Крой тела - Файт Этцольд

— Ты ублюдок! — визжал Инго под гул огня, который прожигал нижнюю часть его тела. — Ты не лучше меня. Ты даже хуже. Намного хуже!

— Ты породил больной мир, — ответил Владимир, который, прислонившись к стене, спокойно наблюдал чудовищное представление. На его носу блестели очки в оправе из матовой нержавеющей стали. — Как и все те, кто создает такой мир, ты считал, что этот мир пощадит тебя!

Вместо ответа Инго издал горловой звук, похожий на кашель. Пламя уже охватило бедра и нижнюю часть туловища. Облака жирной сажи поднимались к сырому потолку, заросшему паутиной и плесенью.

— Убей меня! — кричал он. — Пожалуйста! Я не вынесу этого!

— Убить?

Владимир правой ногой отодвинул горелку чуть в сторону. Чудовищная боль уменьшилась. Осталось ужасное, непрекращающееся жжение, пожиравшее живую плоть.

Инго, уже соскальзывавший в беспамятство, открыл глаза.

Владимир стоял перед ним — грозный, словно мертвец, поднявшийся из могилы. Но вот он отвел руку назад и вытащил что-то из-за спины. В желтом свете пламени и неоновых ламп блеснуло лезвие клинка.

Это был короткий меч японских самураев. Вакидзаси.

Он поднял меч. Инго, с благодарностью и облегчением закрыв глаза, ожидал смерти, надеясь, что она будет быстрой и менее мучительной.

Но вместо отвратительного звука, с которым сталь входит в тело, он услышал щелчок, и наручники с его правой руки упали. Инго уже мог двигать ею. Его затуманенный рассудок задавался вопросом, зачем мучитель это сделал, как вдруг в стол перед ним с глухим звуком вонзился единственный предмет, до которого он мог дотянуться.

Вакидзаси дрожал, готовый выполнить свое предназначение.

— Харакири, — произнес Владимир, взглянув на меч, а потом в глаза Инго. — Харакири могут делать не только самураи.

С этими словами он задвинул горелку снова под стул, перебросил лямку черной сумки через плечо и под аккомпанемент пронзительных криков жертвы, жертвой которой когда-то стал сам, направился к выходу.

Владимир с оглушительным грохотом захлопнул за собой дверь в подвал и пошел по темному подземному коридору к лестнице, которая вела с третьего подземного уровня на поверхность. Крики Инго, сначала громкие, становились все тише и тише, пока наконец не затихли вовсе.

Глава 42

«Вероятно, что-то из вашего прошлого. Нет, не вероятно. Наверняка».

Слова Фридриха вертелись в голове у Клары, пока она шла по коридору в свой кабинет.

Безымянный убил четырнадцать женщин, если не больше. А что сделала она?

Она вспоминала прошлое.

Может быть, именно с его помощью она сможет поймать убийцу.

А прошлое для Клары почти всегда означало сестру Клаудию. Та была мертва. Возможно, из-за нее.

Родители называли Клаудию «счастливый несчастный случай», потому что она была незапланированным ребенком.

Кларе уже исполнилось десять лет, когда Клаудия появилась на свет. Но когда Клара наблюдала за тем, как сестренка растет, как познает мир, ей казалось, что она вновь переживает свое детство.

Тогда у нее родились подозрения, которые позже переросли и окрепли в уверенность: это была лучшая часть ее жизни.

Какое идиллическое, замечательное было время! Они жили в небольшом городке вблизи Бремена. И все лето дверь на террасу их дома стояла открытой.

Наступала пятница, занятия в школе заканчивались, в холодильнике ожидал холодный лимонад, в гараже — велосипед, а на небе сияло солнце. В субботу жарили мясо на гриле, и в гости приходили соседи. Как-то дети из дома напротив принесли с собой кроликов, и те с любопытством прыгали по саду. Другие соседи принесли морских свинок, две из них убежали. Одну съела соседская кошка, из-за чего начался страшный переполох.

Тогда не было мобильных телефонов, интернет-форумов, компьютерных сетей, разделения между людьми по стоимости одежды и аксессуаров, вместо всего этого — бесконечные зеленые луга, темные таинственные леса и закаты в мерцающем вечернем мареве, в котором танцевали мухи-однодневки и комары, а день заканчивался так же волнующе, как начинался новый.

