Не взывая к закону - Леонид Юрьевич Шувалов

боялся подозрений в нечистоплотности. Боялся и сейчас.

Стиснув губы, Шелехов положил листок на услужливо протянутый блокнот, лихорадочно скакнувшими цифрами начертал дату.

Диктовал Турсунов медленно, как диктует учитель, желающий, чтобы все ученики написали на «отлично». Резкие, угловатые буквы уверенно ложились на бумагу.

– Теперь подпись и еще раз позавчерашняя дата, – почти ласково пропел Турсунов и опустил руки в карман пиджака, намереваясь достать сверток с деньгами.

Обоих заставил вздрогнуть радостный вопль:

– Нашелся! Нашелся Хакимджан!

Шелехов почувствовал такую слабость, что ему немедленно захотелось сесть. Первым пришел в себя Турсунов. Он рванул расписку и, не обращая внимания, что достался ему лишь клочок с датой и половиной подписи, метнулся в сторону, побежал по газону. Шелехов было кинулся за ним, но, увидев, как путь Турсунову преградили три парня, в которых только абсолютно несведущий человек не мог распознать оперативников уголовного розыска, обессиленно прислонился к стене.

ГЛАВА 51

Облучков беспрестанно звонил Шелехову.

Лишь к концу дня, когда диск телефона начал плавиться от постоянного кругового движения, а голос дежурного, отвечающего на расспросы, стал раздражительным, Евгений Юрьевич получил долгожданную информацию: Шелехов утром прилетит из Таджикистана и в девять ноль-ноль будет на своем рабочем месте.

Поблагодарив дежурного, Облучков положил трубку на рычаг, пробормотал себе под нос:

– Подождем до завтра… С голоду не умрут…

Он прибрал на столе, прошел мимо секретарши и направился к остановке.

Ситникова снова ночевала у подруги и снова приехала на рынок с тяжелым сердцем. Неизбежность посещения киоска золотозубым довлела над каждым ее движением, принуждала не спускать глаз с толпы покупателей, вливающейся в двери.

Заметив Облучкова, она попыталась вспомнить, откуда ей знаком этот безоружный взгляд за толстыми линзами, но не смогла и вновь стала всматриваться в незнакомые лица.

Облучков приближался медленно, словно преодолевал мощный поток встречного воздуха. Он не знал, с чего начать разговор, поэтому и медлил. Наконец он все-таки достиг прилавка, поздоровался.

Елена Николаевна неуверенно ответила на приветствие.

– Вы мне на днях виноград продали, – объяснил Облучков, – в своем кулечке…

– А-а-а…

– Мне очень нужно с вами поговорить.

Ситникова в недоумении нахмурила брови, раздумывая, поправила волосы:

– Пожалуйста…

– Здесь… не очень удобно, – мягко, но настойчиво сказал Облучков.

Елена Николаевна взглянула в его немигающие глаза и вдруг поняла – это не просто покупатель и даже не человек, ищущий знакомства.

– Да… но… – неуверенно протянула она.

– Это очень важно, – с убеждением произнес Облучков. – Пожалуйста, не отказывайтесь…

Решив, что если поговорить с незнакомцем на улице, но не покидая территории рынка, ничего страшного не должно произойти, Ситникова пожала плечами:

– Если вы просите… Я сейчас выйду со служебного входа.

Подойдя к невысокому крыльцу служебного входа, Облучков посмотрел снизу вверх:

– Меня зовут Евгений Юрьевич.

Ситникова тоже представилась, спустилась по ступенькам:

– Вы хотели мне что-то сказать?

– Да… Некоторым образом мне стало известно о том, как был реализован вагон с луком, – по-прежнему тушуясь, сказал Облучков и торопливо добавил: – Не оправдывайтесь, пожалуйста, не надо… Я хочу помочь вам… Я не из тех… Вы понимаете, о ком я…

Он сбился, опустил взгляд. Из головы вылетело все, что он собирался сказать. Ночью, в его мысленном диалоге, фразы ложились удачно и к месту, теперь они казались натужными, неуместными и пошлыми.

