Потерянный дом, или Разговоры с милордом - Александр Житинский

Я не буду вдаваться в инженерные подробности. Каждый сам понимает, что такое канализационная труба. Во-первых, она огромного сечения. Во-вторых, связать воедино фановые стояки в каждом подъезде без земляных работ и разрушения кирпичной кладки первых этажей – невозможно. Водопроводную трубу ничего не стоит согнуть, сварить в любом месте, но труба фановая – особая труба. Потому уже к понедельнику требовалось принять срочные меры.

Дело в том, что поданную воду нельзя было направлять в квартиры, ибо ее некуда было сливать. Посему ограничились установлением водоразборных кранов в каждом подъезде, в закуточках первых этажей, что рядом с лифтами. Везде, где можно было – в лифтах, на лестничных площадках, на дверях подъездов – по указанию Рыскаля вывесили объявления о категорическом запрещении пользоваться ваннами, раковинами и унитазами, во избежание полного засорения стояков. Жильцы срочно обзавелись ведрами и дачными умывальниками; вообще, жизнь неожиданно стала напоминать дачную, если иметь в виду неудобства дачной жизни. Во дворе соседнего дома, что через Подобедову, рядом с загородкой для мусорных баков, соорудили временные деревянные туалеты. Рыскаль выбил экскаватор, который вырыл необходимой глубины яму, а бригада плотников довершила остальное. Тут же поставили в ряд несколько больших резервуаров для помоев и дополнительные баки для сухого мусора. Излишне говорить, что жильцы соседнего дома восприняли это как надругательство и, не мешкая, повели отчаянную войну с новшествами, пользуясь всеми средствами.

Ясно было как божий день, что этот паллиатив проблемы не решает. Рыскаль вызвал инженеров-сантехников и провел совещание в новом штабе. Все уже было на месте, даже портрет Дзержинского. Посовещавшись несколько часов с майором и членами Правления, инженеры предложили решение: создать в подвалах каждого подъезда закрытые резервуары достаточного объема для слива туда жидких нечистот через фановые стояки. По мере заполнения резервуаров их предполагалось очищать по ночам ассенизационными машинами.

Итак, иного выхода, кроме подвальных резервуаров, не существовало. Беда в том, что в доме не было подвалов, он стоял на асфальте Безымянной улицы – значит, надо рыть. Даже при допущении еженощной очистки, объем резервуаров все равно получался большим 32 кубических метра, по 8 кубов на подъезд.

На заседании Правления Вера Малинина подала идею народной стройки.

– …А то заелись больно. Лопату в руки – и вперед! – сказала она.

– Но на каком, собственно, основании члены кооператива должны сами заниматься земляными работами? – спросил Файнштейн.

– На том основании, что в дерьме утонем! – отпарировала Малинина.

Серенков кривил рот, будто предвидел что-то нехорошее, но говорить не хотел.

– Ничего страшного, товарищи, – сказала Светозара Петровна. – Помню, мы в двадцать девятом году на строительстве Волховстроя…

Каждое заседание Правления – а заседали ежевечерне, ввиду чрезвычайного положения, – украшено было краткими мемуарами Ментихиных, после чего приходили к общему согласию.

Рыскаль радовался. Он, как и Светозара Петровна, был коллективистом, но более поздней, военной закалки. Трудности его не пугали, а желание сплотить и сплотиться становилось прямо-таки навязчивым. Он знал по опыту, что становление коллектива возможно лишь в общей борьбе с трудностями. Как говорится, нет худа без добра – спасение от нечистот обещало повысить градус общественного темперамента.

Он причесал свое «воронье крыло» и отправился по инстанциям – получать разрешение в городской кабельной сети, а также добыть сварщиков и материал. Согласно решению Правления, его члены и группы взаимопомощи проводили разъяснительную работу в квартирах.

Случилось так, что агитировать Ирину с Егоркой пришла Светозара Петровна Ментихина.

Ирина и Егор сидели в детской и разговаривали с генералом Николаи по телефону. Вечер был прохладен, потому окна не раскрывали. Григорий Степанович с трубкой возле уха находился за стеклом в освещенной комнате; Егор и Ирина прекрасно его видели, как и он их. Это напоминало видеотелефон, который когда-нибудь войдет в наш быт повсеместно, а сейчас возможен лишь в таких экстренных случаях, когда дома стоят окно в окно.

Аппараты были игрушечные, детские. Григорий Степанович с Егоркой купили их в магазине на Большом проспекте тем же днем, пока Ирина была на службе. Никак не могли наиграться новинкой, разговаривали по очереди – то сын, то мать. Тоненький зеленый провод, переброшенный через щель между домами, соединял освещенные окна.