А еще рыбалка на запретном пруду, где якобы бродил призрак старого крестьянина, утонувшего лет сто назад. И прятки на конюшне, которая принадлежала Людерсам — богатой сельской семье. И толстые беременные кошки, которые целыми днями дремали во дворе перед сараем. И езда на старой кляче, которая мужественно сносила все, отрабатывая свой хлеб. Забавные шутки с дверным звонком общежития медсестер из ближайшей больницы и соседских домов, и радостное бегство по залитым солнцем переулкам от бранящихся, но все равно добродушных жителей.

Недалеко от крестьянского двора было пастбище. И каждый вечер Людерс гнал коров в хлев, подгоняя их криками на нижненемецком диалекте. Клаудия ловко пародировала старика, и Клара никогда не забудет, как пятилетняя сестренка бежала вдоль изгороди, выкрикивая слова на нижненемецком диалекте, а стадо, устало сопя и фыркая, шло за ней. Людерс не знал, сердиться ему или радоваться, но выбирал последнее.

— Ты не должна дурачить коров, — на правах старшей сестры воспитывала Клара Клаудию, но та лишь удивленно глядела на нее, словно это было самое обычное дело в мире.

— Почему? — интересовалась она.

Дети всегда произносят это «Почему?» по-особенному — с любопытством, но в то же время немного обиженно и разочарованно, потому что общество постоянно усложняет их жизнь тысячами запретов.

Чем больше Клара позже думала об этом, тем больше осознавала ту бескрайнюю честность и искреннее любопытство, с какими ребенок познает мир, ту радость, с которой он строит песчаные замки и при этом мечтает о сказочных дворцах и удивительных странах. А когда ребенок плачет — это печаль, которую циники взрослые даже представить себе не могут.

— Если боги кого-то любят, они забирают его рано, — сказал тогда старик Людерс…

Клара вытерла слезы и толкнула дверь в свой кабинет.

Глава 43

Владимир просматривал фотографии на компьютере Инго.

Фото связанных, умирающих и мертвых людей, которым явно было меньше двадцати.

А потом он заметил фото, на котором стояло имя. Точнее, имя значилось на предмете, который виднелся на фото.

Это было имя одной из жертв Инго.

Владимир начал поиски: искал семью, выяснял места работы и прочие мелочи. Наконец он нашел другое имя.

И другую профессию.

Она могла бы наблюдать за его работой.

Она могла бы выписать ему индульгенцию.

Он приобщит ее к своей работе, как только начнет.

И он будет ей писать.

Очень скоро.

Она была, как Инго М., частью его плана. А Инго М. был частью ее плана.

Глава 44

Клара открыла дверь в кабинет.

«Пропустить по стаканчику с Фридрихом… — подумала она. — Почему бы и нет?» Она все равно пока ничего не могла предпринять, ведь результатов еще не было. А между тем наступила полночь.

«Между вами ведь не может быть ничего серьезного?» — спросил Клару внутренний голос.

Фридрих был ей симпатичен, а способ, которым он иногда преподносил жестокую правду, делал его еще привлекательнее. Он говорил честно, и это Кларе нравилось.

«Зачем мне что-то затевать с ним? — спросила она себя, словно желая убедиться, что этого не произойдет. — Он всего лишь коллега. Мы даже называем друг друга на «вы». Это просто совместная работа».

Но внутренний голос отвечал: «Так всегда говорят».

Клара разозлилась и в последний раз за этот день решила заглянуть в электронный почтовый ящик.

Четыре новых письма. Она просмотрела имена отправителей.

Одно письмо привлекло ее внимание.

Отправителем значилась Юлия Шмидт. Сердце Клары забилось чаще. Она знала, что письмо могло быть только от него.

Клара тут же забыла о Фридрихе, о назначенной встрече и дважды щелкнула на сообщение.

Никакого текста. Только вложение. Какой-то медиафайл.

«Еще одно убийство? Или снова сыщики, которые в этот раз врываются в квартиру Юлии Шмидт?»

Она щелкнула на кнопку «PLAY» в медиаплеере.

Экран некоторое время оставался черным. Потом появилось требование, написанное белым шрифтом:

Пожалуйста, включите звук.

Клара установила громкость на мониторе. На заднем плане послышалось жужжание, прислушиваясь к которому ей предстояло выставить оптимальную громкость.

«Этот парень знает толк в постановках. Подумал обо всем».

Потом Клара впервые услышала его голос — если это был действительно его голос, а не очередной несчастной жертвы, которую перед смертью заставили произнести собственный некролог.

Голос звучал низко. Жутко, мрачно и искаженно. Как только раздался голос, картинка изменилась.

На фоне черного экрана стали вырисовываться неясные серо-черные контуры.