Король - Дж. Уорд

— Ага? — Когда повисло молчание, он нахмурился. — Бэт? Что такое?

— Я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня.

— Что угодно.

Она заговорила не сразу. И когда закончила, он закрыл глаза, откинув назад голову.

— Роф? ты слышал меня?

Каждое слово. К несчастью.

И он собирался выдать что-то в духе «ни за что на свете», но потом вспомнил, как проснулся без нее.

— Хорошо, — выдавил он. — Конечно. Я сделаю это.

Глава 26

Стоя перед зеркалом гардеробной, Сэкстон защипнул концы бабочки пальцами и затянул узел. Он отпустил узорчатый шелк, и аксессуар сохранил форму и симметрию как хорошо тренированный щенок.

Отступая назад, он поправил только что постриженные волосы и накинул кашемировое зимнее пальто от Марка Джейкобса. Дернул сначала один рукав, потом второй; затем вытянул руки так, чтобы из-под его пиджака показались запонки.

Эти запонки были без фамильного герба.

Те он больше не носил.

Нет, В&А из сороковых, сапфиры с бриллиантами, в платиновой оправе.

— Я уже использовал одеколон? — Он окинул взглядом флаконы Гуччи, Прада и Шанель, выстроенные вряд на зеркальном подносе с медными ручками. — Чего молчите?

Понюхал запястье. О да, «Эгоист», причем запах свежий.

Развернувшись, Сэкстон прошел по кремовому мрамору, обильно испещренному прожилками, и вышел в свою абсолютно белую спальню. Проходя мимо кровати, он испытал желание снова заправить ее, но это говорили нервы.

— Проверю еще раз.

Взбив подушки и вернув покрывало в то же положение, в каком оно было до того, как он ушел одеваться, Сэкстон посмотрел на старые, винтажные часы «Картье» у изголовья кровати.

Откладывать больше нельзя.

И все равно он окинул взглядом белую кровать и белые кресла. Оценил белые мохеровые ковровые дорожки. Подошел к камину и убедился, что картина Джексона Поллока висит идеально прямо.

Это не его старый дом, Викторианский, в котором Блэй когда-то провел день. Это другое место, одноэтажный дом Фрэнка Ллойда Райта, он купил его сразу же, как предложение поступило на рынок… разве могло быть иначе? Ведь их осталось так мало.

Конечно, он внес некоторые еле заметные изменения и расширил подвал, но вампиры давно работали в человеческой среде с их надоедливыми инспекторами по строительству.

Повторно глянув на часы «Петек Филипп» на запястье, он задумался, зачем осуществляет это ужасающее паломничество. В который раз.

Какой-то кошмарный День Сурка. Но, по крайней мере, это случалось с не слишком часто.

Поднимаясь по лестнице, Сэкстон смутно осознавал, что опять поправляет бабочку. Закрыв дверь, он вышел в кухню, отделанную в стиле сороковых, с полностью функционирующей репродукцией бытовой техники из «Я люблю Люси».

Каждый раз проходя по дому, уставленному мебелью «Джетсонс», без каких-либо намеков на рюши и оборки, он словно попадал в послевоенную Америку… и это успокаивало его. Он любил прошлое. Любил отпечатки различных эпох. С удовольствием жил в местах, настолько аутентичных, насколько это было возможно.

И, похоже, он не скоро вернется в викторианский особняк. Ведь их с Блэем отношения начались именно там.

Когда Сэкстон вышел через парадную дверь, от одной мысли о мужчине у него заныло в груди… и он замер, концентрируясь на ощущении, воспоминаниях, которые пришли с чувством, на изменении кровяного давления и направлении мысли.

Когда они расстались — что произошло по его инициативе — он много читал о горе. Стадии. Процесс. Что забавно… и странно, но лучшим источником стал маленький буклет о потере домашнего питомца. Там был опросник в стиле: чему научила вас ваша собака?; чего вам больше всего не хватает после смерти кота?; также предлагалось вспомнить самые любимые мгновения с вашим какаду.

Сэкстон ни за что не сознался бы в этом, но он ответил на каждый вопрос о Блэе в своем дневнике… и это помогло. Но он по-прежнему спал один, и, несмотря на наличие секса, вместо того, чтобы перевернуть чистый лист, он испытывал все большую боль.

Но все равно было лучше, чем раньше. По крайней мере, он хотя бы отчасти вернулся к нормальной жизни: первые пару ночей он ходил как зомби. Сейчас рана затянулась, он начал есть и спать. Но периодически срывался… например, каждый раз, как видел Блэя и Куина вместе.

Сложно радоваться за любимого человека… когда он счастлив с кем-то другим.

