Самолет без нее - Мишель Бюсси

Она подошла к Леонсу де Карвилю. Взялась за рукоятку инвалидного кресла и покатила его в ванную комнату. Это была самая противная часть ее обязанностей. Старика — инертного, как матрас — надо вытащить из кресла и уложить на специальное ложе. Линда справилась с этим и тяжело перевела дух. Затем нажала на кнопку подъемника. Механизм пришел в движение, и низкое ложе начало медленно подниматься вверх, пока тело старика не оказалось на уровне пояса Линды. Ванная комната была полностью автоматизирована и оборудована новейшими техническими приспособлениями, как в передовой больнице. Если не лучше. В этом смысле ей не на что жаловаться. Работать тут можно. Матильда де Карвиль не экономила на персонале.

Линда принялась раздевать старика.

Она поворачивала его, расстегивала ему пуговицы, выталкивала его руки из рукавов… Иногда ей почти казалось, что старик реагирует на ее прикосновения и даже старается ей помочь. А три дня назад Линде почудилось, что Леонс де Карвиль ей улыбнулся. Осознанно улыбнулся. Хотя она знала, что это невозможно. Во всяком случае, если верить мнению врачей. Они в один голос утверждали, что пациент не способен распознавать лица, голоса и другие звуки, что он не отличает одного дня от другого и ничего не помнит. А уж о том, чтобы помочь сиделке снять с него пижаму, и речи идти не могло…

Линда ловко сдернула с длинных бескровных ног старика брюки. Так, теперь трусы. Мокрые. На коврик ванной упало несколько кленовых листьев.

«А вдруг они все ошибаются», — мелькнуло у Линды в голове.

Она ухаживала за Леонсом уже почти шесть лет — по два часа по утрам и еще по три — днем. Ей нравилось думать, что ее пациент — вовсе не такое уж бесчувственное бревно, за какое его все принимают.

Линда пустила теплую воду и намылила махровую рукавичку. Она всегда начинала купанье с гениталий, затем переходила к ногам. Линда была молодой матерью. Семь месяцев назад у нее родился сынок — малыш Гуго. И она умела отличить настоящую улыбку от гримаски, вызываемой газами, а осмысленный взгляд — от туманного и ничего не выражающего.

Она терла рукавичкой левую ногу старика. Откровенно говоря, Линда относилась к Леонсу с симпатией, хотя в этом мрачном доме его ненавидели все. Собственная жена. И родная внучка. Эта чума Мальвина. Сколько гадостей они говорили про Леонса де Карвиля! Что своей компанией он управлял как настоящий тиран, сотнями увольняя рабочих в Венесуэле, Нигерии, Турции. Что у него не было ни стыда, ни совести. Что с окружающими он вел себя жестоко. Ну и что? Линде на это было плевать. Лично для нее все шесть лет Леонс де Карвиль оставался резиновой куклой. Беззащитным стариком. Беднягой, о котором никто, кроме нее, не заботился. Никто никогда не обращал на него внимания, не говоря уже о том, чтобы проявить хоть чуточку ласки. В каком-то смысле она относилась к нему как к своему ребенку.

И они отлично понимали друг друга. Старик и медсестра. Они проводили вместе по пять часов в день. Ни один врач в мире не понял бы, что она имеет в виду. Тем более ее не поняли бы Матильда и Мальвина де Карвили. Но она ни капли не сомневалась, что Леонс де Карвиль еще способен к общению. По-своему, конечно…

Хлопнула дверь.

Рука Линды в намыленной рукавичке замерла на вялом стариковском животе. Так хлопала только входная дверь. А ведь Линда точно помнила, что закрыла ее. Она сняла рукавичку, отложила ее в сторонку и вышла в холл.

Никого. Вроде бы сквозняком потянуло. Впрочем, как раз в этом ничего странного не было. «Розарий» — огромная вилла, с десяток спален и два десятка других комнат. И в какой-нибудь из них обязательно окажется открытым окно. Линда вернулась в ванную. Леонс терпеливо ждал ее. Голый. Он нуждался в ней. Как Гуго. И его тоже нельзя оставлять одного.

Линда допустила оплошность. Погруженная в свои мысли о Гуго и Леонсе, она не обратила внимания на одну важную деталь. Не посмотрела на секретер в холле, возле входной двери.

Конверта из крафт-бумаги на нем больше не было.

Линда снова тяжело вздохнула. Она закончила мыть Леонса де Карвиля и, как каждый день, одела его в чистую пижаму. Она наотрез отказалась использовать памперсы для взрослых, хотя даже в дорогих клиниках сиделки охотно упаковывали в них своих пациентов. Ничего страшного. Она согласна менять больному постельное белье и пижамы. Хоть по два раза в день.

