Связанные вечностью (ЛП) - Янг Саманта

— Почему?

— Ронан говорил, что это для моей защиты. Я позволяла себе верить ему. Но на самом деле, он боялся. Не то, что меня раскроют, а что жизнь, которую он полюбил — хоть и много жаловался — пропадёт, если я кого-то встречу. И, думаю, больше всего он боялся потерять меня. Он любил меня. Я была единственной из семьи. И он не хотел, чтобы я любила кого-то, кроме него.

— Всё так запутано.

Ниам посмотрела на Кийо, увидела его возмущение.

— Знаю. Но он умер, пытаясь защитить меня.

Выражение лица Кийо смягчилось.

— Да.

Они притихли.

А потом он спросил:

— Так никого не было? Вообще?

Кровь согрела её щеки, она вспомнила Маттео.

— Был итальянец. — Она усмехнулась. — Мы месяц были у озера Комо. И там был парень из Рима со своей семьёй в домике на холмах. Я ему понравилась, и его не пугал Ронан.

— Сколько тебе было?

— Девятнадцать. Он был на пару лет старше, на последнем курсе университета. — Ниам посмотрела на Кийо, увидела, что он терпеливо ждал, пока она продолжит. — Ронану нравились мужчины и женщины, которые уже состояли в отношениях. Так он не переживал, что они прилипнут. Он стал спать с мужчиной, у которого были жена и дети. Мы ссорились из-за этого. Но я боялась давить на него из-за чувства, что я в долгу перед ним.

— Всё запутано, — повторил Кийо.

Ниам медленно выдохнула.

— И он был с этим женатым мужчиной, а я ушла к Маттео. Думая, что Ронана не будет часами, я привела Маттео в номер — хотела узнать, — прошептала она, тело стало горячим от воспоминания, но не о прикосновениях Маттео, а о ласках Кийо. — Я хотела знать, как это. Я дала ему раздеть меня и коснуться…

— Мне не нужны детали.

Стараясь не радоваться из-за ревности, которую Кийо не смог скрыть, Ниам убрала улыбку.

— Без деталей. Он уже собирался обосноваться во мне, и Ронан ворвался в номер отеля. Они подрались, и нам с Ронаном пришлось уехать.

Меланхолия наполнила её от воспоминания. Она не хотела вспоминать брата таким.

— Он не давал тебе жить.

— Он удерживал меня на миссии, — возразила она.

Прохладные пальцы сжали её ладонь, и Ниам повернулась к Кийо. В его взгляде сострадание смешалось с недовольством.

— Он не давал тебе жить.

Ниам пожала плечами, губы дрожали от горя.

— Но он помогал мне выжить.

Кийо зажмурился, словно ощущал её боль, и вновь стиснул её ладонь.

— Жизнь — это не просто выживание. Ты напомнила мне об этом.

Эмоции пылали между ними, и надежда мерцала в глубинах сердца Ниам.

— Расскажи что-то хорошее о нём, — попросил Кийо, словно знал, что ей нужно уравновесить воспоминания.

Она поискала в памяти.

— Их очень много. Как он держал меня во время видений, хотя, чем старше и сильнее я становилась, тем сложнее ему было сдерживать меня. Порой я оставляла синяки, — вспомнила она, раскаиваясь. — Я приказывала не держать меня, но он говорил, что не мог видеть меня такой. Что ему нужно утешать меня. Думаю, по этому я больше всего скучаю. — Ниам старалась подавить горе. — И по его чувству юмора. У Ронана было опасное чувство юмора. Очень грубое, но мир сходил с ума, так что юмор ощущался свежим. Ронан веселил меня в самых неподходящих местах. Мы были в Ватикане пару лет назад, и ему было скучно на экскурсии, он стал раздражать. Он делал громкие комментарии о неуместной трате денег, еретиках и ужасном щегольстве деньгами, когда люди на улицах Рима попрошайничают ради еды. С ним можно было соглашаться или нет, но это стыдно, когда ты среди тысяч других людей, пытаешься делать вид, что не знаешь этого наглеца, — она рассмеялась, вспомнив его наплевательское отношение, и как она любила его за это. — Когда мы были в базилике Святого Петра, я оторвалась от него и стояла с толпой перед Пьетой. Видел? — Она повернула голову на подушке, чтобы спросить у него. Пьета была скульптурой девы Марии, сжимающей мёртвое тело Иисуса, созданной Микеланджело.

