Бракованные (СИ) - Манило Лина

– Послала, что ли, тебя?

– Нет! Просто трубку не взяла. Я пять раз звонила, но тщетно.

Арина сжимается, будто пугается, снова утыкается носом в мою руку, дышит тяжело, горячим дыханием обжигает. Она похожа на загнанного зайца, которому страшно выглянуть из-за высокой травы.

– Ариша, дай телефон.

Она слушается. Достает из тумбочки мой мобильный, протягивает и, дабы не мешать, поднимается на ноги и выходит прочь. Я не задерживаю, потому что не хочу, чтобы она стала свидетелем моего позора. Один гудок, пятый, десятый, и только, спустя пару наборов, мать принимает звонок.

– Сынок, – звучит расслабленный голос матери в трубке. – Прости, я в магазин ходила, сразу не поняла, что ты звонил. Что-то срочное?

Она пытается казаться беззаботной и даже милой, но я слышу и чувствую: она снова пила. Да что же такое, а?

– Мам, как ты?

– Ой, милый, со мной все хорошо, – щебечет. – Игорь борща захотел. Вот, ходила в магазин, капусты дома не было.

Несмотря на боль, сжимаю челюсть до скрипа зубов, глаза закрываю и считаю до десяти. Когда она ради моих хотелок в магазин бегала, наплевав на все? Да никогда, черт возьми!

– Мам, а я в аварию попал.

В трубке пауза, а на заднем плане голос ненавистного Игоря. Господи, он к ней вернулся, и она варит для него борщ. Никогда для меня она не варила борщ, даже когда я был маленьким.

– Подожди, сынок. В аварию? Ты? – то ли не верит, то ли не хочет принимать реальность. – Но если ты мне звонишь, значит, не все так плохо?

В голосе надежда, а я закрываю глаза.

– Да, мама, все не так уж плохо. Просто пара царапин.

– Фух, хорошо, – выдыхает с облегчением. – Тебе что-то нужно? Твой отец рядом? Или снова в кусты смылся, козел?

– Он разве козел? Он разве меня бросал хоть раз одного?

– Мирослав, ты забываешься.

Мне больно дышать, но я пытаюсь сказать в кои-то веки все, что накопилось внутри. Высказать, чтобы больше не травило душу, не тянуло назад.

– Уж лучше забываться, чем забыть накормить ребенка, потому что очередной хахаль зовет тебя на пикник.

В трубке тишина, но мать дышит тяжело, прерывисто.

– Что ты молчишь? Неужели забыла? Помнишь, как ты заперла восьмилетнего голодного мальчика и умчалась с Валерой?

– С Олегом.

– Да хоть с Иваном Грозным! – рявкаю. – Мама, ты же не можешь этого не помнить.

– Сынок, я… прости меня, пожалуйста. Просто твой отец оказался таким козлом. Он бросил меня! Мне было тяжело, я была молодая… Мир, не злись. Забудь ты это, хорошо? Прости мать.

Мне хочется верить, что сейчас она искренняя, и в ней не алкоголь говорит, а совесть.

– Мам, ты приедешь ко мне? – это последний шанс, который даю матери, но она молчит, шурша чем-то на заднем фоне. – Я буду ждать. Мне… мне нехорошо. Слышишь? Больно.

Никогда я не позволял себе так унижаться, даже в детстве. Но мне все еще хочется верить, что у меня есть мать, а не фантом вместо нее.

– Сын, ты же помнишь, что у меня совсем нет денег? Игорь… он рассказал о том, как ты наехал на него. На парковке! Это правда?

Черт, неужели сейчас это так важно?

– Он ограбил тебя и все деньги забрал, – напоминаю.

– Мирослав, я люблю его. А тебе не нужно в это лезть, – заявляет жестко. – Мал ты слишком для этого.

– Мне двадцать два, – вдруг мать забыла.

– Мирослав, давай не будем, – вздыхает мать. – С тобой все нормально? Если нужно, я уж как-то займу, что ли, у соседки… надо? Я тогда приеду.

В ее голосе слишком много усталости, и я понимаю, что не хочу ее видеть. Пусть варит свой борщ для любимого Игоря. Мне все равно.

– Нет, мам, все отлично. Отдыхай.

– Если ты так говоришь… хорошо, – и в голосе облегчение. Она снова делает меня ответственным за свои решения и рада этому. – Все-таки, думаю, твой отец тебе больше должен, чем я. Так что, уверена, он все оплатит. А ты приезжай, если что, я тебе всегда рада!

