Русская комедия (сборник) - Владислав Князев

– Легендарный герой? И не хулиган? – подивилась девица Стенька. – Чем же он тогда занимается?

И только молвила она такие слова, как вылетел к ней Лука Самарыч. И соколом, и петухом, и в некотором смысле даже павлином.

– Здравствуй, красна девица! Прослышал я про тебя дивные слухи. Будто ты у нас засиделась, понимаешь ли, в девках. Подобный факт на Самарской Луке является аномальным, и его необходимо поправить. Сейчас я по-быстрому развяжу, как говорится в легендах и былинах, твой девичий поясок. Чтобы, значит, статистику улучшить, заодно, значит, тебя осчастливить, а заодно и родную эпоху прославить до небес.

– Ну что же, – отвечает Стенька из Рязани. – Намерения у тебя, добрый молодец, самые серьезные. Но по-честному предупреждаю: сидит во мне грозная амазонка, и никому ее одолеть не удается.

И рисует ему страшные картины. Ну прямо триллер на триллере. Будто бы многие лихие удальцы уже пытались сделать ее женщиной, да попытка обернулась пыткой. Разумеется, для удальцов.

Например, один такой хлюст подбирался к девице Стеньке по знаменитой системе «Камасутра». Говорят, что этой системой все девицы Индии стопроцентно охвачены. И на что уж они целомудренны, но ни одна не устояла. Вот какая «Камасутра»!

Но с нашей рязанской девицей лихой хлюст по этой системе и до поцелуйчиков не добрался. Такую она ему «каму» показала, что он про «сутру» на всю оставшуюся жизнь позабыл.

Другой хлюст покруче был. Не хлюст, а прямо брандахлюст. Хвалился, что в совершенстве познал «Дао любви». «Дао» – по-китайски значит «путь». Так вот, по этому пути якобы во все времена миллиарды китайских молодок успешно топали куда надо, то есть в роддом. На что уж у них ножки маленькие, а вот на тебе: топ-топ – и уже мамой стала.

Ну так это китаяночки, ножки-лапочки. А у рязанской молодки лапа – сорок восьмого размера. Хватит припечатать не только ниже поясницы, но и по всей спине. Короче, отправился после свиданки брандахлюст если не в последний, то уж точно в свой предпоследний дао, то есть путь. А наша девица так и осталась девицей.

Тогда подъезжает к ней совсем отвязный молодчик. В самых модных джинсах и в огромной техасской шляпе. Дескать, он – ковбой, а по совместительству – плейбой, то есть дамский пастух. Пасет же он как раз всяких ярочек, еще не стриженных, телочек недоеных, лошадок необъезженных. А система у него американская. То есть технически самая современная. Вся любовь (по-американски секс) – на полупроводниках, на микросхемах и даже на автопилоте. Форма расчета любая. Возможны бартер и взаимозачеты. Применяется гибкая система скидок. Короче, но-о-о, тпрру, игого-го… и вот ты уже овца курдючная, корова дойная, кобыла тягловая. Фирма веников не вяжет.

Бахвалится эдак бой и подключает свой персональный компьютер к мировой сети Интернет. Чтобы, значит, крутить любовь на уровне мировых стандартов. А дева-то у нас нестандартная. Не вписалась, понимаешь ли, в формат Интернет-глобал. И не выдержал ихний бой наш рукопашный бой. Дал вместе с Интернетом капитальный сбой. А с девицей опять ничего не случилось. Только сильно переживает она. Надо бы вернуть огромную техасскую шляпу хозяину, да вот никак не может узнать, в какой инвалидный дом пристроили этого «плюйбоя».

Вот такими жуткими триллерами стращала Стенька из Рязани храброго Луку Самарыча, а потом говорит:

– Ну пора, пожалуй. Сплюнем через левое плечо – и, как говорится, стенка на стенку. На вот тебе для пущего куражу и «Камасутру», и «Дао любви», и цельный американский секс-шоп со всеми его прибамбасами. Аренда – безвозмездная. Мне ведь все это досталось задаром, в качестве боевых трофеев. Да вот еще «Виагры» килограммчик на свои деньги прикупила. Дорогая, зараза, но, говорят, из комара слона делает.

– Спасибо за щедрость, – отвечает ей с поклоном Лука Самарыч. – Но все эти хваленые штучки-дрючки нам без надобности. Потому как мы – герои нового типа и покоряем красных девиц совсем особо. По-колдыбански.

И велит, во-первых, принести ему с чердака прадедовскую пудовую кувалду. Затем из местного музея Луке Самарычу доставили стальные боевые латы. А с местной швейной фабрики «Большевичка» – зимний ватник-телогрейку. Которые колдыбанские мастерицы шьют для зэков местной колонии строгого режима.

Дивится рязанская девица, подначивает героя:

– Кавалер, а кавалер! Чать, девицу не ватником греют.

– Конечно, не ватником, – не смутился Лука Самарыч. – Перво-наперво – горячими любовными клятвами.

