Николай II: жизнь и смерть - Эдвард Радзинский

Александр Блок уже тогда писал в записной книжке: «Трагедия еще не началась, она или вовсе не начнется или будет ужасной, когда они (Семья) встанут лицом к лицу с разъяренным народом (не скажу — с „большевиками“, потому что это неверное название. Это группа, действующая на поверхности, за ней скрывается многое, что еще не появилось)».

Они приехали. Моторы остановились прямо в поле рядом со станцией Александровская. На путях стояли два состава. В составах три с лишним сотни солдат — сторожить и охранять царя и Семью. Это все Георгиевские кавалеры, молодец к молодцу — стрелки из Первого, Второго, Четвертого гвардейских полков. Все в новых кителях, новых шинелях. За будущую службу им обещано жалованье, да еще командировочные, наградные. Во главе всего отряда — Кексгольмского лейб-гвардии полка полковник Евгений Кобылинский. Боевой офицер — на фронте с начала войны, много раз ранен и возвращался на фронт, и опять ранения приводили его в госпиталь. В Царском Селе он лежал в госпитале в сентябре 1916 года. И тогда «августейшая сестра милосердия» впервые познакомилась с раненым полковником. «Мы посещали его в госпитале, снимались вместе… И потом он — настоящий военный» — так царица напишет Вырубовой. Теперь бывший раненый офицер — хозяин их судьбы.

В рассветном солнце вереница людей заходит в вагоны. В одном составе — охрана. В другом — Семья, 45 человек «людей» и свиты. Больше «людей» и куда меньше свиты согласились разделить изгнание. Еще в начале марта на вокзале в Царском исчезли ближайшие друзья — начальник императорской канцелярии К.Нарышкин, командир императорского конвоя фон Граббе, флигель-адъютант Н.Саблин, принц Лейхтенбергский, полковник Мордвинов… Бежала наутек преданная свита.

И вот с ними едут: гофмаршал князь Долгоруков, генерал-адъютант Татищев и несколько фрейлин царицы. Все, что осталось от их блестящего двора. И еще врач Боткин и воспитатель цесаревича швейцарец П.Жильяр… Остальные — «люди», прислуга…

Керенский нервничает, сам руководит погрузкой — бесконечные сундуки, чемоданы, ящики, грузят мебель… В вагон входит комиссар Временного правительства Макаров — он будет сопровождать Семью в изгнание (у него уже есть опыт: в начале марта он привез из Ставки в Царское арестованного самодержца).

Оба состава должны идти под флагом Красного Креста. С занавешенными окнами они будут проходить мимо больших станций, и на каждой станции комиссар Макаров обязан посылать телеграмму премьер-министру Керенскому. Даже стрелки охраны не знают пока направление маршрута…

По путям к своему вагону идут Николай и Александра. Завершается исход из Царского Села.

Полковник Артаболевский (он был в числе охраны) подробно записал — как они шли к поезду через подъездные пути, по шпалам, как он, поддерживая ее (у нее слабые ноги), осторожно вел к вагону, как она с трудом поднялась на высокую ступеньку и как легко и бодро (гвардеец!) вскочил он на ступеньку вагона.

Это был спальный вагон той самой железной дороги, которую много лет назад, еще будучи наследником престола, он заложил во Владивостоке. Сейчас по этой дороге он отправлялся в изгнание.

В рассветном солнце грузили бесконечные чемоданы.

Генерал-адъютант Илья Леонидович Татищев, гофмаршал Василий Александрович Долгоруков, воспитатель Пьер Жильяр, лейб-медик Евгений Сергеевич Боткин, фрейлины царицы Анастасия Гендрикова и баронесса Буксгевден, лектриса Екатерина Шнейдер, две подруги — комнатные девушки Аня Демидова и Елизавета Эрсберг, детский лакей Иван Седнев, дядька наследника матрос Нагорный, повар Харитонов и наш старый знакомец Александр Волков входят в вагон. Служители, лакеи, писцы, парикмахер, гардеробщик, заведующий погребом — вереница челяди заняла свои места в поезде.

Среди стрелков охраны был фельдфебель Петр Матвеев. Сохранились его «Записки» — воспоминания о Николае Романове.

Из «Записок» Петра Матвеева:

«Мы увидели, что с царской ветки подходит состав международных вагонов с надписью красными буквами: „Миссия красного креста“… мы все так и не знали, куда едем… Лишь повернув от Петрограда по названиям станций мы поняли, что едем по прямой Северной дороге и везем в сибирские леса и степи бывшего царя».

Сверкая окнами в восходящем солнце, двинулся состав в революцию. В горькую нашу революцию.

Последнее письмо из дворца Аликс отправила Ане. Письмо она писала ночью, поджидая моторы. Аликс умела дружить:

«1 августа. Нам не говорят куда мы едем и на какой срок. Узнаем только в поезде. Но мы думаем, это туда, куда ты недавно ездила — Святой зовет нас туда — наш Друг… Дорогая, какое страдание наш отъезд. Все уложено, пустые комнаты — так больно: наш очаг в продолжении двадцати трех лет, но ты, ангел, страдала гораздо больше…»

Всей Семьей они стояли в окнах вагона и смотрели на Царское в поднимавшемся солнце.

