Стальной десерт (сборник) - Николай Леонов

– Лучше уж просто воду, а то я буду весь липкий, – попытался свести все к шутке Гуров, но Федорова и не думала успокаиваться:

– А сколько сюда мальчишек, войной пришибленных, из Чечни везли, ты знаешь? Тут в коридорах койки стояли! Раз ты этого не пережил, то и не суди! Да со своими талантами Илюша за границей уже миллионером был бы!

– Вера Семеновна, я не сужу, а пытаюсь понять, у кого на Осипова рука поднялась, – вернулся сыщик к первоначальной теме разговора. – Не может это быть кто-то из его бывших пациентов? Например, Илья Павлович не сумел ему помочь, вот он на него и обозлился?

– Ты подумал, прежде чем спросить? – докторша гневно уставилась на него. – Да Илюша таких больных вытаскивал, на которых все рукой махнули и в психушке для них места заготовили!

– А почему он вышел на пенсию? Обычно люди до шестидесяти лет продолжают работать, – спросил Гуров. – Тем более что дети были пристроены. Чего дома-то делать? А подрабатывать он мог и в свободное время.

– Во-первых, пристроена была только Ленка. Пашка еще в России жил. Он после первого курса университета уехал. Во-вторых, Илюша последние два года как в аду проработал. Завотделением у нас тогда был сволочь, хам и неуч! Чем уж его Илюша не устраивал, не знаю. Может быть, этой мрази просто хотелось над кем-то поиздеваться. Илюша все документы на пенсию оформил и устроил отвальную. Все как положено: торт, конфеты, фрукты, вино легкое. Так этот гад не постеснялся сюда припереться, хорошо, что хоть под конец. Илюша после этого минут пять посидел и прощаться начал. Тут этот мерзавец ему лапу протягивает. А Илюша на это: «Извините, но я вам руки не подам». Вот так-то! Этот гад ушел от нас через год добровольно-принудительно, иначе сел бы – с лекарствами мухлевал. Я тогда к Илюше съездила, сказала, что если захочет, то может вернуться, а он уже привык дома. Не захотел.

– Вера Семеновна, а можно составить список всех больных, которых Осипов лечил? На всякий случай.

– С ума сошел? – докторша вытаращилась на него.

– Хотя бы за последние десять лет перед его пенсией.

– Да кто ж тебе этим заниматься будет? Это же нужно всю документацию поднимать. Ты представляешь, сколько там карт? Никто на такую каторгу не согласится.

– А если прикажут? – настаивал Лев Иванович.

– Результат получишь через месяц. Когда он тебе уже не нужен будет.

– А если в приказе жесткие сроки поставят? Скажем, два дня.

– Тогда ты здесь больше не показывайся – побьют! – Женщина рассмеялась.

Гуров попрощался с Федоровой и пошел к выходу. По дороге он со стыдом думал о том, как же прав был Орлов, когда сказал, что он стал слишком поспешен в суждениях. Вот и с Осиповым так получилось. Чудный оказался человек, а он о нем черт знает что поначалу думал.

Тот факт, что Смирновы ему так беззаветно преданы, мог объясняться множеством причин. К примеру, хотя бы тем, что он им, наверное, немало платит, поэтому они крепко держатся за свои места. Но вот Федоровой врать никакого смысла не было. Если она сказала, что Осипов порядочный человек, значит, так оно и есть.

А то, что Илья Павлович практикует, а налоги не платит?.. Так Гуров, как он и сказал, не в налоговой инспекции работает. Пусть это останется на совести Осипова.

Лев Иванович посмотрел на часы и увидел, что уже около семи вечера. Крячко мог быть как на работе, так уже и на пути домой. Второе предпочтительнее. Тогда можно будет поехать к нему, рассказать, что узнал, послушать, что тот выяснил, а заодно и поесть нормально.

Сейчас Крячко жил один, но человеком был хозяйственным, любил вкусно покушать и поэтому хорошо готовил. Так что на столе у него вряд ли будут магазинные пельмени.

Лев Иванович категорически не желал готовить себе дежурный ужин, а вот есть хотел зверски. За весь день только чашка чая и несколько печений, так действительно до язвы недалеко.

Но Стас оказался еще на работе и сидел в кабинете Орлова, так что надежды вкусно поесть рухнули. Хотя у Петра в холодильнике тоже могло найтись что-то съедобное. Голодная смерть сыщику не грозила, но это не шло ни в какое сравнение со стряпней Крячко.

Гуров смирился с перспективой холостяцкого ужина и поехал на работу.

К его приезду уже был заварен чай. Стас приготовил другу бутерброды.

Прежде чем наброситься на еду, Лев Иванович сказал:

– Осипов оказался умным, честным, порядочным человеком. Сведения получены в клинике Сербского и сомнений не вызывают. Теперь рассказывай, Стас, что ты узнал.