– Ух ты! – дивится девица. – Ловко заходишь. Ну и чем же ты мне в любви своей клясться будешь? Уж не рыцарской ли честью?

– Что за вздор! – отвечает Лука Самарыч. – Натурально, кулаками. – Да как вдарит кулачищем в грудь! Себя, натурально! Слева, справа. Со всего размаху.

Девица аж ойкнула: убьет сейчас себя кавалер почем зря. И убил бы. Да на что местный зэковский ватник! Полметра толщины.

– Клянусь! – кричит Лука Самарыч. – Чтоб у меня живот посреди Волги схватило. – И шарах себя в область сердца пудовой кувалдой.

– Верю, верю! – не выдержала девица.

Хлебнула корвалольчику, чтобы успокоиться, и хитро заулыбалась:

– Ну раз так крепко любишь меня, дай-ка я тебя крепко обниму. Ух, как я тебя сейчас обниму! Ух, как задушу в своих объятиях! Может, сбегаешь заранее к нотариусу? А то ведь потом и завещание написать не успеешь.

И хвать железной хваткой суженого в обхват! И железно к груди его прижимает. Амба? Натурально. Но на что железные латы? Гнутся, трещат, но держат напор. Крепок напор у девицы. Не слабее давит она, чем кузнечный пресс на орденоносном Колдыбанском металлургическом заводе. Был бы танк – всмятку. Но старые латы из старого уральского металла все же намного крепче нынешнего танка. И хоть немного, но покрепче девичьего бюста. Хоть он и девяносто девятого размера.

Умаялась девица. Валидольчик под язык сунула, чтобы сердечко утихло, посидела минуту.

– Ну ладно, – говорит. – Последнее тебе, кавалер, испытание. Веди меня в чертог любви. Посмотрим, что у тебя там получится. Да не забудь перины пуховые постелить и подушки гагачьи положить. Не только на кровать, но и на потолок. А то ведь как взмахну белой рученькой невзначай, так и улетишь. Не то что на потолок – прямо на телевышку.

– Не хвались, девица, пока не заснула, – поучает Лука Самарыч. – А что такое перины пуховые и подушки гагачьи, мы, колдыбанцы, знать не ведаем. И посему, пожалте, красна девица, вот на этот диванчик. Под головку вместо подушки – газетку. Ну а если уж вы очень хотите, чтобы красиво, то вот, завалялся у нас журнальчик «Свиноводство». С цветными иллюстрациями. Одно загляденье…

– Да это не диванчик, а гроб-рыдванчик, – ворчит девица. Но Лука Самарыч без лишних слов – толк ее легонько на старый атаманский лежак.

И как только этот легендарно-зловредный лежак-диван заполучил дерзкую амазонку, которая осмелилась хаять и бранить его, он так зажал ее своими пружинами-клещами, как слабо было даже самому Стеньке Разину обнять персидскую княжну, хоть и была она в пять раз тоньше тростиночки.

Ни рученькой, ни ноженькой, ни тем более широкими бедрами не может шевельнуть амазонка в объятиях дивана-рыдвана. Смотрит в небо с надеждой на спасение. А с неба, то бишь с потолка, куда она советовала Луке Самарычу перину постлать, вовсе не спасение ей светит. Как раз наоборот – верная погибель. В виде огромного куска штукатурки, который вот уже сто лет метит рухнуть вниз, да все ждет хорошую мишень. Теперь, кажется, дождался…

Ну, тут грозная амазонка не выдержала. Выскочила пугливым зайчиком из рязанской Стеньки – и наутек. И даже пояс девичий прихватить с собой не успела. Оставила его в качестве трофея победителю.

Что остается делать беззащитной Стеньке из Рязани? Всхлипнула она и молвит жалобно Луке Самарычу:

– Твоя взяла. Я – твоя.

Глава одиннадцатая

Ну как, читатель? Отошел немного от удивительной былины? Тогда в приподнятом романтическом и лирическом настроении попробуем вернуться в быль.

– Ненаглядная Степанида Захаровна… вдох-выдох… с Малой Хулиганской… легендарный герой…

Ну! Пошел момент истины…

– Герой? Легендарный? Ой, мужики, что-то я про таких не слышала. Аж оторопь берет.

Продолжительный вдох. Глубокий выдох…

– Ну да ладно: герой так герой. Легендарный так легендарный. В наше время бывает и хуже. Авось как-нибудь обойдется. Главное, что – мой!

Еще раз вдох. Выдох…

– Ну, где он, мой! Уж как я его обниму! Как задушу в своих объятиях!

Ах, хороша девица в свое половодье. Даже если эта девица – хан Батый в юбке.

И теперь, уже ничтоже сумняшеся, наши лоцманы-боцманы двинулись… Нет, не к барной стойке. Пока – к подсобке. Чтобы церемонно пригласить главное действующее лицо на выход. Вылетай, супер! Хоть соколом, хоть щукой. Утри нос этому соломонистому и донжуанистому Гераклу!

Трое боцманов стали как бы в почетный караул, а старший лейтенант Самосудов постучал в дверь.