Кийо кивнул.

— Да.

— В ней есть что-то, да? Ты не обязан верить в Бога или Иисуса Христа, чтобы ощутить это.

— Понимаю, о чём ты.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Я затерялась в том миге. Может, дело в католиках вокруг, рыдающих у статуи, или в печали, которую Микеланджело запечатлел на лице горюющей матери. Не знаю, в чём было дело за той стеклянной стеной… просто я ощущала глубокую духовную печаль. — Ниам тяжко вздохнула. — А потом брат появился и произнёс самую ужасную и грубую шутку, и как можно громче. — Ниам задрожала от смеха. — Было даже не смешно, но миг был так ужасно испорчен, что я засмеялась. Было ужасно. Я не могла остановиться, и, чем больше смеялась, тем больше он смеялся, и тем сильнее я ощущала вину. — Кийо усмехнулся, она посмотрела на него сквозь ладони, скрывающие лицо. Её щеки всё ещё пылали от вспомнившегося мига. — О, это было пугающе и восхитительно. Я думала, что туристы и стража порвут нас. Он был ужасен, — тепло сказала она. — Он всё делал светлее, потому что для меня всё было тяжёлым. Я не понимала, как много он делал, пока не лишилась его. — Ниам повернулась на бок, ладони прижимались к щекам. Грудь Кийо слабо вздымалась и опадала, он смотрел в её глаза. — Я словно лишилась части себя, которую никогда не верну. Словно во мне всегда будет пустота, потому что его нет. Со смертью мамы было иначе. Другое одиночество. Я любила её, но мы не были близки. Я знаю, звучит странно, но мы не были связаны так, как она с Ронаном. Ты был близок со своей мамой… ты ощущал такое, когда она умерла? Эту пустоту?

— Да, — ответил он без колебаний, голос был хриплым. — Мы с ней всегда были вдвоём против мира. Она не винила меня за это. Всегда говорила, что ни за что не изменила бы произошедшее, ведь получила меня. Моя мама любила мечтать. — Он мягко улыбнулся. — Она верила в магию и романтику, даже когда мой отец бросил её. Несмотря на его предательство и то, как все остальные относились к нам, она видела добро в людях. В ней была невинность. Свет. Я вижу такое же в тебе. — Эмоции сдавили горло Ниам. — Она говорила мне, что я был особенным, что я сделаю что-то особенной в жизни. Это были не просто слова — она мечтала о великом для меня. Её веры почти хватало, чтобы я ощущал себя частью мира. Почти. — Он тяжко вздохнул, повернулся и уставился на потолок. — Я злился на неё, когда она убила себя. Не понимал, как она могла бросить меня одного. Когда я стал старше, осознал, что случившееся с ней, убило её. Те мужчины забрали её мечты, толкнули насильно во тьму. Я перестал злиться и стал ощущать вину. Я думал, что, если бы поговорил с ней… напомнил, кем она была, попытался вернуть её к свету… — Кийо повернулся к Ниам, чьи глаза наполнились слезами в ответ на те, что она видела у него. — Но не смог. А за тебя я буду биться до последнего вдоха. Астра тебя не получит.

Ниам не знала, какая часть напряжённых событий последних двадцати четырёх часов заставила Кийо опустить защиту. Ей было всё равно. Надежда, которую она ощущала до этого, стала сильнее. Она провела ладонью по матрацу и сжала его ладонь. Его пульс слабо бился под её большим пальцем. Решимость наполнила Ниам, пока они смотрели в глаза друг друга, связь, которую нельзя было отрицать, соединяла их.

Они лежали в тишине какое-то время. Просто держались за это. Держались друг за друга.

ГЛАВА 27

К ночи Кийо потерял сознание.

Простыни под ним промокли от пота, его кожа была обжигающей.

Ниам смотрела на Кийо с решимостью. Ему не становилось лучше, и часть её знала с уверенностью, что даже если серебро не убивало из-за бессмертия, ему не становилось лучше. Он будет страдать от такой боли и лихорадки остаток жизни.

Ниам такое не допустит.

Её пульс колотился, но она игнорировала страхи и призвала плотные перчатки. Надев их, Ниам глубоко вдохнула… и наколдовала клинок из чистого железа. Её ладонь опустилась от его веса, и она ощущала, как железо пыталось прожечь перчатку. Слабость подступала, но она сжала рукоять, поднесла острый клинок к оголённому левому запястью.