– Угу, мама. Приеду как-нибудь.

Вешаю трубку, понимая, что никогда и ни за что я больше к ней не приеду.

28 глава

Арина

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Ариша! – голос моей сестры я узнаю из тысячи любых других. Мы сшиты с ней на уровне подкорки, и никакие ее фокусы не смогут это изменить. Катя – моя сестра, лучшая подруга, мой оплот и якорь. И пусть не всегда получается быть на одной волне, она все равно мне очень дорога. В голосе сестры тревога, и я распахиваю объятия, потому что это же Катя. Да, властная, но родная и близкая. Ну блин, я люблю ее, она классная, хоть и выделывается в последнее время. Катя спешит ко мне по узкому коридору-кишке, взволнованная. С тяжелым пакетом наперевес. В белом халате, накинутом на плечи, она кажется совсем хрупкой и… какой-то особенно красивой и необычной.

– Ты вообще как тут? – спрашиваю ошарашенно, а Катя налетает на меня прибрежной волной.

За плечи обнимает, тискает, как маленькую, и увесистый пакет ощутимо бьет по спине.

– Я услышала про аварию. Мир как? Он в порядке?

– У него сотрясение и пара ребер сломана, – говорю в ответ, обнимая Катю за плечи. – Ничего страшного, он будет в форме очень скоро.

Катя ставит на подоконник пакет, я замечаю в нем апельсины и бананы. Запускает руку в волосы и смотрит в окно.

– Какой унылый пейзаж.

– И не говори. Ноябрь, – развожу руками, а Катя зябко поводит плечами. – Слушай, что-то в тебе не так. Ты… необычная.

На самом деле такие горящие глаза я видела у Кати лишь однажды – когда она встретила своего мужа. Пусть мне было слишком мало лет, и я многого не понимала, но счастье во взгляде сестры запомнила хорошо.

– Обычная я, – ворчит, едва сдерживая улыбку. – Не бери в голову.

– Как скажешь.

Мне не до переживаний других людей – я волнуюсь о Мирославе. Сердце не на месте, и я рада, что Катя пришла поддержать Мира. Пусть ее отношение к нему неоднозначно, но моя сестра – добрая.

– Как он в аварию попал? – теребит сестра больное место, а я отмахиваюсь.

– Неважно.

– Вот же ты… упертая, – фыркает. – Кремень! Думаешь, никто не знает, что они на нелегальных треках столкнулись?

Кошусь на Катю, а она смотрит на меня с видом победителя.

– Ой, Арина, доживешь до моих лет, и не такое знать будешь, – палец вверх поднимает, а я вдруг осознаю, что она одета как-то… очень для нее несвойственно.

– На тебе платье! – восклицаю, пораженная, оглядывая сестру с ног до головы.

– Платье и платье, – тушуется, а на щеках румянец. – Что?! Не имею права?

Катя… красивая. Она всегда такой была, но сегодня с ней что-то совсем необычное творится. Прошлась по волнистым волосам утюжком до зеркального блеска, подвела глаза, подкрасила нежной пастелью губы.

– Кать, что происходит?

Меня покидает тревога за Мирослава, а на ее место приходит любопытство. Моя сестра такая красивая, и это точно не на пустом месте.

– Ничего не происходит, – бурчит себе под нос. Достает из сумки телефон, копается в нем, придерживая свободной рукой пакет с дежурными фруктами.

Внезапно в коридоре становится тесно. Не от того, что слишком людно – просто энергетика идущего по проходу мужчины вытесняет собой кислород. Он высокий – чуть выше Мирослава, темноволосый и идеально выбритый. Одет нарочито небрежно, стильно и дорого: горчичного оттенка кашемировое пальто, прекрасно сидящие на бедрах темные брюки, трикотажный пиджак и темная рубашка. Никакого галстука, лишь шик и свобода.

Катя откашливается и делает вид, что ее тут вовсе нет, а мужчина наоборот – замечает нас, расплывается в улыбке и взмахивает рукой, направляясь в нашу сторону. И только сейчас я узнаю его. Не знаю, что именно наводит меня на эту мысль – возможно, внешнее сходство или природная интуиция, но я вдруг очень четко осознаю: это отец Мирослава. Чуть дольше, чем следует, он задерживает взгляд на наших скромных персонах. Вернее, не так. Он откровенно пялится на Катю, а она… она краснее рака становится.