– Начинаю по пунктам. Первое. Слепой зоны нет, камеры чудно берут это место. Мы с Леонидовым посмотрели оригинал записи и при максимальном укрупнении изображения нашли те кадры, где черный мешок полз по земле. Но их оказалось два! Они были привязаны один за другим. Причем второй мы еле рассмотрели. Он был светлый. Сейчас с этой записью криминалисты работают и обещают к утру сказать точнее, что он собой представлял. Мы с Петром посовещались и решили, что в нем…

– Я без всяких совещаний могу сообщить, что в нем было, – спешно проглотив бутерброд, сказал Лев. – Маска, перчатки, черная одежда и орудие преступления. Наш клиент не знал, как будут разворачиваться события. Вдруг мы повальные обыски в поселке устроим? Или от родных решил так улики спрятать, а то найдут, и объясняйся потом. В общем, причин много.

– Лева, ешь спокойно! А то подавишься, не приведи господи, от стремления всегда оставить последнее слово за собой, – проговорил Орлов, укоризненно глядя на него.

– Все! Молчу и внемлю! – пообещал Гуров, беря следующий бутерброд.

– Второе, – обиженным тоном продолжил Стас. – До дома Осипова действительно можно пройти не по дороге, а через соседний участок, где сейчас хозяев нет – за границу отдыхать уехали. Там мы нашли след от левой кроссовки, тоже сорок четвертого размера. Не к ужину тебе будет сказано, – в глазах Крячко промелькнули веселые искорки, – но на этот участок забежала чья-то собака и крайне неинтеллигентно наваляла там кучу. Преступник в нее вляпался, но не заметил этого, поэтому оставил свои следы в доме Осипова. О том, как мы отгоняли от них Клаву с тряпкой и чистящими средствами, я тебе рассказывать не буду, а то еще кошмар ночью приснится. К счастью, как выяснилось из списка жителей поселка, хозяин одного из домов – отставной военный, пограничник полковник Силантьев. У него есть служебная собака-овчарка, которую он, выйдя в отставку, взял с собой. Конечно, уже старенькая, ходит медленно, но по следу работает хорошо. Так что привела она нас, как ты правильно выразился, козьими тропами, то есть по самым темным в ночное время участкам, аккурат к подкопу. Там след оборвался. То есть преступник не только одежду снял, но и переобулся.

Гуров хотел сказать, что это очевидно, а потом решил, что нельзя лишать Крячко порции заслуженной славы, и промолчал.

– Третье, – сказал Стас. – Во время обхода домов выяснилось, что никто ничего не видел, потому что все были заняты своими делами. Собаки почти во всех домах есть, но вели они себя спокойно. Брехала только одна шавка неопознанной породы, но жутко визгливая и скандальная. Она была выпущена во двор по естественным надобностям и надрывалась возле живой изгороди как ненормальная. Ее хозяйка решила, что она материт соседскую кошку, с которой пребывает в жутких контрах. Было это приблизительно в половине одиннадцатого. Потом собака вдруг резко смолкла. Обеспокоенная хозяйка вышла из дома, забрала животину, крутящуюся возле двери с поджатым хвостом, обматерила кошку, которая посмела обидеть ее любимицу, и скрылась в доме. Затем началась какая-то передача. Больше женщина ничего не видела и не слышала. Четвертое, и последнее. Отпечатки Геннадия и его матери были в первую очередь пробиты по всем базам данных. – Крячко сделал многозначительную паузу.

Лев Иванович укоризненно посмотрел на него и потребовал:

– Не тяни! Что выяснилось?

– Ни по одной не проходят. – Крячко развел руками.

– Странно… – задумчиво сказал Лев Иванович. – То, что пальчики матери не проходят, это нормально, но вот Геннадия!.. По тому, как он держался и разговаривал, у меня сложилось впечатление, что этот тип сидел, причем не за «хулиганку». Стас, ты о нем что-нибудь выяснил?

– Попросил друзей поискать, но результат будет только завтра, – ответил тот и спросил: – Лева, зачем ты его уже сейчас посвятил во все нюансы дела? Если успел убедиться в непричастности Геннадия к произошедшему, то мог бы дать мне отмашку, и я не стал бы напрягать людей своими просьбами. Или на тебя произвело неизгладимое впечатление то, как мужик рвал на груди нижнее белье? Так, по-моему, это еще ни о чем не говорит. Может, он гениальный артист и вжился в образ так, что теперь и сам верит в свою беззаветную преданность Осипову?

– Стас, если он замешан в этом нападении, то должен был заранее продумать линию поведения и выдать нам свою версию произошедшего, причем правдоподобную. А ведь из него каждое слово приходится чуть ли не клещами вытягивать. Он понял, что я не шутил, когда сказал, что задержу его, и все равно молчал. Так что, на мой взгляд, Геннадий действительно предан Осипову. А разрешил я ему везде за нами ходить и все слушать, чтобы он поверил – мы действуем исключительно во благо Ильи Павловича. Именно Геннадий – единственный человек, который может дать нам нужную информацию. Нет больше никого! – разведя руками, выразительно сказал Гуров. – Его мать о пациентах Ильи Павловича представления не имеет, а Геннадий всегда был рядом с ним. Кроме того, никто не мешает нам критично относиться ко всему, что он сообщит, и перепроверять его слова. А еще Геннадий должен был понять, что самостоятельно он и его друзья ничего сделать не смогут. Так что будем работать с тем, что есть. Если в его прошлом найдется нечто такое, чем мы сможем поприжать мужика, чтобы не ерепенился, то будет совсем замечательно.