В 6.10 утра исчезает Царское — и вместе с ним вся их прошлая жизнь.

ГЛАВА 9. «Благодарю Бога за то, что мы спасены и вместе»

(Сибирский дневник арестанта) В этих двух составах, неотступно связанных друг с другом, — в одном Семья, свита, «люди», охрана и в другом — стрелки (охрана) — они устремились в Сибирь.

Из дневника Николая:

«1 августа. Поместились всей семьей в хорошем спальном вагоне… Было очень душно и пыльно — в вагоне 26 градусов. Гуляли днем с нашими стрелками

— собирали цветы и ягоды.

2 августа… На всех станциях должны были по просьбе коменданта завешивать окна: глупо и скучно.

4 августа. Перевалили Урал, почувствовали значительную прохладу. Екатеринбург проехали рано утром. Все эти дни часто нагонял нас второй эшелон, со стрелками — встречались как со старыми знакомыми».

Дети и Аликс спали, но он не спал. За занавешенными окнами был вокзал в Екатеринбурге.

4 августа (продолжение):

«Тащились невероятно медленно, чтобы прибыть в Тюмень поздно — в 11.30. Там поезд подошел почти к пристани, так что пришлось только опуститься на пароход. Наш называется „Русь“. Началась перегрузка вещей, продолжавшаяся всю ночь… Бедный Алексей опять лег Бог знает когда!»

В Тюмени их встречали…

Из «Записок» Матвеева:

«Смотрю, открываются двери вагона Романовых. Впереди всех показался Николай. Я обернулся в сторону собравшихся военных властей и вижу, что Романов еще только собирается выходить из вагона, а они стоят все, вытянувшись в струнку, а руки держат под козырек… Как много есть людей, совершенно не проникнувшихся революционным духом!»

В 6 часов утра они отошли от Тюмени на пароходе «Русь». За «Русью» плывут еще два парохода — «Кормилец» и «Тюмень» — на них прислуга и багаж. Караван судов идет по реке Туре.

6 августа они вошли в реку Тобол.

Из дневника:

«Река шире и берега выше. Утро было свежее, а днем стало совсем тепло, когда солнце показалось… Забыл упомянуть, что вчера перед обедом проходили мимо села Покровского — родины Григория».

В самом начале их пути к смерти он опять рядом с ними — бессмертный «Старец».

Камердинер Волков слышал, как она сказала проникновенно: «Здесь жил Григорий Ефимович. В этой реке он ловил рыбу и привозил ее к нам в Царское Село». На глазах ее были слезы.

Они подходят к Тобольску. Четверть века назад — молодым и таким счастливым — так же подплывал он на пароходе…

Из дневника (продолжение):

«На берегу стояло много народу. Значит, знали о нашем прибытии. Вспомнил вид на собор и дома на горе…»

Из «Записок» Матвеева:

«На берег высыпал, не преувеличивая, буквально весь город».

Толпа глазела на невысокого человека в защитного цвета рубашке с полковничьими погонами и фуражке с кокардой. Рубашка подпоясана обычным походным ремнем с блестящей медной пряжкой, на груди серебряный Георгиевский крест; шаровары с малиновым кантом и сапоги гармошкой. Рядом — мальчик в фуражке, в солдатской шинели с погонами и нашивками ефрейтора. Она — в черном пальто, и четыре девушки — в темно-синих дорожных костюмах.

Во всех церквах звонили колокола. Комиссары Временного правительства перепугались, что в городе началась монархическая демонстрация. Но это был праздник Преображения Господня.

Из дневника (окончание):

«Как только пароход пристал, начали выгружать наш багаж. Валя (Долгоруков. — Авт.), комиссар и комендант (комендантом он называет начальника охраны Кобылин-ского. — Авт.) отправились осматривать дома, назначенные для нас и свиты. По возвращении Вали узнали, что помещения пустые, без всякой мебели, грязны и переезжать в них нельзя. Поэтому остались на пароходе и стали ожидать уже обратного привоза необходимого багажа для спанья. Поужинали, пошутили насчет удивительной неспособности людей устраивать даже помещения и легли спать рано…»

Так они остались на пароходе. Но они были рады воле и этому незнакомому месту.

Только 6 августа, после телеграммы комиссаров о том, что Семья прибыла в Тобольск, было опубликовано официальное сообщение об их отъезде: «По соображениям государственной необходимости правительство постановило: находящихся под стражей бывшего императора и императрицу перевести в место нового пребывания. Таким местом назначен город Тобольск, куда и направлен бывший император и императрица с соблюдением всех мер надлежащей охраны. Вместе с бывшим императором и императрицей на тех же условиях отправились в город Тобольск по собственному желанию их дети и приближенные к ним лица».