Но так всегда бывает в жизни, есть вещи, которые ты можешь изменить, и те, на которые ты повлиять не в силах.

И на этой ноте…

Закрыв глаза, Сэкстон дематериализовался, появляясь на укрытой снегом лужайке, большой, размером с городской парк… и такой же ухоженной. С другой стороны, его отец ненавидел все, что выбивалось из порядка: растения, предметы искусства, мебель… сыновей. Огромный особняк занимал больше пятнадцати тысяч квадратных футов, несколько поколений пристраивали крылья. Смотря на него, стоя в зимней ночи, Сэкстон вспомнил о том, как именно отец купил это здание, когда какой-то студент оставил его Колледжу Союза… оно — словно Старый Свет в Новом Свете, родной дом вдалеке от отчизны.

Традиционалист по натуре, его отец наслаждался возвращением к корням. Хотя едва ли он когда-то покидал их.

Сэкстон подошел к главному входу, газовые лампы по бокам широченной двери замигали, отбрасывая свет на резной камень, который на самом деле был сделан в девятнадцатом веке как часть неоготики. Остановившись, он подумал, что не станет звонить, ведь персонал, скорее всего, ожидал его. Они, прямо как его отец, всегда торопились впустить его внутрь и потом выставить вон из дома… словно он — нуждавшийся в обработке документ или ужин, который нужно накрыть и спешно убрать.

Никто не открыл двери заблаговременно.

Наклонившись, Сэкстон потянул железную цепь, укрытую бархатом, дабы сработал дверной звонок.

Ответа не было.

Нахмурившись, он отступил назад и посмотрел вбок, но ничего не добился. Слишком много стриженых кустарников, чтобы рассмотреть что-то сквозь освинцованное стекло.

Стоять на пороге дома — хорошее подтверждение характера их отношений, не так ли? Мужчина требует присутствия сына на своем дне рождения, а потом оставляет его на морозе перед дверью.

На самом деле, Сэкстон решил, что само его существование — «пошел на хрен» для отца. Исходя из того, что он понимал, Тайм всегда хотел ребенка… особенно сына. Молил Деву-Летописецу. А потом его желание исполнилось.

К несчастью, оговорка мелким шрифтом в договоре в итоге сорвала всю сделку.

Когда Сэкстон пустился в мысленные дебаты по поводу повторного звонка, дворецкий открыл дверь. Лицо доджена было ледяной маской, как всегда, но он не поклонился перворожденному и единственному сыну его хозяина, что прекрасно показывало, какого он мнения о том, кого он пускал сейчас в дом.

В доме не всегда было так. Но когда умерла его мама, и всплыл его грязный секрет…

— Ваш отец в настоящий момент занят.

И все? Никаких «Я-могу-взять-ваше-пальто?», «Как-поживаете?» или даже «Нынче-выдалась-холодная-ночь».

Его не удостоят даже разговора о погоде.

И пусть. Парень все равно никогда не заботил его.

Дворецкий, отступив в сторону, приклеился взглядом к шелковой стене напротив, пройти под этим сосредоточенным взглядом было не легче, чем сквозь электрическую ограду… но, по крайней мере, Сэкстон привык к этому.

И он знал, куда идти.

Приемная для дам располагалась слева, и, зайдя в цветастую комнату, он засунул руки в карманы пальто. Лавандовые стены и лимонно-желтый коврик были яркими и жизнерадостными, и, по правде, отправив сюда Сэкстона, они намеревались оскорбить его, но он и сам предпочитал эту комнату той, что располагалась напротив и предназначалась для джентльменов.

Его мать умерла примерно три года назад, но здесь не было места для скорби по ней. На самом деле, Сэкстон сомневался, что его отец вообще скучал.

Тайм всегда сильно интересовался законами… даже больше проблем Глимеры…

Сэкстон застыл. Повернулся к другому концу комнаты.

Издалека послышались смешанные голоса… весьма необычно. В доме всегда было тихо, как в библиотеке, персонал передвигался на цыпочках, доджены разработали сложную систему жестов, которыми они общались, чтобы не потревожить хозяина.

Сэкстон подошел ко второму набору двойных дверей. В отличие от первых, они вели в фойе и были закрыты.

Приоткрыв дверь, Сэкстон скользнул в просторную восьмиугольную комнату, в которой хранилось собрание Древнего Права в кожаном переплете. Потолок располагался в тридцати футах над полом, молдинги были темного красно-коричневого цвета, карнизы над дверями испещрены готической резьбой в общем стиле… ну или репродукцией, сделанной в девятнадцатом веке.

В центре круглой комнаты стоял огромный круглый стол, мраморная столешница которого… ввергала в шок.