Генерал блаженствовал. Положив ногу на ногу и запахнув полы своего длинного красного халата, он не спеша покачивался в кресле-качалке и говорил в трубку, не спуская глаз со своих абонентов.

Ирина видела, что в комнату генерала уже третий раз входит его дочь Мария Григорьевна и что-то неодобрительно говорит отцу. Генерал только отмахивался: «Потом, потом!» – слышалось в трубке.

Мария Григорьевна в очередной раз сурово поджала губы, бросила холодный взгляд за окно и ушла. Ирина сжалась. Ей было почему-то не по себе от взглядов дочери Николаи, хотя – видит Бог! – она не навязывалась. Григорий Степанович сам в любую свободную минуту распахивал окно и затевал разговоры.

– Мам, дай мне послушать! – ныл Егорка.

Ирина дала ему трубку, глаза Егорки загорелись, генерал начал новую историю.

В это время и пришла Светозара Петровна. Она вступила в квартиру несколько официально, не как соседка к соседке, а по долгу службы. Первым делом она проверила раковины и ванну, естественно, извинившись, и нашла их в удовлетворительном состоянии. Затем Светозара Петровна, не переставая весьма тактично обследовать квартиру, завела разговор о предстоящем субботнике.

Она предпочитала пользоваться эвфемизмами. Вопрос был щекотливый, грубый. Светозара Петровна в жизни не употребляла не то что слово «дерьмо», но и «нечистоты». Недопустимы были также «унитаз», «ассенизация» и даже «канализация». Все это дурно пахло.

Надо сказать, что к тому времени, несмотря на героические усилия майора и запрещающие объявления, стояки уже были наглухо засорены, в квартирах и на лестничных площадках стоял довольно-таки мерзкий запах, мусоропроводы тоже переполнены… баки на площадках с верхом завалены очистками и пищевыми отходами… В таких условиях стыдливость Светозары Петровны выглядела забавной.

– Иринушка Михайловна, дорогая, вы понимаете, что… э-э… надо принимать меры…

– Да-да, жутко воняет! – сказала Ирина.

Светозара Петровна вздрогнула.

– В субботу все как один на субботник! Возьмем лопаты, ломы, проявим сознательность!

– А что будем делать? – поинтересовалась Ирина.

– Будем копать ямы.

– Для чего?

– Э-э… понимаете, э-э… туда будут опускаться… эти… В общем, вы понимаете.

Светозара Петровна значительно сжала губы и едва заметным кивком головы указала в сторону туалета.

– Выгребную яму копать? – догадалась Ирина.

Светозара Петровна мучительно улыбнулась, давая понять, что именно так, хотя лучше этого не произносить.

Но Ирина проявила неожиданную дотошность.

– А потом? Когда они переполнятся? Это ж еще хуже будет!

Взгляд Светозары Петровны заметался, ей стало так плохо, что и не передать. Сложной игрой губ и бровей она кое-как намекнула, что дальнейшее – дело ассенизаторов и специальных механизмов.

Светозара Петровна заглянула в детскую и увидела Егорку с телефонной трубкой.

– Ах, у вас телефон! – изумилась она.

Телефонов в нашем доме имелось считанное число: у Инессы Аурини, как уже упоминалось, у кавторанга в отставке Сутьина (поставили еще до отставки) и в Правлении. Неудивительно, что Ментихина поразилась.

– Да это так, игрушка… – сказала Ирина.

– С кем же разговаривает мальчик?

Теперь пришел черед проявлять стыдливость Ирине. Она точно так же кивком указала за окно, где виднелась блестевшая под электрической лампочкой лысина генерала.

– Вот как?.. – произнесла Светозара Петровна со сложным подтекстом.

Между тем неугомонный генерал заметил новое лицо в соседней квартире и не преминул поинтересоваться.

Егорка протянул трубку Светозаре Петровне и застенчиво промолвил:

– Вас к телефону…

– Меня?! – еще более изумилась Ментихина и взяла трубку, как гранату с вырванной чекой.

– Добрый вечер, Светозара Петровна! – поклонился в кресле генерал. – Я имел честь слушать ваше темпераментное выступление на собрании и должен сказать…

Ментихина окаменела. Она не знала, как себя вести. Свой? Чужой? Почему этот лысый человек в халате был на собрании?.. Вдруг она вспомнила: он же выступал в конце! От сердца отлегло.

А генерал поделился своими соображениями насчет возникшей ситуации с нечистотами и, в свою очередь, спросил Светозару Петровну, что намерены предпринять.