Клодиус Бомбарнак - Жюль Верн

Майор Нольтиц и ваш покорный слуга, господин Катерна и Пан Шао обещают в назначенное время быть во всеоружии.

Однако первый комик и субретка не сочли нужным вновь облачиться в театральные костюмы сельских новобрачных. Они нарядятся лишь к званому обеду, который будет подан в восемь часов вечера для свидетелей и некоторых пассажиров первого класса. Господин Катерна, подмигивая левым глазом, дает мне понять, что за десертом нас ожидает сюрприз. Интересно знать, какой? Но из скромности я не стал его расспрашивать.

Незадолго до девяти часов раздаются удары тендерного колокола.

Нет, это не тревога! Веселый звон приглашает нас в вагон-ресторан, и мы направляемся торжественной процессией к месту священнодействия.

Мистер Фульк Эфринель и мисс Горация Блуэтт уже сидят у столика напротив пастора.

На площадках и в тамбурах толпятся любопытные, стараясь хоть краем глаза увидеть свадебную церемонию.

Фарускиар и Гангир, получившие персональные приглашения, являются позже других. Все встают, встречая их почтительными поклонами. Они тоже должны подписаться под брачным договором. Для молодоженов это большая честь, и если бы я решил жениться, то был бы весьма польщен согласием такого знаменитого человека, как Фарускиар, поставить свой автограф на последней странице моего брачного контракта.

Церемония возобновилась, и на этот раз ничего не помешало преподобному Натаниэлю Морзу закончить спич, так досадно прерванный третьего дня. Ни он, ни присутствующие не были сбиты с ног непредвиденной остановкой поезда.

Жених и невеста — мы вправе еще их так называть — встают по знаку священника, который спрашивает, по обоюдному ли согласию они вступают в брак.

Прежде чем ответить священнику, мисс Горация Блуэтт, обернувшись лицом к жениху, говорит ему, поджимая губы:

— Итак, решено, что фирме Гольмс-Гольм будет причитаться двадцать пять процентов доходов нашего предприятия!

— Пятнадцать, — отвечает Фульк Эфринель, — хватит и пятнадцати!

— Это было бы несправедливо, раз я согласилась предоставить тридцать процентов торговому дому «Стронг Бульбуль и K°».

— Ну, ладно, мисс Блуэтт, помиримся на двадцати процентах.

— Но это только для вас! — прибавляет вполголоса господин Катерна.

— В таком случае, по рукам, мистер Эфринель.

Мне показалось в ту минуту, что свадьба находится под угрозой из-за этих злополучных пяти процентов.

Однако сделка состоялась к обоюдной выгоде обоих торговых домов. Преподобный Натаниэль Морз повторяет свой вопрос.

Сухое «да» мисс Горации Блуэтт, отрывистое «да» мистера Фулька Эфринеля, и все кончено: жених и невеста стали мужем и женой.

Под брачным контрактом подписываются: сначала молодые, затем свидетели, потом господин директор Фарускиар и, наконец, все приглашенные. Теперь очередь за священником, который скрепляет документ своим именем, званием и росчерком.

— Вот они и скованы на всю жизнь, — говорит мне первый комик, ухмыляясь.

— На всю жизнь, как пара снегирей! — подхватывает субретка, не забывшая, что эти птицы отличаются верностью в любви.

— В Китае, — замечает молодой Пан Шао, — не снегири, а пекинские утки символизируют супружескую верность.

— Утки или снегири — это все едино! — философски изрекает господин Катерна.

Брачная церемония закончилась. Приняв поздравления, молодые супруги вернулись к своим делам: мистер Эфринель к торговому балансу, миссис Эфринель к приходно-расходной книге. В поезде ничто не изменилось: лишь прибавилась еще одна супружеская чета.

Мы тоже занимаемся своими делами. Майор Нольтиц, Пан Шао и я курим на площадке, а комическая пара что-то репетирует в своем углу — должно быть, они готовят обещанный вечерний сюрприз.

В окружающем пейзаже нет никакого разнообразия — все та же унылая пустыня Гоби с вершинами Гумбольдтовых гор с правой стороны, соединяющихся Тянь-шаньской цепью. Редкие станции представляют собой довольно неприглядное зрелище: среди нескольких разбросанных лачуг возвышается, как монумент, домик путевого обходчика. Время от времени на таких полустанках мы запасаемся водой и топливом. Приближение настоящего Китая, многолюдного и трудолюбивого, почувствуется только за Хара-Нуром, где мы увидим настоящие города.

Эта часть пустыни Гоби нисколько не походит на те области восточного Туркестана, которые мы оставили за Кашгаром. Поезд идет сейчас по местности, настолько же новой для Пан Шао и доктора Тио Кина, как и для нас, европейцев.

День прошел без всяких приключений. Поезд опять сбавил скорость, делая не больше сорока километров в час, но, несомненно, довел бы ее до восьмидесяти километров, если бы были приняты во внимание жалобы барона Вейсшнитцердерфера. По правде говоря, китайские машинисты и кочегары даже и не пытаются наверстывать время, потерянное между Черченом и Чарклыком.

В семь часов вечера — пятидесятиминутная остановка на берегу Хара-Нура. Озеро это, не столь обширное, как Лобнор, вбирает в себя воды реки Сулэхэ, берущей начало в Наньшаньских горах.[101] После утомительного однообразия пустыни взоры наши чарует пышная зелень, окаймляющая южный берег. Приятное оживление вносят стайки порхающих птиц.

В восемь вечера, когда мы отъезжали от вокзала, солнце еще только садилось за песчаными дюнами, а над горизонтом уже расстилались сумерки. Это походило на мираж, который создавали нагретые за день нижние слои атмосферы.

Не успел поезд тронуться, как мы собрались в вагоне-ресторане, который принял свой обычный вид. Но то был не обычный ужин, а свадебная трапеза — своего рода железнодорожная тайная вечеря.[102] В ней должны принять участие человек двадцать гостей во главе с великолепным Фарускиаром. Но, — кто бы мог подумать? — он отклонил по какой-то непонятной причине приглашение Фулька Эфринеля.

Я очень пожалел об этом, так как надеялся занять место рядом с ним.

Конечно, я сообщу «XX веку» о подвиге Фарускиара. Пусть публика узнает и запомнит его имя! Я пошлю в Париж телеграмму, как бы дорого она ни стоила: такое известие оправдает любые расходы. Уж на этот раз я не получу выговора от редакции! Тут не может быть никакой ошибки, вроде той, что произошла у меня с мандарином Иен Лу. Она остается на моей совести, несмотря на то, что попался я на удочку в стране лже-Смердиса.[103] Пусть хоть это послужит мне оправданием!

Значит, решено. Как только мы прибудем в Сучжоу, я немедленно даю телеграмму. Славное имя Фарускиара должно прогреметь на всю Европу! К тому времени испорченный участок пути, а вместе с ним и телеграфная линия будут полностью восстановлены.