Минни (СИ) - Соловьева Екатерина

Но этого было мало, дьявольски мало! Желание почувствовать Люциуса внутри стало таким острым, что мышцы влагалища сжались от нетерпения и невыносимой пустоты.

Его руки огладили круглый живот, нежную кожу на спине с соблазнительной выемкой, ягодицы. Гермиона выгнулась в истоме и застонала.

— Не надо… — взмолилась она. — Я готова! Возьми меня… Пожалуйста!

Люциус буквально содрал с неё летние брючки вместе с бельём и усадил на себя, осторожно проникая внутрь. Несмотря на всю её влажность, Гермионе понадобилось какое-то время, чтобы впустить его напрягшийся член. Люциус издал глухой стон, когда она двинулась, пытаясь вобрать его в себя больше. А потом сжал её ладони в своих, давая опору.

— Гермиона… о… да!

От того, как он произносил её имя, пересыхало в горле.

Гермиона не знала, существует ли ещё весь остальной мир. Во всей Вселенной были только двое, она и он, мужчина и женщина. И божественный танец их тел, который хотелось продлить как можно дольше.

Сквозь полуразомкнутые веки она видела, с какой страстью смотрит на неё Люциус, и насаживалась глубже. Крутила бёдрами, подавалась вперёд, задыхаясь от восхитительных ощущений.

— Моя! Моя ведьма! — постанывал он сквозь зубы, сжимая её ягодицы и толкаясь вверх.

— Да! — вторила она, впиваясь ногтями в его бёдра. — Да!

Люциус поначалу пытался сдержаться, снизить темп, но Гермиона не давала ему ни единого шанса. Она не могла остановиться, раскачиваясь на нём и скользя на налитом кровью члене. Это было прекрасно: он заполнял её всю, обжигающе горячий, твёрдый и нежный одновременно.

Люциус чувствовал, как она напряжена, и ускорился, прижав её бедра к своим и насаживая Гермиону на себя до предела.

Она умоляюще простонала:

— Ох! Только не останавливайся!

В голове не осталось ни одной мысли, только знакомое предвкушение сказочного сладкого…

Будто от Люциуса сквозь неё саму прорастал чудесный цветок — всё выше и выше, от живота к позвоночнику, а потом между лопатками словно раскрылись разноцветные крылья, унося вверх, на небеса блаженства. Гермиона вскрикнула, задрожав всем телом, и упала в объятья любимого.

Люциус аккуратно перевернул её на спину и снова вошёл, возобновляя движения. После такого продолжительного воздержания ему казалось подвигом сдерживаться так долго. Но ради неё — всё, что угодно.

Мужчина чувствовал, что вот-вот последует за Гермионой и откровенно любовался тем, как она млеет под ним, закусывая губу и шепча его имя.

— О, Люциус! Ты просто… чудо!

И это действительно было чудо: вбиваться в неё, такую жаркую, тесную и… Люциус со стоном толкнулся, чувствуя, как изливается в Гермиону и блаженство уносит на своих волнах.

Малфой нашёл губами её рот и жадно приник к нему, словно говоря: я здесь, в тебе. С тобой. Одно целое. Неразъединимое.

— Люблю тебя, — почти вместе сказали они.

Люциус улёгся рядом, отбросив мокрые от пота волосы. По стенам в густой тьме плыли серебряные лунные лучи. В тишине спальни два сердца стучали в унисон так громко, что казалось, они слышат друг друга.

— Позволь спросить, дорогая, — с лёгкой усмешкой спросил Люциус, отдышавшись, — откуда такой пыл?

— Мне понравилось быть женщиной, дорогой, — лукаво улыбнулась она, и он не удержался, чтобы провести пальцами по её нежным губам.

— Иди сюда!

Люциус прижал её к себе спиной, набросив на них забытое одеяло, и ласково обнял любимую. Он гладил её живот, с удовольствием и восторгом чувствуя, как ему в ответ толкается их ребёнок.

— Гермиона… моя малышка…

Но она уже спала сном младенца, и никакие кошмары её не тревожили. Люциус вдруг понял, что никогда не чувствовал ничего подобного с Нарциссой.

«Быть может потому, что я никогда не любил её по-настоящему? Кто знал, что дожив до таких лет, я встречу магглокровку, которая пустит корни в самое сердце?»

Люциус заснул счастливым сном. Ему было тепло.

