Бремя секретов - Аки Шимазаки

— Простите, что заставила вас ждать. — Я глубоко поклонилась.

— Пустяки! — сказала она и поднялась со скамейки.

Украдкой посмотрев на ее лицо, я оцепенела: оно было точно перекошено — искажено гневом.

— Пойдемте! — сказала она, не глядя на меня.

Я пошла за ней. Мы шагали молча. Это казалось странным. Она не болтала, как обычно. Мы дошли до подножия горы, откуда начиналась дорога, которая вела к дому фермеров. Госпожа Хорибе остановилась. Следом за ней и я.

— Вам когда-нибудь изменял муж? — вдруг спросила она.

«Что?» Я была поражена. Я не понимала, почему она задала мне подобный вопрос. Глаза ее были широко раскрыты. На мгновение мне снова представилось мертвое тело ее мужа. Я отвела взгляд в сторону.

— Отвечайте, прошу вас, — настаивала она.

— Нет, никогда, — ответила я, опустив голову.

— Тем лучше! — воскликнула она.

«Зачем она говорит все это?» Я недоумевала. Потом она сказала:

— Я собираюсь вернуться с дочерью в Токио.

— Простите, но я не понимаю, о чем вы… — пробормотала я.

— Не понимаете? — Она повысила голос. — Вот забавно! Об этом знают все, кроме меня, и вам неясно, о чем идет речь!

На миг мне вспомнился разговор между господином Мацумото и его женой, который я слышала на берегу ручья. «Какое унижение! Все знают об этом, кроме нее», — сказала госпожа Мацумото. Я побледнела, решив, что госпоже Хорибе стало известно о моей связи с ее мужем.

— Кузина рассказала, что у моего мужа в Токио есть любовница, — продолжила она, — которая родила от него ребенка, и что он познакомился с ней еще до нашей свадьбы. Мы женаты уже семнадцать лет, и он никогда мне ни о чем не говорил, а между тем все вокруг знали! Выходит, долгие годы я была посмешищем!

Слушая ее, я поняла: кузина пока не догадывалась, что любовница из Токио и ребенок — это мы с Юкио. На мгновенье я испытала облегчение, однако было ясно, что в конце концов кузина узнает правду. Рано или поздно нам с Юкио придется уехать из Нагасаки.

— Вы и вправду не знали? — спросила госпожа Хорибе, широко раскрыв глаза.

— Нет.

Мне хотелось немедленно развернуться и идти обратно, но я не решилась.

— Я устрою мужу скандал! — сказала она в гневе. — И расскажу все дочери. Для нее это будет удар!

Она продолжала говорить. Я думала о том, что случилось утром. Юкико быстрым шагом прошла мимо моего дома. Я снова услышала звон разбитого стакана. Снова увидела господина Хорибе на полу. Он лежал, закатив глаза. Изо рта текла струйка белой жидкости. И я повторяла про себя: «Он умер!»

— Я решила развестись, — сказала госпожа Хорибе, словно разговаривала сама с собой. — Положа руку на сердце, прежде чем разводиться, мне хотелось бы убить мужа!

Голова у меня шла кругом. Скоро она узнает, что ее мужа отравили. Я представила, как она побежит в полицию, потом на завод искать дочь — напрасно.

Госпожа Хорибе зашагала дальше. Мы поднимались в гору по узкой тропинке. Она сказала, что так короче и мы придем к фермерам через час. Я молча шла за ней. К счастью, она не возобновила разговора.

Преодолев крутой подъем, мы отдохнули несколько минут. Место было живописным. На небе ни облачка. Сидя на толстом пне, мы смотрели на долину Урагами, где был наш дом. Сверху долина казалась совсем крохотной. Утренние события представлялись чем-то невероятным. Я вспоминала о них как о ночном кошмаре. Мне хотелось отравить того человека — и я сделала это во сне.

Наконец мы пришли к фермерам. Муж подметал дорожки в саду. Его жена пригласила нас в дом. Я разложила на татами платья. Дочка фермеров принесла чашки с чаем. Увидев платья, она воскликнула: «Какие красивые!» Мать смотрела на нее и улыбалась.

Вдруг фермер окликнул нас: «Сюда, идите все сюда!» Его жена встала:

— Что случилось, дорогой?

— Идите все сюда! — позвал он снова.

Мы спустились в сад. Фермер указывал на север. Над долиной Урагами висело плотное белое облако. Точно груда хлопка. «О Боже! Какой ужас!» Мы все побледнели. Облако росло, приобретая очертания огромного гриба.

— Похоже, это такая же бомба, — прошептал фермер, — как та, что сбросили на Хиросиму три дня назад.

— Скорей в город! — сказала мне госпожа Хорибе. — Нужно найти детей.

Она была права. Я вернулась в дом и забрала рюкзак, оставив платья на татами. Я осознала, насколько опасной была ситуация. Дрожа всем телом, я тихо молилась: «Юкио, Юкико, вы должны остаться в живых!»

