Рассвет - Вирджиния Эндрюс

Он кивнул, под впечатлением моей решительности. Мы снова посмотрели друг на друга.

– Не волнуйся, – сказал он, подходя ближе. – Все будет в порядке.

– Ничто никогда не будет в порядке, – простонала я. – Я стараюсь загрузить себя работой, чтобы не думать о Джимми и Ферн, о том, что произошло с ними. – Я с надеждой посмотрела на него. – Ты что-нибудь слышал? Тебе что-нибудь известно?

– Нет. К сожалению. Ах, да, чтобы не забыть, тебе привет от мистера Мура. Он говорит, что, как бы то ни было, ты должна продолжать заниматься музыкой. Он просил передать тебе, что в один прекрасный день он хочет прийти послушать, как ты поешь в Карнеги-Холл.[15]

Я улыбнулась в первый раз за долгое время.

– Меньше всего в эти дни у меня было желание петь или играть на фортепьяно.

– Оно еще появится. Через некоторое время, Дон, – сказал Филип, на этот раз схватив мою руку и крепко сжав ее, увидев мое огорчение. – Не так-то просто забыть тебя, какой ты была, даже когда я вижу тебя здесь.

– Я понимаю, – я опустила глаза.

– Никто не может обвинить меня, никто не может обвинить тебя за чувства, которые мы испытываем друг к другу… Давай будем хранить их, как наш секрет, – предложил он.

Я подняла глаза в изумлении. Его глаза потемнели от искренности.

– Что касается меня, то ты остаешься самой прекрасной девушкой, какую я когда-либо встречал.

Он сжал мою руку еще сильнее и придвинулся так близко, словно хотел, чтобы я поцеловала его в губы. Что он хотел, чтобы я сделала? Или сказала?

Я высвободила свою руку и отступила.

– Спасибо тебе, Филип, но мы должны попытаться думать теперь друг о друге совсем иначе. Все изменилось.

Он выглядел разочарованным.

– Во всяком случае ты знаешь, для меня это не легко, – сказал он резко. – Я знаю, что ты страдала, но я тоже страдал. Ты не можешь представить, на что все это было похоже в школе, – добавил он, сморщив лоб. Затем легко, словно сбросил с себя маску, он отогнал прочь свой гнев и придал своим мечтательным глазам романтическое выражение. – Однако, как бы велика ни была моя печаль об этом, я заставил себя думать о всех тех чудесных вещах, какими можем заняться мы, ты и я, здесь, в Катлер'з Коув. Я имею в виду то, что я говорил раньше. Я хочу показать тебе этот отель и окрестности, и город и ввести тебя в нашу семейную историю.

– Спасибо тебе, Филип, я буду ждать этого.

Он сделал шаг назад, все еще сохраняя сексуальную улыбку, но для меня это было, как если бы мы смотрели друг на друга через огромную аллею. Расстояние между нами увеличивалось и увеличивалось, пока Филип не погрузился в воспоминания и лопнул, как мыльный пузырь. Потом брешь уменьшилась, и на смену ему появился новый Филип, мой старший брат.

«Прощай, моя первая, и должно быть, самая чудесная, романтическая любовь, – думала я. – Прощай, мое головокружение и плаванье с теплыми, мягкими, белыми облаками». Наши страстные поцелуи разбились вдребезги и выпали каплями дождя, и никто не мог сказать, где мои слезы, а где всего лишь капли дождя.

Четверо мужчин заняли места за угловым столиком. Они пришли сюда для своей ежедневной игры. Филип и я посмотрели на них, а затем снова повернулись друг к другу.

– Что ж, мне пора идти распаковывать вещи. Я даже еще не видел маму. Могу только представить, как все это сказалось на ней – головные боли, нервные срывы. – Он покачал головой. Потом засмеялся. – Я хотел бы быть здесь, когда она впервые увидела тебя. Это, должно быть, было нечто. Ты сможешь рассказать мне об этом позже, когда мы будем одни. Я начну работать уже вечером, в обед. Всеобщий слуга-водитель по округе. Я приду взглянуть на тебя, как только освобожусь, – сказал он, пятясь к выходу. – И мы пойдем немного прогуляемся. О'кей?

– О'кей.

Он повернулся и поспешно удалился. Я некоторое время смотрела ему вслед, а затем вернулась к своей работе.

Позже я, как обычно, пришла в свою комнату, чтобы отдохнуть. Дождь продолжал идти без передышки, и моя комната была темной и сумрачной, хотя я и включила лампу. Я ждала Филипа и прислушивалась жадно ко всем шагам в коридоре. Вскоре я услышала их и выжидательно подняла взгляд, когда дверь отворилась. Это была Клэр Сю. Какое-то мгновение мы просто смотрели друг на друга. Потом она уперла руки в бока и ухмыльнулась, качая головой.

– Я не могу поверить в это, просто не могу поверить в это, – сказала она.

– Привет, Клэр Сю. – Принять ее как мою сестру было горькой пилюлей, которую я должна была проглотить, но разве у меня был выбор?

– Ты не понимаешь, как неловко Филип и я чувствовали себя в школе, – объяснила она, сделав большие глаза.

– Я уже разговаривала с Филипом. Я знаю о болтовне, которую он должен был вынести, но…

– Болтовню? – засмеялась она жестко и невесело, потом ее лицо стало суровым и решительным. – Это только часть всего. Он сам себя загнал в угол и отказывался иметь дело с кем-либо. Но я не позволю, чтобы это испортило мне удовольствие.

Она взглянула на блеклые стены и окно без каких-либо занавесок. – Здесь когда-то была спальня Берты, моей черной няни. Только тогда здесь было гораздо уютнее.

– Я не имела возможности как-то украсить ее еще, – сухо сказала я. Она быстро отступила назад, когда увидела некоторые свои поношенные вещи на моей постели.

– Эй, это случайно не одна из моих блузок и не одна из моих юбок?

– Миссис Бостон принесла это мне после того, как она навела порядок в твоей комнате.

– С какого же сорта людьми ты жила? Хм… Неудивительно. Похитители младенцев. Неудивительно, что ты выглядела такой… неумытой, а Джимми был таким бестолковым.

– Джимми не был бестолковым, – отрезала я. – А я никогда не выглядела неумытой. Я признаю, что мы были бедными, но мы не были грязнулями. Я говорила, что у меня никогда не было много одежды, но ту, что я имела, я постоянно чистила и стирала.

Она пожала плечами, словно я не могла сказать что-нибудь такое, что могло бы поколебать ее аргументы.

– Джимми был со странностями, – настаивала она, – это все говорили.

– Он был застенчивым, нежным и любящим. Он не был со странностями. Он был просто осторожен, только и всего. Опасался того, что не будет воспринят школой, в которой полно снобов. – Я не могла продолжать говорить о Джимми в таком духе, словно он уже был мертв. Это разозлило меня даже больше, чем то, что она говорила.

– Почему ты защищаешь его так упорно? Он не был твоим настоящим братом, – возразила она. – Это должно быть ужасно и отвратительно, быть вынужденной жить с чужими людьми.

– Нет, это не так. Мама и папа всегда были…

– Они не были тебе папой и мамой, – перебила она. Называй их так – кем они были: похитителями детей!