Мать королей - Юзеф Игнаций Крашевский

чистилище.

Наконец королева, которая терзалась из-за невиновных, сначала постаралась освободить тех, кто сидели ближе, да и до Хинчи, к которому король чувствовал сильнейшую неприязнь, дошла очередь. Он уж было совсем в себе усомнился, когда однажды в ту пору, когда сторож приносил ему по капле хлеб и воду, или спускал их на верёвке, отворились все двери и знакомый голос старосты, хриплый и злой, крикнул, чтобы, если хочет и может, выходил прочь.

Хинча сначала принял это за насмешку, а если бы и поверил в освобождение, то так уже был сломлен, что встать своими силами не мог. Несмотря на слабость, его подняла надежда на освобождение, которая творит чудеса. Тюремные слуги, иногда ему прислуживающие, спустились к нему по приставной лестнице.

– Вставай, потому что пришёл приказ освободить тебя!

Первая вещь, которую сделал Хинча, это перекрестился, благодаря Господа Бога и свою патроншу, пресвятую Богородицу. Попробовал встать и выпрямиться, но его охватили такие боли во всех членах, что он крикнул и упал на лежанку.

В эту же минуту до него сверху донёсся знакомый голос Яшки из Конецполя, который, будучи свободным, и узнав, что Хинчу освобождают, сбежал в Хецин увидеть его первым, и поссорился со старостой. Тот, сразу спустившись по лестнице в глубину, когда увидел приятеля в таком состоянии, стал ругать Хецины и старосту на чём свет стоит. Перед ним в зловонии и гнили лежал бедный Хинча с лицом цвета земли, в рваной одежде, едва живой.

Нужно было как можно скорее вырвать его из этой дыры, вынести на воздух, нести в баню, накормить, отогреть и уложить спать.

Люди для помощи за деньги нашлись, чтобы вынести обессиленного бедолагу, а это стоило немалого труда, потому что старая и трухлявая лестница выдержать одновременно троих человек не могла, нужно было послать в город за другими, а мстительный староста, имеющий на Хинчу зуб, в малейшей вещи помочь не хотел.

Честный Яшко развязал кошелёк и живо принялся помогать. Каким-то образом бедолагу подняли на верх, должны были положить его на носилки, и так донесли до городского постоялого двора.

На свежем воздухе Хинча сразу пришёл в себя, потом тут же потерял сознание. Он сам сперва просился в баню, но тут Яшко не разрешил мыть сверху, только снизу велел помыть, после чего одел его и пошёл с ним в тёплую комнату. Его пришлось взять под руки, потому что бедняга не мог удержаться на ногах. Там ему нагрели два кубка вина с пряностями, потом накормили мясной полевкой, укрыли, уснул.

А был это сон особенный, с горячкой, потому что он вскакивал и кричал, но подле него сидел Яшко и присматривал. Поэтому позже он уснул крепко и так пролежал двое суток.

Потом ему стало лучше и, проснувшись, хоть не сразу пришёл в себя, услышав голос друга, постепенно вспомнил, что с ним было. Хотел рассказать Яшке о своей пытке, но тот ему не дал много говорить, чтобы снова не появилась лихорадка. Только поил его и кормил. Через несколько дней на покрытой телеге привезли его в Краков, где магистр Генрих Чех, астролог и прославленный доктор, взялся его лечить.

Серьёзный человек того времени и славившийся большими познаниями, он не раз также был вызываем в замок, и от него королева узнала, как Хинчи чуть жизни не лишился в этой башне. Поэтому, хоть явно она ничего для своего слуги не могла сделать, через других посылала то, что ему было нужно, и велела ему сказать, чтобы не терял надежды, что Бог сам отомстит за его обиду. Магистр Генрих также о нём заботился, а остальное довершила молодость, которая постепенно восстанавливала силы.

Его парили в бане и окуривали разными травами, так что сперва с палками начал ходить по комнате, потом уже только с одной, наконец и без неё.

Однако он был слаб и лицо его очень изменилось. Румянец и цвет молодости никогда уже не вернулись, а кожа осталась тюремная, подобно цвету тех стен, в которых он долго был заперт.

Несколько восстановив силы, Хинча вспомнил, как когда-то говорил, что до тех пор не будет спокоен, пока в эту же башню в Хецинах не бросит Страша.

Но до этого было ещё далеко. Хотя он несколько выздоровел, показываться на дворе ему не стоило. Поэтому брат забрал его в деревню, чтобы свежий, здоровый воздух гор и лесов дал ему силу. И хотя никогда уже первые силы и здоровье не вернулись к Хинчи, на коня сесть мог и распухшие ноги отошли. Осталось только то, что в слякоть и сырость его кости так начинало ломить, что летом с сенокосом и сбором на него обращали внимания, и когда начинал стонать, был это верный знак, что скоро будут ливни.

Король долгое время объезжал Краков, несмотря на то, что хотел заехать в него, чтобы увидеть сыновей и вновь начать жить с королевой по-божески; его охватывали какой-то стыд и страх. Он знал, что при первой встрече будет вынужден выслушивать упрёки, отвечать на них, напиться плача и иметь полные уши женских жалоб.

Так же, как раньше, постоянно получалось, что он нигде не мог оставаться долго на одном месте, объезжая по очереди владения и разоряя леса, из которых огромное количество убитого зверя рассылал в Краков и в подарки разным особам. Причём о королеве, о Збышке, о пане краковском, капитуле и Академии не забывали.

Именно в это время начались те практики Сигизмунда, постоянно подстрекающего и пытающегося ослабить Польшу тем, что хотел оторвать от неё Витовта.

Королева обо всём знала, но одна ничего не могла. Заменял её там Збигнев Олесницкий, который успокоил гарантией, что пока он жив, не даст Витовту оторваться и создать отдельное государство. У Соньки был также верный ей Ян Торновский, такой же стойкий, как епископ, и несколько других.

Начались великие попытки. Многие из сенаторов были куплены Витовтом, чтобы встали на его сторону, но, несмотря на то, что получили большие подарки, не смели говорить и только молчали.

Живя в Кракове, Сонька на всё смотрела издалека; однако она не могла и не смела сама напрашиваться на съезд в Луцке, где должен был хозяйничать Витовт и надеялся склонить с помощью Сигизмундом слабого Ягайллу к послушанию.

В сильном страхе и беспокойстве королева ожидала оттуда известий, всё своё доверие возложив на епископа Збигнева. Своей особой она там не присутствовала, но самые достойные из панов торжественно ей обещали, что Витовта не допустят к короне. Со