Вместе с госпожой Хорибе мы стали быстро спускаться по склону. «Осторожней!» — кричали нам фермеры.

* * *

Наконец мы очутились у подножия горы. Госпожа Хорибе решила сначала искать Юкико на заводе. Я знала, что идти на завод напрасно, однако промолчала. Я даже не догадывалась, где может быть ее дочь. Попрощавшись с госпожой Хорибе, я поспешила в университетскую больницу, куда собирались утром господин Мацумото и Юкио.

Нагасаки превратился в ад на земле. Я шла, стараясь не наступать на тела погибших — искалеченные, в крови, обугленные. В воздухе стоял невыносимый запах. Умирающие просили воды, стонали от боли. Все деревянные дома были разрушены. Чем дальше я продвигалась к северу, тем страшнее становилась картина. Меня охватил ужас. «Юкио! Юкио!» — кричала я.

Когда среди развалин больницы я увидела Юкио, я не поверила собственным глазам: он остался цел и невредим. Господин Мацумото тоже не пострадал. Они помогали раненым. Господин Мацумото попросил меня отыскать его жену, сам он пока не мог отлучиться. Я сразу отправилась в поселок, оставив Юкио с господином Мацумото: он хотел быть с теми, кто нуждался в помощи.

По дороге я узнала, что поселок полностью разрушен взрывом и погибли все, кто находился там утром.

Поселок превратился в развалины. Дом господина Мацумото не уцелел. Видимо, его жене не удалось спастись. Если бы она выжила, то прибежала бы в университетскую больницу искать мужа. Правда, она могла быть среди раненых. Мне вспомнилось ее улыбчивое лицо, а в голове до сих пор звучали ее слова: «Соседки говорят, что господин Хорибе очень обаятельный. Наверное, многие женщины влюблены в него!»

Я шла вдоль ручья, который едва проглядывал из-под развалин. Плакучих ив не было. Тропинка устлана пеплом и засыпана камнями. Повсюду следы смерти. Но я продолжала идти дальше. Наконец я оказалась на том месте, где раньше стоял наш дом. Не осталось ничего. Тела господина Хорибе теперь не отыскать. Даже если его найдут, никто не заподозрит отравления. За Юкико я больше не переживала.

Я долго стояла там, точно прикованная. Заметив горящую доску, я вспомнила про цианистый калий, спрятанный у меня в рюкзаке. Вытащив из коробки пакетик, я бросила его в огонь. Пламя медленно ползло по бумаге. «Хо… хо… хотару кои…» — тихо запела я.

Спустя несколько дней господин Мацумото сообщил мне, что Юкико осталась жива, а кузина госпожи Хорибе погибла вместе с родителями ее мужа.

Через три недели после взрыва госпожа Хорибе вернулась с дочерью в Токио.

III

— Вот, Цубаки, история про светлячка, который упал в сладкую воду, — сказала Обасан со слабой улыбкой. — Спасибо, что выслушала до конца.

— Тебе, наверное, было трудно хранить эти тягостные воспоминания так долго.

У меня тяжело на душе. Мне было любопытно узнать о ее загадочном прошлом, но я никогда не думала, что в моей семье происходили подобные вещи.

Обасан прошептала:

— Бедный Одзисан…

Она опустила голову. Думаю об отце: у него такие же печальные глаза.

— Ты расскажешь когда-нибудь папе про Юкико и про отравление? — спрашиваю я.

Задумавшись, она качает головой:

— Нет, никогда.

Ее рассеянный взгляд устремлен в сад. На мгновение задаюсь вопросом, повторятся ли еще ее галлюцинации про ту девочку, Юкико.

— До сих пор не понимаю, почему Юкико отравила отца, — говорит Обасан.

— Может быть, он сильно ее обидел, как обидел тебя.

— Нет. Насколько я знаю, он всегда был ласков с дочерью.

— Тогда это и вправду загадка.

— Да. Если, конечно, в Юкико не вселился бес, овладевший мной…

Она замолчала. На глазах у нее выступили слезы.

— Наверное, Юкико тяжело жить с таким бременем, — прошептала она. — Мне бы хотелось сказать ей, что я виновна не меньше ее.

Обасан закрывает глаза. Щеки ее влажные от слез. Я не знаю, что ответить. Мы молчим. Я замечаю, что она по-прежнему не выпускает из рук хамагури. Она трясет ракушку. Тук-тук-тук… Удивительно, что она хранила ее все эти годы. Я уверена, отец уже обо всем забыл.

— А где дневник твоей мамы? — спрашиваю я.

Она кладет хамагури на одеяло. Лицо сразу становится печальным.

— Я сожгла его несколько лет назад, — отвечает она. — Он напоминал мне о гибели мамы и дяди.

Я молчу. Смотрю на ее лицо. На руку, в которой она держит хамагури, капают слезы.