История российского государства. том 10. Разрушение и воскрешение империи. Ленинско-сталинская эпоха. (1917–1953) - Акунин Борис Чхартишвили Григорий Шалвович

И всё же, хоть мегаломанский план и провалился, достижения индустриализации были впечатляющими — особенно на фоне Великой Депрессии, охватившей капиталистическую экономику.

За неполных пять лет возникли новые отрасли промышленности: тракторная, автомобильная, авиационная, танковая. Появились мощные электростанции, были построены или полностью реконструированы полторы тысячи заводов и фабрик — даже больше, чем планировалось. На востоке — в Кузнецке и Магнитогорске — возникла и начала работать вторая индустриальная база, которая спасет страну во время войны, после потери Донбасса.

Тут же был объявлен план второй пятилетки, не менее амбициозный. Однако выполнять эту программу режим собирался уже при помощи иных средств. Прежние были признаны недостаточными.

Правительство переламывает ситуацию

К решению главной проблемы, нехватки работников для гигантской перестройки экономики, сталинское правительство приступило в начале тридцатых, когда захлебывалась первая пятилетка, при помощи деаграризации, а затем использовала другой мощный инструмент — террор.

Существует два способа привлечения больших масс людей к нужной государству работе: экономический, то есть материально-стимулирующий, и насильственный — через принуждение и запугивание. Сталинская мобилизация использовала оба рычага в невиданном доселе масштабе, причем первый, экономический, (выражусь безэмоционально) нестандартным образом. Не имея денег платить за труд адекватную плату, государство резко удешевило его стоимость, согнав с места и поставив под угрозу голодной смерти многие миллионы крестьян. Если в 1928 году в «социалистическом народном хозяйстве» трудились 11,4 миллиона человек, то в 1940 — больше 31 миллиона.

В социальном и гуманитарном смысле эта политика вылилась в настоящую катастрофу, о которой речь впереди, но свою задачу выполнила.

Если же посмотреть на сухие цифры — на динамику роста промышленности в тридцатые годы, картина получается следующая.

Вторая пятилетка (1933–1937), как и первая, была утверждена явочным порядком, уже после того, как началась — в 1934 году на XVII съезде ВКП(б). С учетом печального опыта первой пятилетки задачи ставились с меньшей залихватскостью. На 1933 год рост промышленного производства был запланирован не 32 %, как на 1932-ой, а 16,5 %. Объем капиталовложений предполагалось увеличить в два с половиной раза, и эта цифра не выглядела фантастической. Дополнительные средства высвобождались из-за резкого сокращения закупок оборудования и вообще импорта — начали давать продукцию собственные заводы. По официальной статистике («Журнал Госплана», 1936) в 1931 году было ввезено товаров на 1,1 миллиарда рублей, а в 1934 г. — только на 232 миллиона. Кроме того, СССР экспортировал всё, что только можно и даже что нельзя — например, продовольствие, которого в стране и так не хватало. Едва справившись с голодом (1934), уже на следующий год страна отправила на внешний рынок 1,5 миллиона тонн зерна. С середины тридцатых торговое сальдо впервые за долгое время стало активным.

Расширение масштабов строительства дало результаты. За пять лет появилось 4500 новых крупных предприятий, массовое внедрение машин увеличило производительность почти вдвое (что и неудивительно, учитывая прежний низкий уровень технической оснащенности). В целом промышленность выросла на 120 % и по своему общему объему вывела советскую экономику в 1937 году на второе место в мире после США — впечатляющий результат.

Показатели по основным для промышленности маркерам таковы: к концу пятилетки угля добывалось вдвое больше, чем в 1932 г.; чугуна выплавлялось больше в два с лишним раза, стали — почти в три, производство электроэнергии выросло с 13,5 до 36,2 миллиарда киловатт; автомобилей — в восемь раз.

Третий пятилетний план (1938–1942), не выполненный из-за начала войны, на волне успеха второй пятилетки, опять отдавал гигантоманией. Теперь ставилась задача обогнать ведущие капиталистические страны не только по валу, но и по производству продукции на душу населения, а этот показатель в Советском Союзе был в пять раз ниже, чем в Европе. Продукция в основном была военного или смежного с военным назначения.