Утром он проснулся оттого, что Гермиона пыталась высвободиться из-под его тяжёлой руки. И когда ей это удалось, она села на кровати, выискивая взглядом тунику на полу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Куда это ты собралась? — его пальцы крепко сжали женское бедро. — Хватит бегать от меня!

Гермиона вздрогнула и обернулась.

— Господи, я думала, ты ещё спишь! Между прочим, это твой ребёнок будит меня в пять утра! А ещё, если ты не в курсе, беременным часто нужно в туалет!

— Тогда возвращайся поскорее. Мне холодно без тебя.

Эти слова послужили самым лучшим стимулом поторопиться. Когда Гермиона вернулась, Люциус взял её руку и переплёл их пальцы, снова стараясь быть к обожаемой женщине как можно ближе. Он опять заключил её в объятья, покрывая порозовевшее лицо нежными поцелуями.

Это был второй раз, когда она осталась в поместье. И больше в охотничий домик Гермиона не возвращалась.

* * *

На дворе царил август. Жара наконец спала, погода стояла мягкая, бархатная. В садах наливались яблоки и сливы. На Косой Аллее продавали ароматную шарлотку и свежий сидр. Люциус Малфой официально заступил на пост советника по финансам, и в «Ежедневном Пророке» вышла льстивая статья о прошлых заслугах «талантливого и перспективного мага».

В парке Малфой-мэнора с лёгкой руки Люциуса появился небольшой пруд, который тут же обжили местные утки. Их кряканье в камышах по вечерам слышалось из открытых окон, вырывая из полудрёмы.

В восточном крыле, обычно ото всех закрытом чарами, Лу по приказу Люциуса отремонтировал две смежные комнаты, для малыша и Гермионы. В первой, заставленной кроваткой, игрушками и комодом с пелёнками, на обоях по изумрудному лугу скакали белоснежные единороги. На стенах второй зеленели холмы Шотландии и кусочек деревянной беседки с нежно-розовыми цветами — в память о той ночи, когда они с Люциусом жарили сосиски. Полки с любимыми книгами, удобная кровать с подушками под спину, туалетный столик, балкон с выходом на террасу — Малфой позаботился обо всём.

Гермиона жила здесь днём, прячась от неожиданных гостей и сотрудников из Министерства. А ночью она набрасывала пеньюар и шла к спальне Люциуса. Доставляло удовольствие идти по тем же самым коридорам и прохладным анфиладам уже не в качестве прислуги, а в качестве женщины — любимой и любящей. Устав от ласк, они часто просто лежали рядом, чувствуя тепло друг друга, и молчали. Слова стали третьим лишним. Гермиона улыбалась в темноте, когда Люциус во сне обнимал её, чтобы не сбежала.

А по вечерам, как в старые добрые времена, они снова сидели в библиотеке и рассуждали о волшебном мире, о его перспективах и скрытых возможностях. Но теперь — на равных правах.

Пятнадцатого августа Гермиона посетила Гринготтс и сняла со счёта все деньги. Вместе с процентами выходила приличная сумма, и ведьма неторопливо отправилась на Косую Аллею. В тот день народу было мало, но Гермиона знала, что на неё поглядывают. Из кафе Флориана Фортескью на открытой террасе глазели и перешёптывались редкие посетители, из окон «Магазина котлов» украдкой смотрели зеваки. Но никто не посмел бросить камнем или выкрикнуть оскорбление.

Гермиона остановилась у длинного двухэтажного дома из белого кирпича, он высился между лавкой старьёвщика и «Волшебным зверинцем». На деревянной двери висела картонка с надписью «Продаёца помищение». Женщина зашла внутрь и чихнула от пыли, скопившейся на столах и лавках. В полутьме она разглядела, что когда-то это был паб: над широкой стойкой в тени плясал намалёванный лепрекон, краска стёрлась от старости, и теперь виднелись только бледно-зелёный костюм. Отовсюду несло чем-то прокисшим и перепрелым, а на несущих балках мотались лохмотья паутины.

Только теперь она заметила сгорбленную фигуру за столом. Гермиона потормошила мужчину в рубашке мышиного цвета, заляпанной пятнами.

— Где я могу видеть хозяина заведения? Я по поводу покупки.

Человек оторвался от столешницы, являя миру мятое лицо с полузакрытыми глазами.

— Вот он, перед вами.

Гермиона поморщилась от алкогольного духа, который шёл от хозяина.