хватал невинных людей, не провинившихся и не согрешивших ни в чем — будь то епископ, монах, иерей или мирянин, возводил на них необоснованный поклеп, взыскивал [с них] деньги, а самих отдавал в руки воинов-гулов, которые вешали их за ноги и били дубинами до тех пор, пока, как и хотели, брали у них деньги, и тогда только отпускали их.

По этой причине вкралось в среду армян множество беспорядков и нарушений закона: рукоположение недостойных за взятку как в епископы, так и в священники, и за взятку же отторжение собственного удела одного монастыря и пожалование его другому монастырю, и открытое разрешение на женитьбу несовершеннолетним, грешникам, разведенным и двоеженцам. Множество таких и им подобных безобразий творили католикос и его епископы и всеми силами старались правдами или неправдами собрать хоть столько, чтобы хватило на расходы им и гулам и на уплату мугады; однако [задуманное] не получилось, ибо задумали они исполнить дело не с богом, а при [помощи] человеческого разума, и поэтому [оно] не осуществилось, согласно свидетельству псалтыря: «Если господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его»[176].

Однако католикос не уставал и не прекращал /224/ странствий, с тем чтобы как-нибудь уплатить обещанное. Поэтому, выехав из Исфахана, направился в Фахрабад и оттуда вернулся [опять] в Исфахан. Затем, так как [слишком] много было у него забот (ибо гулы теребили католикоса и требовали у него денег), католикос прошением уведомил шаха о своих горестях, но шах пренебрег словами католикоса, отчего он впал в отчаяние и исступление. И тогда он пошел, ввалился в шахский хлев и дал знать шаху, мол, [уже] заплатил восемьсот туманов, но больше не в состоянии уплатить. А шах сказал: «Я из