Ситниковой передалось состояние Облучкова. И если первым побуждением было ответить резкостью, замкнуться, то, посмотрев на ссутулившегося, не знающего, куда девать руки Облучкова, она стиснула пальцы, тихо отозвалась:

– Вряд ли мне можно помочь…

– Что вы? Можно! Конечно, можно!.. Мне кажется, вас обидели… Это очень плохие люди… Но нельзя пасовать перед ними, нельзя замыкаться в себе… Простите, что я так говорю… Вам нехорошо, и я это вижу… Вы должны сказать всю правду, иначе трудно жить… Вы их не бойтесь, они уже никому не причинят зла…

Вокруг сновали вечно спешащие люди, солнце упорно взбиралось на небосвод. Они стояли друг против друга, будто два человека, бесконечно виноватых один перед другим.

Страх Елены Николаевны был так велик, а воспоминания о золотозубом и его компаньоне так свежи, что она спросила с надеждой услышать положительный ответ:

– Они уехали?

– Нет… но… Одним словом, они под надежными замками, – сказал Облучков, и в его взгляде мелькнула поразившая Ситникову твердость. Это не была твердость металла или камня. То была твердость человеческой убежденности.

Ситникова прикрыла глаза. Ощущение было такое, будто разом лопнула невидимая проволока, безжалостно сковавшая ее тело и душу. Рыдания перехватили горло.

– Не надо, – жалобно попросил Облучков.

Елена Николаевна слабо указала рукой:

– Там… во дворе есть скамейка…

Они перешли улицу и оказались в глухой тени старых, почти упавших на землю кленов. Даже городской шум слышался отсюда похожим на гул далекого прибоя.

– Сегодня ими займется милиция, – после тягостного молчания произнес Евгений Юрьевич. – Но то, что она может выявить, по-моему, лишь часть того, что они содеяли… Я вынужден говорить языком юристов… Существует латентная преступность, то есть та, которую не может выявить правосудие, но которая существует… Скрытая преступность будет существовать до тех пор, пока мы будем молчать… Пока будем молчать и терпеть… Я, вы, кто-то еще… Вы должны, вы обязаны помочь правосудию… Ведь они… ведь вы… Ну, тот, с перебитым носом… Я видел у него золотую цепочку. Она же ваша?..

Ситникова перестала крепиться, и накопившиеся за последнее время переживания выплеснулись потоком слез. Всхлипывая и то и дело подавляя рыдания, она неожиданно для себя рассказала Облучкову все. И об Ефимове, и о Землянском, и о посещении ее квартиры «хозяевами» лука. Евгений Юрьевич слушал не перебивая, чертил пропыленным носком сандалии замысловатые фигуры на песчаной дорожке.

– Сигарета у вас есть? – обессиленно спросила Ситникова.

– Пожалуйста, пожалуйста, – спохватился Облучков, будто был уличен в скаредности.

Когда он протягивал пачку, Елена настороженно перехватила его взгляд. Боялась увидеть неприязнь или брезгливость, но в глазах Облучкова было лишь искреннее сострадание.

Он сидел и думал об одном. Вправе ли был выслушивать эту пропитанную невыдуманным горем откровенность? Лучше ли будет для этой потерявшей себя красивой женщины, если обо всем узнает милиция? Ведь начнутся допросы, очные ставки, потом обвинение, дело пойдет в суд… Ответа Облучков не находил. И поэтому чувствовал себя человеком, взвалившим непосильную ношу, но не имеющим возможности снять ее с плеч, устраниться.

Угадав его мысли, Ситникова положила ладонь на руку Облучкова:

– Спасибо… Сама бы я никогда не решилась идти в милицию… Теперь же… Устала я от всего… устала! Спасибо…

Облучков, так ничего и не решив для себя, поднялся:

– Простите… я пойду.

Ситникова