Приближение большой войны, остро ощущавшееся в 1938 году, действовало на экономическое планирование. Главные капиталовложения предназначались военно-промышленному комплексу. Новые профильные наркоматы — авиапромышленности, вооружения, боеприпасов, судостроения — резко наращивали производство. За первые два года пятилетки оно выросло почти в полтора раза.

Исследователь истории советского военно-промышленного комплекса Н. Смирнов пишет, что в 1940 году в стране было произведено военной продукции на 27 миллиардов рублей. Это позволило выпустить — за один год! — 13 700 пушек, 10 500 самолетов, 2 790 танков. Напомню, что тринадцатью годами ранее, перед началом индустриализации и военного «рывка», в Красной Армии имелось всего полторы сотни бронемашин, которые в то время уже считались главной ударной силой современной войны.

«Военный бюджет» на протяжении третьей пятилетки постоянно увеличивался — не только в денежном выражении, но и в процентном: в 1938 году — 18,7 %, в 1939 году — 25 %, в 1940 году — 32,6 %, а на 1941 г. долю собирались увеличить до 43,4 %.

Красная Армия растет и перевооружается

Пропорционально росту оборонной промышленности увеличивалась и армия.

До старта милитаризации, в 1927 году, в Красной Армии служило 586 тысяч человек. За годы первой пятилетки численность почти не увеличилась, потому что еще не заработали заводы, способные обеспечить вооружением более крупный воинский контингент. Но во время второй пятилетки ситуация изменилась, и армия начинает стремительно расти.

В 1937 году она насчитывает уже полтора миллиона человек. После начала войны в Европе Наркомат обороны ввел всеобщий призыв, и численность поднялась до 3,3 миллиона человек. (У царской России, имевшей самую большую армию в мире, накануне Первой мировой войны под ружьем находилось 1,4 миллиона солдат.)

Но численный состав продолжался увеличиваться, и к 22 июня 1941 года невоюющий Советский Союз располагал армией в 5,1 миллиона солдат — в два с половиной раза больше, чем воюющая на пределе сил Англия.

Еще внушительней выглядела статистика вооружений.

У Красной Армии имелось 20 тысяч самолетов, 25 тысяч танков и 67 тысяч артиллерийских орудий. Для флота было спущено на воду более 200 боевых кораблей и 286 подводных лодок.

Следует, правда, учитывать, что эта сокрушительная мощь в значительной степени существовала на бумаге. Многие боевые машины, массово произведенные в первой половине тридцатых, технически устарели. Производственные линии, развернутые для выпуска самолетов нового поколения (истребителей И-15 и И-16, скоростных бомбардировщиков СБ и дальнолётных ТБ-7), а также превосходных танков Т-34, еще не вышли на полную мощность.

Большой проблемой было и качество. Вечная штурмовщина, страх сорвать план, желание отрапортовать об успехах сказывались на реальной готовности техники. Ее постоянно выводили из строя недоделки и частые поломки. НКВД без конца проводил «оперативные мероприятия по ликвидации и предупреждению вредительства в оборонной промышленности». Администраторов, инженеров, мастеров, простых рабочих арестовывали, расстреливали, и это только повышало градус нервозности, неразберихи. Самые жестокие репрессии во время предвоенного государственного психоза обрушились на кадры оборонной промышленности и армии — именно потому, что этому направлению власть придавала приоритетное значение.

Армия так скверно себя проявила во время финской кампании, потому что лишилась бóльшей части опытных военачальников, на чем мы еще остановимся. Плохое управление войсками и невысокий профессиональный уровень офицерского и унтер-офицерского корпуса («среднего и младшего комсостава») объяснялись не только репрессиями, но еще и тем, что при столь быстром увеличении числа красноармейцев — в три с половиной раза за четыре года — просто неоткуда было взять достаточное количество подготовленных командиров.