Линда переложила старика в специально оборудованную кровать у него в спальне, рядом с ванной комнатой. В свое время здесь пришлось заново пробить дверь, иначе инвалидная коляска застревала в проеме. Сама кровать являла собой подлинное чудо современной техники — вся напичканная электроникой, управляемой с пульта. Постарались, ничего не скажешь. С медицинской точки зрения, Леонсу де Карвилю дома было лучше, чем в больнице или в доме престарелых, куда стариков свозят умирать, как будто заранее сбрасывают в общую могилу А он хотя бы умрет в роскоши. Одинокий, но в роскоши. Матильда де Карвиль уже много лет занимала спальню на втором этаже.

Линда взяла с кровати пуховую подушку и положила на ближайший стул. Обычно она подкладывала ее Леонсу де Карвилю под спину, когда кормила его. Линда посмотрела на часы. До ужина оставалось еще около часа. Она все успевает.

Она в последний раз проверила, удобно ли старику в постели. Он лежал с широко открытыми глазами и почти не мигая смотрел куда-то в пространство. Линда где-то слышала, что один вот такой же паралитик написал, вернее, продиктовал книгу, просто мигая ресницами. «Невероятно! А что, если ее Леонс тоже так смог бы? Что, если вопреки заявлениям врачей, его мозг еще живет? Пусть и заключенный в панцирь ватного тела? А вдруг Леонс хочет что-то ей сказать? А она просто его не понимает? Все-таки интересно, что происходит у него в голове». Линда знала, что Леонс де Карвиль был необыкновенным человеком. Владелец гигантского предприятия. Он начал с нуля, сколотил гигантское состояние, построил заводы по всему миру. Он управлял целой империей. Властвовал, как фараон на вершине пирамиды. Но фараон превратился в мумию. И ее долг — поддерживать его тело в чистоте. Вот почему, догадалась Линда, его так ненавидят. Из-за той власти, какой он когда-то обладал. Люди завистливы. И теперь, когда он больше не может себя защитить, прежние слабаки ему мстят. Хотя они обязаны ему всем, что имеют. Например, виллой «Розарий».

Линда поставила на тумбочку микрофон от «радионяни». У нее дома тоже был такой приборчик — она включала его, если оставляла ребенка в комнате одного, чтобы услышать, когда он заплачет. Вторую часть она взяла с собой на кухню. С «радионяней» ей было спокойнее, хоть это и выглядело немножко нелепо. Ну, в самом деле, что может случиться с парализованным стариком, пока она готовит ему ужин?

Выходя из комнаты, Линда в последний раз посмотрела на Леонса. Он по-прежнему лежал с широко открытыми глазами.

Гений, начавший путь с нуля. И вернувшийся в исходное положение.

За спиной Линды промелькнула чья-то тень и быстро укрылась под лестницей. Поверни Линда голову, она бы ее увидела. Хотя бы на четверть оборота. Но она направилась прямиком на кухню.

Линда считала долгом чести самой готовить Леонсу де Карвилю. Она варила ему протертый суп из самых свежих продуктов, которые лично покупала на рынке в Марн-ла-Валле. Мыла и чистила овощи, резала ветчину и добавляла еще с дюжину ингредиентов. Потом тщательно перемалывала смесь. Половину Леонс де Карвиль выплевывал. Остальное худо-бедно глотал. В вопросах кормления Линда была настойчивой и терпеливой. А в последний месяц у нее появился дополнительный стимул. Она стала готовить вдвое больше супа, чем требовалось пациенту, и половину уносила с собой, для маленького Гуго. Так что вечером, возвращаясь с сыночком домой, она могла сразу накормить его. Идеальный вариант! Протертый суп одинаково годился и для парализованного старика, и для семимесячного ребенка. Линда была человеком организованным. Матильде де Карвиль она не докладывалась, рассудив, что старая мегера не станет устраивать скандал из-за пары головок порея, трех картофелин и ломтика ветчины!

Линда поставила приемник «радионяни» рядом с кухонным комбайном и принялась чистить морковь.

Она любила эти минуты тишины. Тишина действовала на нее успокоительно.

Тень скользнула мимо кухонной двери и, бесшумно двигаясь, проникла в спальню Леонса де Карвиля. Линда ничего не слышала и ничего не видела.

Взгляд старика сконцентрировался на приближающейся к нему фигуре. В его широко открытых глазах мелькнуло подобие страха, словно он догадался, что его ждет. Тень заколебалась. В этих уставленных на нее глазах было что-то сверхъестественное. Почти угрожающее. Но миг колебания миновал. Тень приблизилась к кровати. Никакой жалости к беспомощному телу она не испытывала. Только ненависть. Ненависть и презрение.