А. С. Пушкин в воспоминаниях современников - Ольга Сергеевна Павлищева

друзьями и приятелями![386] О записке Карамзина[387] с Екатериной Андреевной, несмотря на похвалу, она рассердилась — и мы наговорили друг другу всякие колкости, в присутствии князя Трубецкого, который брал явно мою сторону. Заступилась против меня за Жуковского, а я называл его ангелом, расстались — может быть, надолго!.. к Фикельмон, где много говорил с нею, с мужем о гомеопатии и Чадаеве.

7 декабря <…> оттуда к Баранту: там краснобай князь Мещерский, князь Щербатов. У Путятиных и к Бравуре к полночи: тут опять князь Мещерский о Чадаеве, о народности. Не прежнее поет, но все прежний.

10 декабря. Встретил Абр. Норова, обедал в трактире, гулял с Бенедиктовым… Был в театре, в ложе Пушкиных (у коих был накануне) и вечер у Вяземских с Бенедиктовым.

11 декабря <…> обедал у князя Никиты Трубецкого с Жуковским, Вяземским, Пушкиным, князем Кочубеем[388], Трубецким, Гагариным и с Ленским, болтал умно и возбуждал других к остротам.

15 декабря <…> вечер у Пушкиных до полуночи. Дал «Песнь о полку Игореве» для брата с надписью. О стихах его, Р<остопчиной> и Б<енедиктова>. Портрет его в подражание Державину: «весь я не умру!»;[389] о Михаиле Орлове, о Киселеве, Ермолове и князе Меншикове. Знали и ожидали, «без нас не обойдутся»[390]. Читал письмо к Чадаеву непосланное[391].

19 декабря <…> Вечер у княгини Мещерской (Карамзиной). О Пушкине; все нападают на него за жену, я заступался. Комплименты Софии Николаевны моей любезности. О Париже и пр.

21 декабря <…> Обедал у Келлера, с братом его… Сын Келлера переводит моего Гордона по высочайшему повелению, а из Архива вытребовал и оригинал. Мой список с Архивского, но помечен рукою Мюллера[392]. Вчера узнал об Августине, сегодня о Гордоне. Пошел в дело мой сборник. Пушкину обещал о Шотландии[393]. После обеда у князя Вяземского с Пушкиным и пр.

22 декабря <…> Вечер на бале у княгини Барятинской, — мила и ласкова. Приезд государя и государыни, с наследником и прусским принцем Карлом. Послал протопить или нагреть залу вальсами. Государь даже не мигнул мне, хотя стоял долго подле меня и разговаривал с княгиней Юсуповой… Киселев, Мейендорф не узнают меня; княгиня Юсупова начала дружный разговор, и мы познакомились. Мила своею откровенностию о ее положении на бале. Я и Жуковский в толпе: кому больнее? Мое положение. Опочинина обещала приехать. Тон глупее дела! Пушкины. Утешенный Вяземский.

24 декабря <…> Обедал в Демуте. У графини Пушкиной[394] с Жуковским, Велгурским, Пушкиным, графиней Ростопчиной, Ланская[395], княгиня Волхонская с Шернвалем, граф Ферзей. Я сидел подле Пушкина и долго и много разговаривал. Вяземский порадовал действием, произведенным моей Хроникой[396]. Пушкин о Мейендорфе: притворяется сердитым на меня за то, что я хотел спасти его! Пушкин зазвал к себе… Читал роман Пушкина[397].

25 декабря, Рождество Христово… Был у Жуковского. Как нам неловко вместе! Но под конец стало легче <…> К Карамзиным. С Пушкиным, выговаривал ему за словцо о Жуковском в четвертом № «Современника» (Забыл Барклая)[398].

28 декабря <…> Кончил вечер у Мещерских с Пушкиным.

29 декабря <…> Кончил вечер у князя Вяземского с Жуковским, с которым в карете много говорил о моем здесь положении.

30 декабря <…> В Академию: с Лондондери об оной; с Барантом, его избрали в почетные члены. Фус прочел отчет, Грефе о языках: много умного и прекрасного, но слишком гоняется за сравнениями и уподоблениями. Жуковский, Пушкин, Блудов, Уваров о Гизо <…>[399] к Карамзиным, где Пушкины.

6 генваря <…> в 10 часов вечера отправился к Фикельмону: там любопытный разговор наш с Пушкиным, Барантом, князем Вяземским. Хитрово одна слушала, англичанин[400] после вмешался. Барант рассказывал о записках Талейрана, кои он читал, с глазу на глаз с Талейраном, о первой его молодости и детстве. Много нежного, прекрасного, напоминающего «Les Confessions de J. J. Rousseau»[401]. В статье о Шуазеле, коего не любит Талейран, много против Шуазеля. Шуазель дурно принял Талейрана и не любил его. Бакур будет издателем записок его. О Лудвиге 18, как редакторе писем и записок. Письмо к дофину, отданное Деказу. О записках Екатерины, о Потемкине. Письмо Монтескье по смерти Орлеанского. После Монтескье осталось много бумаг, они были у Лене, для разбора и издания; вероятно, возвращены внуку Монтескье, недавно умершему в Англии, и пропали. С Фикельмоном: о книге Лундмана. У него есть шведская рукопись Бока, шведа, пленного, сосланного в Сибирь, откуда он прислал рапорт о войне в Штокгольм, обвиняя во многом Карла XII. С Либерманом о Минье; с Хитровой и Аршияком — о плотской любви. Вечер хоть бы в Париже! Барант предлагал Пушкину перевести «Капитанскую дочь»[402].

9 генваря <…> Я зашел к Пушкину: он читал мне свои pastiche на Вольтера и на потомка Jeanne d’Arc[403]. Потом он был у меня, мы рассматривали французские бумаги[404] и заболтались до 4-х часов. Ермолов, Орлов, Киселев все знали и ожидали: без нас дело не обойдется. Ермолов, желая спасти себя — спас Грибоедова, узнав, предварил его за два часа[405]. Обедал у Татаринова. Зашел опять к Пушкину. Прочел ему письмо мое о Жольвекуре. Аршияк заходил ко мне и уехал к Бравуре. Дал Пушкину мои письма, переписку Бонштеттена с m-me Staal, его мелкие сочинения; выписки из моего журнала о Шотландии и Веймаре[406].

12 генваря <…> у Пушкиной.

14 генваря <…> Бал у французского посла. Прелесть и роскошь туалетов. Пушкина и сестры ее, сватовство — но мы обедали 13 сегодня и граф Лили Толстой[407] рассказывал пророчество о нем Le Normand[408]: его повесят в 1842 году!.. Опять от меня многие отворачивались, но и я от многих.

15 генваря <…> Зашел к Пушкину; стихи к Морю о брате[409] <…> на детский бал к Вяземской (день рождения Наденьки), любезничал с детьми, маменьками и гувернантками. — Стихи Пушкина к графине Закревской[410]. Вальсировал <…> Пушкина и сестры ее.

17 генваря <…> Обед у Карамзиных с Полетикой, Жуковским, Вяземским. Разговор о либерализме. Жуковский просил портрета и оскорбился вопросом: на что тебе?.. на вечер к княгине Мещерской, где Пушкины, Люцероде, Вяземский.

18 генваря <…> к Люцероде, где